Апология
Шрифт:
39. Так вот, как ты думаешь, что для философа, не грубого неуча и не безрассудного на кинический манер, но для такого, который помнит, что он из школы Платона, что, по-твоему, позорно для него — знать или не знать об этих вещах, пренебрегать ими или размышлять о них, вникать даже в то, какой замысел провидения заключен в них, или верить рассказам отца и матери о бессмертных богах?… Квинт Энний в стихах описал разные лакомые блюда. [178] Он перечислил бесконечное множество сортов рыб, которые прежде, без сомнения, тщательно изучил. Несколько стихов я помню и сейчас их прочту.
178
Цитируемый Апулеем отрывок — все что осталось от поэмы Энния «Лакомые блюда» («Hedyphagetica»).
179
Город в Африке (ныне Келибия в Тунисе).
180
Город во Фракии (ныне на территории Турции).
181
Известны 2 города Абидоса — в Мисии (в Малой Азии) и в Верхней Египте.
182
Гребешок — см. прим. 157. Митилена — город на о-ве Лесбос. Харадр — порт близ г. Амбракии в Южном Эпире. Впрочем, все место испорчено, перевод приблизителен.
183
Вид рыбы (SpamssargusL.). Брундузий (ныне Бриндизи) — портовый город на юго-востоке Италии.
184
Ныне Таранто на юге Италии.
185
Ныне Сорренто.
186
Кумы — древний город на западном берегу Италии.
187
Скар, по-видимому, какая-то рыба из семейства губанов, был настолько изысканным деликатесом, что Апулей сравнивает его с мозгом Зевса (такое же сравнение употребляют и другие авторы).
188
Т. е. в Пилосе на юго-западе Пелопоннеса.
189
Названия рыб или моллюсков.
190
Рыба SalmoThymallusL.
191
Иглокожее Echinus esculentus L.
192
Улитка Murex brandarisL.
193
Остров в Ионическом море (ныне Корфу).
И других рыб прославил он в многочисленных стихотворениях, указав при этом, где и каким образом приготовленный, изжаренный или сваренный в собственном соку наиболее вкусен каждый из этих сортов, и тем не менее люди образованные не порицают его. Так пусть не порицают и меня, если в пристойных и изящных выражениях я описываю по-гречески и по-латыни вещи, известные очень немногим!
40. Я уже достаточно сказал об этом, но прими во внимание еще вот какое соображение: что, если, испытывая склонность к медицине и неплохо разбираясь в ней, я стараюсь извлечь из рыб какие-нибудь лекарства? Да, несомненно, лечебные начала во множестве рассыпаны и рассеяны одним и тем же даром природы во всем и, между прочим, в каком-то количестве содержатся и в рыбах. Или, думаешь ты, знать и изыскивать лекарства свойственно скорее магу, чем врачу, чем, наконец, философу, который будет пользоваться ими не для наживы, а для оказания помощи? А ведь древние врачи знали даже целебные заклинания для ран, как свидетельствует величайший знаток древности Гомер, который заговором заставляет остановиться кровь, струящуюся из раны Улисса. [194] Ведь нет и тени преступления ни в одном из действий, направленных к тому, чтобы вернуть человеку здоровье!
194
См. «Одиссея», XIX, 456 ел.
«Но, — говорят мне, — если не с коварным намерением, то для чего же разрезал ты рыбу, которую тебе принес раб Темисон?» Как будто я только что ни слова не сказал о том, что пишу о частях тел всех животных, об их расположении, количестве и взаимосвязи, что я тщательно изучаю книги Аристотеля по анатомии и дополняю их. И я до крайности изумлен тем, что вам известна только одна рыбешка, которую, по вашим сведениям, я изучал, между тем как я успел уже изучить очень большое количество рыб и делал это повсюду, где бы только они мне ни попадались, и к тому же не тайком, а совершенно открыто, так что кто угодно мог быть свидетелем моих занятий — даже человек посторонний. В этом я следую обычаям и правилам моих учителей, которые говорят, что у человека свободного и благородного, куда бы он ни направлялся, намерения должны быть написаны прямо на лбу. Ту самую рыбу, что вы называете морским зайцем, я показывал многим людям, которые были тогда со мной. Я даже не могу еще решить, как называется эта рыба. Тут нужны особенно тщательные исследования, потому что даже у древних философов я не нахожу описания ее характерной особенности, хотя встречается эта особенность крайне редко и, ей богу, достойна упоминания. Дело в том, что, насколько мне известно, только у этой рыбы, в остальном бескостной, есть в животе двенадцать связанных друг с другом и соединенных в цепочку косточек, напоминающих свиные бабки. [195] Отметить это в своих сочинениях, конечно, не преминул бы Аристотель, если уж он, как о чем-то чрезвычайно важном, упоминает о рыбе-осле, [196] которая единственная из всех обладает сердцем, расположенным в центре брюшной полости.
195
По-видимому, это действительно был морской заяц, так как анатомическое строение этого животного почти полностью соответствует описанию Апулея.
196
Какая-то рыба из семейства тресковых.
41. «Ты, — говорят, — разрезал рыбу». Но допустимо ли вменять философу в вину то, что разрешается мяснику или повару? «Ты разрезал рыбу». Ты хочешь сказать: разрезал ее сырой? В этом меня обвиняешь? Если бы я сварил ее, взрезал живот и выковыривал оттуда печень, как учится у тебя обращаться со своей закуской этот мальчишка Сициний Пудент, то такой поступок не вызвал бы твоего осуждения. Но ведь для философа большее преступление поедать рыб, чем изучать их. Или прорицателям можно рассматривать печень, а философу, который считает себя гаруспиком [197] всех животных, жрецом всех богов, нельзя ее исследовать? Ты видишь мое преступление в том, чем я и Максим восхищаемся у Аристотеля? Нет, ты не сможешь обвинить меня до тех пор, пока не изгонишь из библиотек книг этого философа и не вырвешь их из рук ученых людей. Но довольно об этом — я и так сказал уже чересчур много.
197
См. прим. 38 к кн. I «Метаморфоз».
Взгляни-ка. [198] теперь, как они сами себя опровергают. Они утверждают, что с помощью магических средств и морских приманок я старался овладеть женщиной, но не отрицают, что как раз в то время я находился в горах, в глубине Гетулии, где рыб-то, пожалуй, можно найти разве только в случае девкалионова потопа [199] Еще счастье для меня, что они не знают о том, что я читал «О животных, жалящих и кусающихся»Феофраста, [200] и «О противоядиях при укусах животных»Никандра [201] — если б не это, они обвинили бы меня и в отвратительстве. Конечно! Ведь и к сегодняшним неприятностям привело меня изучение Аристотеля и желание подражать ему. Не меньше виноват и мой Платон, который заявляет, что человек, посвятивший себя этим исследованиям «Забавляется в жизни забавой, не заставляющей раскаиваться». [202]
198
Обращение к Максиму.
199
Миф рассказывает, что Зевс, истребив потопом преступный человеческий род медного века, пощадил только Девкалиона и его жену Пирру, которые спасли«» в ковчеге, выстроенном по совету Прометея, отца Девкалиона.
200
Это сочинение не дошло. О Феофрасте см. прим. 166.
201
Никандр Колофонский (II в. до н. э.) — поэт александрийской школы. Его дидактическая поэма об укусах диких зверей сохранилась.
202
Цитируемых Апулеем слов нет ни в одном из дошедших до нас сочинений Платона.
42. Теперь, когда ты уже достаточно познакомился с их рыбами, послушай о другой выдумке, столь же глупой, но еще более беспочвенной и нелепо сочиненной. Они и сами знали, что «рыбная аргументация» будет ненадежна и ничтожна, а ее необычность, кроме всего прочего, вызовет смех. (И правда, слыханное ли дело — для магических церемоний соскребать с рыб чешую и вынимать хребет?) Нужно, решили они, придумать что-нибудь связанное с представлениями, более широко распространенными и уже пользующимися доверием. Так, вот, приноравливаясь к ходячим мнениям и верованиям, они прикинулись, будто им известно, что я заворожил заклинаниями какого-то мальчика в укромном и недоступном посторонним взорам месте, где свидетелями были лишь алтарик да светильник, да немногочисленные сообщники; что на том самом месте, где его заворожили, мальчик рухнул на землю, а потом, находясь в бессознательном состоянии, был поставлен на ноги. [203] Но пойти дальше в своей лжи они все же не посмели: действительно, чтобы басня приобрела
законченный вид, следовало еще прибавить, будто тот же мальчик много чего напредсказал и напророчил. Да, потому что практическая польза от заклинаний в том и заключается, что мы получаем предсказания и прорицания, и не только предрассудок черни, но и авторитет ученых мужей подтверждает, что такие чудеса действительно совершаются с мальчиками. Мне помнится, что у философа Варрона, [204] человека чрезвычайно ученого и образованного, среди других заметок того же рода я читал между прочим и следующую. В Траллах, — пишет он, — во время магического гадания об исходе Митридатовой войны. [205] мальчик, созерцая в воде изображение Меркурия, в ста шестидесяти стихах возвестил вопрошавшим о том, что произойдет [206] Тот же автор рассказывает, как Фабий, [207] потеряв пятьсот денариев, пришел посоветоваться к Нигидию. [208] Мальчики-рабы, под влиянием заклинания Нигидия, указали, в каком месте был зарыт кошелек с частью денег и как разделены остальные. Один из этих денариев оказался даже у философа Марка Катона, [209] причем Катон признал, что получил его от своего слуги, как пожертвование в казну Аполлона. [210]203
Вероятно, Апулея обвиняли в том, что он пользовался загипнотизированным мальчиком как медиумом для каких-то дальнейших злокозненных целей.
204
Марк Теренций Варрон Реатинский (р. в 116 г. до н. э.) — один из величайших римских ученых.
205
Траллы — город в Малой Азии. Речь идет об одной из войн Рима с понтийским царем Митридатом VI (I в. до н. э.).
206
Гидромантия (гадание на воде) широко применялась древними магами. Они старались вызвать пузыри на поверхности воды и увидеть в них какие-то образы и картины. Мошенники даже изобретали аппараты, пускавшие водяные пузыри
207
Неизвестно, кто имеется здесь в виду.
208
Публий Нигидий Фигул (ум. в 44 г. до н. э.) — известный грамматик и философ. Его перу принадлежали три сочинения о предсказаниях.
209
Речь идет о Катоне Младшем (Утическом).
210
Эти пожертвования собирались во время празднеств в честь Аполлона (iudi Apollinares).
43. Вот, приблизительно, какие и сходные с этими рассказы о магических церемониях и о мальчиках читал я у многих писателей, но все же колеблюсь, считать мне их правдой или нет. Впрочем, я верю Платону, что существуют какие-то божественные силы, стоящие по своей природе и положению между богами и людьми, и что они управляют всеми прорицаниями и чудесами магов. Почему же невозможно, размышляю я, чтобы человеческая душа, а в особенности — простая душа ребенка, то ли в ответ на какие-то стихи, [211] то ли под воздействием опьяняющих запахов, погрузилась в сон, испытала полное отчуждение от всего окружающего и забыла о нем; чтобы, утрачивая на короткое время память о собственном теле, она вновь обрела свою исконную природу, которая, разумеется, бессмертна и божественна, и в таком состоянии, как бы в некоем сне, предсказывала будущее… [212] Но как бы то ни было, если все это заслуживает хоть какого-то доверия, то сама суть дела требует, насколько мне известно, чтобы этот мальчик-прорицатель, которого выберут, был, кем бы он ни оказался, красив и непорочен, обладал живым умом и даром слова, так, чтобы божественная сила обитала в нем достойно, как в прекрасном храме, — если только она заключена в теле мальчика, — а также чтобы сама душа, как только наступит ее пробуждение, обращалась к своему божественному прозрению, которое покоится в ней еще в полной свежести, не ослаблено силой забвения и поэтому легко поддается передаче. Ведь не из всякого дерева, как говорил Пифагор, подобает вырезать Меркурия.
211
Carmen по-латыни — и «стихотворение», и «заклинание».
212
Ср. учение Платона о душе и ее воспоминаниях о мире идей (например, в диалоге «Федр»). Ссылаясь на Платона несколько выше, Апулей имеет в виду, вероятно, диалог «Пир», p. 202E.
Если дело обстоит таким образом, то скажите, кто же был этот мальчик, здоровый, непорочный, одаренный, красивый, такой, какого я будто бы удостоил, с помощью заклинания, посвящения в таинства… Ведь Талл, которого вы назвали, больше нуждается во враче, чем в маге; ведь комициальная болезнь [213] довела этого несчастного до того, что часто он по три-четыре раза в день падает без всяких заклинаний, набивая себе синяки на всем теле; лицо у него покрыто язвами, лоб и затылок расшиблены, взор отупел, ноздри расширены, ноги подкашиваются. Самым великим из всех магов будет тот, в чьем присутствии Талл долго простоит на ногах: во власти болезни, он клонится почти все время к земле, подобно тому, как шатается человек, охваченный сном.
213
Так римляне называли эпилепсию. Обычно это название объясняют тем, что эпилептический припадок с участником комиций (т. е. народного собрания) считался дурным предзнаменованием, и собрание прерывалось. Но, как кажется, можно предложить и другое объяснение. Эпилептические припадки особенно часто случаются при большом скоплении людей (ср. в прошлом кликушество в церквах и во время крестных ходов, причем кликушествуют не только женщины, но и мужчины). Таким скоплением (наиболее обычным) в древности и были комиций.
44. И все же вы утверждали, будто его заставляют падать мои заклинания, на том основании, что он как-то упал случайно у меня на глазах. Здесь присутствует много его товарищей-рабов, которых вы потребовали доставить сюда. Все они могут сказать, почему отплевываются. [214] в присутствии Талла, почему никто не решается есть вместе с ним из одной миски, пить из одной чашки. Да и зачем мне говорить о рабах? Вы и сами не слепые. Посмейте-ка отрицать, что еще задолго до моего приезда в Зю Талл нередко падал на землю от этой болезни и что его часто показывали врачам. Станут ли отрицать это его товарищи-рабы? Станут ли отрицать те, что находятся в услужении у вас самих? Я признаю себя уличенным во всем, если только уже давно не был он отослан в деревню, в отдаленное поместье, чтобы не перепортил остальных рабов (да и сами они не могут отрицать, что именно так обстояло дело). Во почему мы не сумели сегодня доставить его сюда. Ведь все обвинение в целом необдуманно и случайно, поэтому только третьего дня Эмилиан потребовал у нас доставить к тебе [215] пятнадцать рабов [216] Здесь находятся четырнадцать — те, что были в городе. Нет только Талла, потому что, как я уже сказал, он отделен от Эи расстоянием почти в сто миль. [217] Нет одного только Талла, но мы уже отправили за ним человека, который быстро привезет его сюда. Спроси, Максим, у тех четырнадцати рабов, которых мы сюда представили, где мальчик Талл и как он поживает, спроси также и у рабов, принадлежащих моим обвинителям. Они не станут отрицать, что это безобразнейший мальчишка с дряблым и больным телом, эпилептик, необразованный, грубый. Да, что и говорить, прекрасного мальчика вы избрали, чтобы допускать его к участию в жертвоприношениях, прикасаться к его голове, [218] одевать в чистый плащ и ждать от него прорицаний. Ей-богу, хотелось бы мне, чтобы он был здесь; я предоставил бы его в твое распоряжение, Эмилиан, и поддерживал бы под руку, если б ты стал его допрашивать: еще посреди допроса, не сходя с этого места, перед трибуналом, [219] он обратил бы к тебе свои отвратительные глаза, заплевал бы тебе лицо, свел конвульсивно руки, затряс головой и, наконец, упал бы к тебе на грудь.
214
Чтобы отвратить от себя болезнь. Ср. с современным аналогичным обычаем (только греки плевали не через плечо, а себе в пазуху).
215
Обращение к Максиму.
216
Истцы требуют у ответчика его рабов для допроса.
217
Римская миля (mille passuura — букв, «тысяча шагов», причем имеется в виду двойной шаг) = 1478,7 м.
218
Может быть, речь идет о ласке («гладить по головке»), но возможно, Апулей имеет в виду особые движения рук заклинателя, по сути дела — гипнотические пассы.
219
Возвышение, на котором сидели должностные лица при исполнении своих обязанностей.
45. Четырнадцать рабов, которых ты потребовал, я представляю. Почему ж ты никак не воспользуешься ими для допроса? Ты требуешь только одного мальчика, да и тот — эпилептик, которого, как тебе известно не хуже. чем мне, давно уже нет в городе… Был ли когда клеветнический навет более очевидным? Четырнадцать рабов, по твоему требованию, находится здесь — ими ты пренебрегаешь; нет одного мальчишки — на него-то и ссылаешься. Чего же ты, в конце концов, хочешь? Допустим, что Талл здесь. Ты хочешь доказать, что он упал в моем присутствии? Охотно признаюсь. Говоришь, что причиной этого были заклинания? Этого мальчик не знает, а я утверждаю, что это ложь. И ты не осмелишься отрицать, что мальчик — эпилептик, так почему же приписывать его падение скорее заклинаниям, чем болезни? Разве не могло получиться так, чтобы случайно в моем присутствии с ним произошло то, что уже неоднократно происходило в присутствии многих? А если бы я считал важным делом свалить с ног эпилептика, то к чему были заклинания, когда, как можно прочесть у естествоиспытателей, зажженный камень гагат [220] превосходно, без всякого труда обнаруживает эту болезнь, и, пользуясь его запахом, обыкновенно определяют на рабских рынках, здоровы или больны выставленные на продажу рабы. Даже диск, который крутит гончар, своим вращением вредно влияет на человека, страдающего этой болезнью: настолько вид вращающегося круга обессиливает его пораженный дух. И если нужно свалить с ног эпилептика, то гончар это сделает куда лучше, чем маг.
220
Черный янтарь. Получил свое название от города Гаги (Gagae) в Малой Азии.