Апостолы против олигархов

Андрей не хотел поправлять зеркало водителя, пропускать школьный автобус. Светофор был почти красный. В Тбилиси ему наливали вино, отрезали по-горски. Добрые люди не хотели в открытое море, пока за дверью не раздались крики чтобы сдались, выползли на коленях, поднимая руки, а не с доской на двоих, выбивая зубы, сохранив в последний момент ориентацию подбородка. Жалость к молодым гопам на уровне, но что мешает сломать о них колодку, кроме врожденной вежливости и доброты, поставленной в упрек в жаркой баньке.

Один ползала на коленях, как мечтал о госте, блатно перечислял кто короновал. Они приехали через час, почти убили, сломали стену дома, вынесли на двери плиту, били вызвавшим по толстому стеклу духовки. Андрей словил три хари разом, снес к чертям. Появились черти, точно с картинки маленького пророка. Страшные человек посреди чертей был красным чертом. Он выстрелил два раза, но было не очень больно. Спасли алкаши. Люди слова, не день проведшие на стройке в ожидании чуда. Андрей хотел рассказать о вере, вместе сходить на тризну, плакать в плечо священнику среди прихожанок, набранных на послушать. Им не верилось, что этот человек стрелял, как показал батюшка. Его глаза выражали раскаяние в личной жизни, проблемах с родными, но ни секунды в смертельном грехе. Разве он видел ад, что перенесли они, потеряв кто кого. Некоторые заявились просто так, детство не проходит бесследно. Их доводили, били, унижали, давили тлетворно интеллектом, именами, словами про жизнь на джипах, ресторанах на Новом Арбате, ночной жизни, когда с утра под венец в белом платье.

Филипп не видел чертей в своей истории. Они хватали за ноги, били, нечем было защититься против не чести. Кошмарные существа из преисподней где жарили фальшивомонетчиков занялись им, он не знал раскаяния, боли утрат, стыда и поругания, на все эмоции слова закрывали мозг, но некоторые выскакивали перед взором и не давали увидеть адские порождения. Они лукавы и лицемерны, молитва защищает, когда от сердца, но уверенности в этом нет. Есть правильные слова, и реальные последовательности образов, когда заклинание перетекает в заклятие и чары рассеиваются после ночи мытарств, ужас захватывает целиком и сам сатана приходит и прыгает на голову, обещая навсегда лишить счастья якобы и тем захватывая, мистическим приключением.

Можно просто так стрелять за кого-то, ничего не желая, если откажешься, посадят кому придется. Одни делают плохо, другие отличники, в общем все хороши, есть в этом бандитское. Они ничего не могут, не ты значит другой, общество угорает, подбадривает, призывает к рекордам. Столько есть насильников, убийц, воров. Их осудят, поставят ниже, заставят прислуживать, вытеснят из церкви. Тело бога не его кровь, багряно осенними листьями осушающая грешную плоть. Одни вспоминают, мучаются, не могут себя простить. Говорят, они смеялись, видели в убитых своих врагов. Другие переживают в основном в общем смысле. За возможность спасения, барьер между ними и противоположным полом. Организованное убийство не чета случайной стычке. Приговоренный не видит в герое положительных качеств. Делать что говорят не значит не упасть оземь и слабо молиться не убивать. Оказать сопротивление становится вне морали, чем-то запредельным, что чмырят не в открытую, хотя вся жизнь за одиночку. Нельзя бросить своих считая чужими. Можно встать и заявить, что мы не те, за кого нас выдают.

Андрей взлетал с Тбилиси, припоминая как они трепыхались. Им не было страшно.

Одни умирают сразу, других можно отправить магией жестов на небо, они или попадут в рай, или избегнут страшного суда. Стюард превратился в черта, стал рвать на части беззащитного коммивояжера. Набор Avon упал в проход, раскатилась алая помада.

Рядом падали фужеры, наборы, журналы. Черт наливался, но Андрей смог придти в себя. Черта снова не было. Минуты прошли, пока все вернулась, он снова драл пассажира. Не надо было вмешиваться, это не ритуальная жертва. Они долетели совсем одни, он и маленькая девочка-ангел, она спросила, почему все молчат. Они просто умерли в телах за время перелета. Стали отсутствием себя.

Небольшой опыт в буддизме сделал их медитацию бессрочной. Никогда им не почувствовать кровь на пистолете, не пострадавшую майку, ожестеневшие ноги. Никто не придет на помощь, если убьет отрава, не сможешь простить себя в глазах других встретив не поддельное сочувствие и искренне не понимание.

Не было жаль неформала. Поменьше бы их. Можно носить пиджак с панковской майкой, красить ногти, провоцировать на сексуальный всплеск, но не стоит закрывать глаза на новое поколение, в экране не видящее, кто прав и виноват, когда стреляют юзерпиками, бьют джинсами, пьют гормоны.

Просыпаться в хладном поту, точно граф Дракула после сытного ужина, видеть висящих вампиров, припоминать, кто были убитые, чем занимались. Вспоминать, что они за люди через лоб, что чувствуют сквозь плечи. Их секс становится смысловой нагрузкой, ударением в сложных словах. Мечты воплощают те, кому надо. Разве воскрешение не часть божьего замысла, не начало конца после упокоения на жаровне, или под райским деревом.

Глава 21 Ангелы отрицают насилие

Резко придя в себя, Филипп оставил в прошлом все горести. Зачем ему нужно было вести огонь по живым мишеням, стрелять в тире, тренироваться, бегать. Он переживал один из выездов, когда ребята хотели расстрелять глав двух семей. Они были милы и красивы. Вокруг побитые бутылки. После огня на поражение, один из них встал и поднял руку, приветствуя навылет. Умереть можно всегда, если иметь склонность к поражению. Добив с вытянутой руки, Филипп отошел к остальным, приветствуя водку. Вроде кто-то был убит, но это не мешала веселиться. Что стоит за групповой оргией. Почему молчит православие. Когда черти напали, ангелы спустились с неба, они были более грозны, у них был меч, и крылья точно на росписи.

– Еще слово, и ты умрешь. Не надо лезть, куда не просят. Это не шуточные манеры.

– Что же мне делать, биться совсем надоело. Все обрыдло, и напоминает каток, смявший асфальт, по нем уездят. Никто не боится умереть, кроме чертей злых. Им место в аду, где такой же порядок. Все заведено по испытанным опытам над воображением. Одно дело успокоить жестокого, склонного к буйству мизантропа, другое сломать психику, сорвать головной мозг, положить на спину в мягкие подушки. Придут знакомые, можно не вставать, меняться бутылкой. Там шумит улица, зовет на борьбу с врагами, а у тебя их нет.

Филипп остался недоволен услышанным. Тирада была избитой, в ней был мир и благодать. Появились ангелы, их было не более десяти. Они требовали прекратить пьяный молебен, сдаться на милость старших, оставить пересуды, кривотолки, забыть нежность и тоску по любимым. Никто не придет на помощь в час расплаты. Хотя детально проработать облаву на негодяя нельзя, можно ловить на пустяках, обвинять в смертных грехах, требовать признать кто за что отвечает, развенчать свой миф, стереть из памяти трупы, забыться в лунной ночи, сломать ножи о копья критиков.

– Зачем ты ждешь удары судьбы. Кто твой повелитель. Темные силы стоят за человеческими слабостями, грехи аллюзия социальных требований. Условия любой игры в призрении пораженных в праве на насилие. Что считать огнем при зажженном чувстве плоти.

– Ученик должен не вылезать из треугольника. Меланхолия влечет любовь, реплики, антерпризы, стимуляцию эрогенную. Феерия распада значит не более чем мотивация зла.

Глава 22 Горемыка