Аптека Пеля

– Что ты такое говоришь…

– Да, ладно. Теперь то, что думать. А если и согрешила, так только на пользу. Вона какая разумница уродилась.

– Ой, выдумаешь тоже… – девушка, потрясла в воздухе бумажкой. – Вот это документ. Стипендию мне назначили. Отучусь и поеду в наш уезд. Доктором.

– А скока учиться?

– Пять лет.

– Ох, долгонько… – покачала головой Луша и зыркнула через плечо на кровать, где под одеялом уже сопели круглолицые счастливые ребята, мгновенно уснувшие, после сладкого ужина. – Я что тебя звала-то… – замялась тетка, старательно подбирая слова, чтобы не напугать родственницу. – Как бы тебе сказать… Эта… Ходю я в другой мир… – наконец, выдавила она, и золотистые брови на мгновенье подпрыгнули, будто Луша и сама изумилась таким словам.

Лампушка оторвалась от бумажки, которую разглядывала не без удовольствия и внимательно посмотрела на родственницу. Не зря та показалась ей какой-то бледной. Не захворала ли… Девушка взяла тетку за руку, легкими пальчиками пробежалась по запястью и, найдя пульсирующую жилку, уверенно прижала. После припала ухом к груди – сердце тетки колотилось без сбоев, четко и ровно. Лоб холодный – губами проверила.

– Ты знаешь, что. Ты воду не пей сырую. И ребятам только кипяченную давай. Руки после уборной мойте. Дети пусть сидят дома пока. В Петербурге снова холера.

– Да, кака холера! Это хуже! Уносит меня, не знамо куды… Вроде город тот же, ан все в нем чужое и страшное. Афтомобилев тьма на улицах. Огни горят на домах и всякие слова светятся. Жутко мне. Только на кладбище и спасаюсь. Началось все после того как птицу я увидала. Прозрачную такую…с длинным хвостом. Бабы сказывали, это твой Пель в башне адское зелье варит. Алхимничает.

– Да, что ты такое говоришь… – Лампушка удивленно сморщилась и тут же попыталась успокоить разволновавшуюся родственницу. Мягкие маленькие ладошки ласково поймали твердую теткину. Но та выдернула натруженную пятерню и спрятала обе руки под передник, сделавшись в миг кой-то холодной и отстраненной.

– Не веришь. – Синеватые огоньки играли всполохами на напряженном лице. Губы сжались в струну.

В глазах Лампушки забрезжил ужас. Ей стало трудно дышать, как будто воздух сгустился, превратившись из жидкого бульона в вязкий кисель. За окном громыхнуло. По жестяному карнизу ударили первые тяжелые капли летнего ливня. Она поднялась, путающимися пальцами растянула верхние пуговки на блузке и тут же снова опустилась на стул.

– И давно с тобой такое происходит? – Тихий потерянный голос, едва различимый за шумом дождя и раскатами грома, дрожал.

– Почитай с год…

– А ты ничего у доктора в лаборатории не прихватила случайно…– сконфуженно поинтересовалась Лампушка, заподозрив тетку не в воровстве, конечно, а в неосторожном обращении с реактивами и препаратами. Сама девушка никогда не была в лаборатории, но все знали, что та существует и профессор проводит там какие-то опыты. Она сама хлопотала, чтобы родственницу взяли поломойкой в аптеку, и точно знала, что Луша пару раз была вызвана самим Пелем убрать, что-то в подвале. Девушка не была любопытна и потому совсем не интересовалась, тем, что находилось внизу за замками. Да и неграмотная Луша вряд ли толково могла описать увиденное. Профессор наверняка понимал это и сам, оттого не опасался звать поломойку в свое святая святых.

– Да, что там брать, – возмутилась тетка, но девушка заметила, как вспыхнули ее щеки. – Склянки – банки – порошки. А смердит тама, как в преисподней. Поскорее вымыть, да бежать! – обиженно произнесла Луша и подтерла фартуком нос. – Ты это, не пужайся, – заметив растерянность на лице племяннице, успокоила она, – я не свихнулася. В уме… Если чо… так ты за детишками пригляди, не оставь их… – И баба заревела.

Саня заворочался на кровати. Его разбудил лупивший по подоконнику дождь. Переполненный мочевой пузырь звал в туалет, но чугунная голова не хотела отрываться от подушки, а в желудке уже раскручивалась спираль тошноты, – знакомое мерзкое чувство. Он приоткрыл глаза, повел ими, различая в полумраке: задернутое кисеей занавески окно, печку, лампаду в углу у иконы. Опершись на локти, Санек приподнялся – с обеих сторон от него спали дети. А когда привстал, так и обомлел – за широкой спиной бабы была она! – белокурая девушка – его недавнее прелестное обморочное видение из аптеки, только теперь без белого фартука и косынки с крестом. Нежное личико, обрамляли завитки волос, огромные янтарные глаза встревожено блестели в сумраке. Маленький алый рот похожий на бутончик то открывался, то закрывался, но Саня ничего не слышал, а различить по губам не мог. Потерявшись во времени, очарованный, он смотрел на фантом, затаив дыхание и боясь спугнуть. Девушка резко поднялась и несколько раз взволнованно прошла мимо, вскинув хрупкие руки в молитвенном жесте. За всю свою жизнь парень не видел ничего прекраснее этой тоненькой барышни с испуганными глазами. В легком золоте ее волос скрывался запах цветущего луга. Вдохнув, Санек окончательно опьянел.

Девушка села к столу, положила на него маленькие ладошки и принялась беззвучно барабанить, уставившись на закопченную лампу.

– Луша, – опомнившись, позвал Санек хрипло. – Ты меня видишь?

Баба обернулась – за спиной стоял квартирант в боксерах. Баба восхищенно ахнула, – по широкому лицу волной прошло изумление – и тут же, давясь кулаком, захохотала. Парень цапнул со стула висевшую шаль, но та и не думала его прикрывать, так и осталась на спинке.

– Твою пасть! – выругался он, скрывая в горсти самое ценное. – Где мои вещи?!

Он дико озирался, выискивая одежду, пока не понял, что его вещи остались в другом Питере. Баба не слишком его смущала, а вот незнакомка… Но та, похоже, не замечала внезапно появившегося мужчины и конфуза с ним приключившегося.

Девушка поднялась. Уступая дорогу, Санек дернулся в сторону, но движение было напрасным. Прекрасная гостья прошла сквозь него, как рентгеновский луч. Она наклонилась над тем малышом, что лежал с краю, заботливо поправила сползшее одеяло, погладила мальчика по голове и вернулась за стол.

– Да она тебя не видит, – нахохотавшись и утирая кулаком слезы, успокоила парня Луша. – Она думает, что я умом тронулась. Вот боюсь, упекут меня на Пряжку или к Пантелеймону отвезут. – Баба вмиг погрустнела. – Пытает меня, не брала ли я чего из лабалатории этой чертовой. А я ничего не брала… Ничего особенного… – Баба вдруг сделалась задумчивой… – окромя склянки одной… Так это с год уже как было. Я ее там случайно задела, ну и порошок рассыпался… Я, значит, быстро все подтерла – помыла и следа не осталось… А склянку ту взяла, чтобы профессор не заметил, она ж пустая, чуток на донышке. У него там этих склянок – тьма.

– А в склянке-то что? – рассеянно поинтересовался Санек. Ему было жутко неприятно торчать посреди комнаты этаким полуголым античным богом, пусть девушка его и не замечает. Потея от смущения, он тут же пообещал себе больше не снимать штанов на ночь. От этих перемещений скоро в сортир начнешь с опаской ходить. Вдруг окажется, что это и не сортир вовсе, а приемная генерал-губернатора. Одно утешало – в другом Питере его никто кроме Луши не видит.

– Я ж сказала, крупинки какие-то зеленые, али сини, навроде манки… Где-то она у меня была. Я ее дома схоронила. Склянку эту. Помню, пол с крупой этой отлично отмылся. Сиял! Я вот…

– Это кто? – перебил Санек, кивая в сторону девушки.

– Так это ж Лампушка моя, Серёдкина. Я ее позвала, чтобы все рассказать, а она думает, что я умом тронулась…

Продолжая шевелить губами, девушка поднялась, сдернула со стула шаль, ежась, накинула, наклонилась к Луше и расцеловала в обе щеки, в то время как та не переставала трещать, рассказывая Саньку про свою разумную племянницу. И тут, будто ледяной водой в лицо ему плеснули: а баба-то в каком-то другом измерении. И с ним и с Лампушкой одновременно! Мысль промелькнула в голове стремительным сапсаном, не задержалась, потому что ей на смену уже летела другая, приятно будоража окончательно проснувшийся Санькин мозг.