Арабы Аравии. Очерки по истории, этнографии и культуре

На ночь вещи новорожденных принцев и принцесс обязательно накрывали ветками жасмина или окуривали благовониями, — дабы не допустить к ним джиннов, «ратников шайтана». В тех же целях на них сразу же после появления на свет надевали несколько амулетов- оберегов. Детям из правящего семейства и высших слоев общества такие амулеты, в виде золотых пластинок с начертанными на них изречениями из Корана, прикрепляли к золотым цепочкам и вешали на шеи. Детям же из простых семей амулеты привязывали кожаными ремешками к верхней части левой руки. Их обереги были, конечно же, не золотыми. Чаще всего они представляли собой написанные на бумаге айаты (стихи) из Корана, аккуратно свернутые и спрятанные в миниатюрные кожаные мешочки.

Новорожденного ребенка с амулетом, содержавшим упоминание Господа, вносили в его комнату только после «очищения» ее благовонными дымами. День, когда ребенок с помощью ручек впервые сам усаживался в кроватке, торжественно отмечали — устраивали праздничное застолье. Интересно, что носить обувь мальчики начинали раньше девочек, так как их башмачки, целиком сшитые из кожи, были намного легче сандалий (кубкаб) девочек, имевших деревянные подошвы.

При рождении принцессы под голову ей, по существовавшей тогда традиции, клали большой золотой гребень, дабы «придать тыльной стороне головы правильную, округлую форму» (68). До семи лет девочки проживали вместе со своими матерями. По достижении же этого возраста, позволявшего выдавать принцесс замуж, их переселяли в отдельные апартаменты дворца.

В возрасте 6–7 лет принцев и принцесс принимались обучать грамоте. При этом мальчиков — чтению, письму и счету, а девочек — только чтению. Читать учили по Корану. «Тетрадью» им служила верблюжья лопатка, «чернилами» — зола, «ручкой» — тростниковая палочка. Для занятий по счету использовали финиковые косточки. По вечерам матери занимались с дочерьми рукоделием. Принцам же в это время гвардейцы султана давали уроки рукопашного боя.

Неизгладимые впечатления в памяти принцессы оставили, судя по всему, вояжи султана из Занзибара в Маскат. Переход морем занимал в среднем десять недель. Свита, сопровождавшая султана, насчитывала не менее тысячи человек. Багаж султана и взятых им с собой членов семьи и наложниц едва-едва умещался на трех большегрузных судах. Сам султан, в сопровождении, как правило, всех сыновей, нескольких дочерей и двух-трех наложниц, занимал самое большое судно. Называлось оно, к слову, «Китория», то есть «Виктория», в честь английской королевы. Продовольствие, в том числе коров для дойки молока, голов 12, не меньше, и овец — для свежего мяса к столу, перевозили на специально обустроенных грузовых баркасах. Морской караван сопровождали десятка два хорошо оснащенных в военном отношении боевых кораблей, способных защитить его от набегов «хищных людей моря», то есть пиратов (69).

По дворцовому протоколу, в честь офицеров отрядов боевых кораблей и капитанов караванов торговых судов, заходивших в Маскат, султан давал обеды. Описывая один из них, устроенный по случаю прибытия в Маскат в 1835 г. упоминавшегося уже выше Эдмунда Робертса, специального представителя президента США Эндрю Джексона, М. Расченбергер сообщал следующее. Офицеров на берег перевезли «на убранных коврами» трех больших парусных лодках. В сопровождении гвардейцев, одетых в парадные мундиры, с почетом препроводили во дворец. Поприветствовав гостей и переговорив с ними, султан удалился. На обеде присутствовали двое из его сыновей. Поскольку вилок и ножей во дворце не оказалось, то их заблаговременно доставили туда с одного из американских кораблей. Еды было столько, говорит М. Расченбергер, что «ее вполне хватило бы не менее чем на 200 любящих поесть людей». Стол украшали два целиком зажаренных ягненка, нашпигованных финиками и орехами, а также блюда с рыбой, различных сортов, лепешки, овощи и фрукты. В качестве напитков предлагали верблюжье молоко и шербет. После обеда гостей угощали кофе. Затем, щедро окурив благовониями и обрызгав при выходе из дворца ароматами (руки и носовые платки), сопроводили до судна.

Спустя несколько дней с ответным визитом корабль правительственного агента США посетил султан. В честь него произвели салют: в 21 выстрел из орудий палубной артиллерии (70).

Рапортуя об аналогичном протокольном мероприятии, имевшем место во время захода в Маскат российского крейсера 2-й категории «Боярин» (март 1903 г.), командир корабля, капитан II ранга В. Сарычев, докладывал, что правитель Маската очень внимательно ознакомился с русским судном. Особенно понравилась ему показная стрельба по надводным целям из скорострельной пушки «Максим». «Тронул султана» и церемониал встречи: салют из орудий и громкое приветственное «ура» команды. В качестве памятного подарка командир корабля преподнес владыке Омана «русский чайный сервиз работы гжелевских мастеров с самоваром» (71).

Не менее знатными, чем Маскат, слыли у иноземных купцов города Сухар (Сохар) и Рустак (Ростак). В 1844 г. во время пребывания в Сохаре французского путешественника Луи дю Куре треть населения города, численностью семь тысяч человек, составляли рабы (72). В горах Ростака водились арабские леопарды, охота на которых издревле была одним из любимых развлечений правителей Омана.

Еще один широко известный среди мореходов и негоциантов прошлого город Омана — это Матра. В середине XIX века Матра (с населением в 18 тыс. человек) являлась штаб-квартирой оманской общины индусов-ростовщиков из касты банйанов. Славилась Матра и своими кузнецами-оружейниками, ковавшими лучшие в Омане мечи, а также мастерами-кондитерами, изготавливавшими самую вкусную на побережье халву. Обращали на себя внимание женщины, ходившие по улицам города с открытыми лицами, в длинных желтых рубахах и белых шароварах. У каждой из них имелось по несколько

массивных золотых цепочек на шее и по золотой серьге в носу. Принадлежали они к общине индусов– банйанов.

Значительную часть населения Матры, не менее двух тысяч человек, составляли арабы– билоги. Рассказать М. Расченбергеру что-нибудь толком об этом небольшом племени, о том, откуда и когда оно пришло в Оман, никто ничего не мог. Жили билоги обособленно, своей, тесно спаянной общиной. Другие племена Омана в родственные отношения с ними не вступали; «женщин своих замуж за их мужчин не выдавали» (73).

В отдельном, наглухо огороженном со всех сторон месте, на окраине Матры, жительствовало еще одно, загадочное, по выражению М. Расченбергера, даже для самих матрийцев, арабское племя — бану лаватис. Пройти туда, кроме них самих, не смел никто, так как женщины этого племени лиц своих, по традиции предков, выходя из домов, не скрывали; и прятали их лишь тогда, когда, покидая «запретный квартал», отправлялись по делам в город (74).

Коренное население Омана и поныне составляют два крупных родоплеменных клана: кахтани и ’аднани, или хинави и гафири. Первые, кахтани или хинави, — это племена, мигрировавшие в земли Омана непосредственно из Йемена, то есть «арабы чистые», как о них говорится в преданиях арабов Аравии. Вторые же, то есть ’аднани или гафири, — это племена, пришедшие в Оман из Центральной и Северной Аравии, где их предки (йемениты), обосновавшиеся там, смешались с исма’илитами, потомками Исма’ила, сына Авраама. Иными словами, гафири — это арабы нечистокровные. Коренное население Омана, а также примыкающих к султанату Объединенных Арабских Эмиратов, разделенное на два указанных выше родоплеменных клана, состоит сегодня из более 200 племен (75).

В начале XIX века владения Омана простирались от Занзибара до Бахрейна; одно время охватывали даже Бендер-Аббас и Линге, что на побережье Персии. Именно оманцы заложили в Аравии торговлю рабами из Африки. Столицей этого мощного государства Аравии прошлого была вначале Низва, потом Рустак (Ростак) и, наконец, Маскат (с 1779 г.). Численность населения Маската, как следует из сообщения «члена-соревнователя Общества ревнителей военных знаний», чиновника по особым поручениям Сергея Николаевича Сыромятникова, посещавшего Маскат в 1900 г., не превышала в то время 30 тыс. чел. (Омана в целом — 1,6 млн. чел.). Жил Маскат торговлей. Ввоз оценивался (1900 г.) в 3 360 000 руб., вывоз — в 1 340 000 руб.; доходы таможни — в 200 000 рублей. Близость Маската к Индии, отмечал в своих заметках «По берегам Персидского залива» профессор Московского университета Николай Васильевич Богоявленский, проведший в Маскате более семи дней (июнь 1902 г.), проявлялась в «большом наплыве индусов, мало-помалу захвативших в свои руки всю местную торговлю». «Кроме индусов, довольно значительную массу населения составляли, — по его словам, — белуджи и негры». Сам город «производил впечатление небольшого итальянского городка» на побережье Средиземного моря. Сторожевые башни «на вершинах скал», да «две крепости, возвышавшиеся над городом с целым рядом пушек в амбразурах стен, придавали городу облик далекого средневековья» (75*)

Бойкими местами торговли на Пиратском берегу (так с подачи англичан именовали одно время земли Эш-Шамал, что к востоку от Омана, входящие сегодня в состав ОАЭ) считались у заморских купцов Дубай, Рас-эль-Хайма и Шарджа.

Рас-эль-Хайма — это не только «обитель мореходов», потомственных лоцманов и матросов, но и известное в прошлом «логово пиратов», как отзывались об этом шейхстве средиземноморские негоцианты. В 1809 г., к примеру, флотилия проживавших в тех местах племен кавасим насчитывала более 100 быстроходных парусников. Нападая на торговые суда, проходившие вдоль побережья, пираты забрасывали их градом стрел, захватывали и нещадно грабили. Завладев любым из них, первым делом обрызгивали его морской водой, «очищая от духа неверных». Понравившееся судно изымали, а экипаж, усадив на лодки, отпускали восвояси.

Ситуация коренным образом изменилась, когда англичане силой стали прокладывать себе путь в Аравию и в бассейн Персидского залива, когда под предлогом борьбы с пиратством начали топить и сжигать все без разбора суда племен кавасим, главных своих конкурентов в этом крае в торговле товарами из Индии. Лишь тогда, и только в ответ на силовые действия бриттов изменили поведение в отношении экипажей английских судов и кавасим. Моряков-англичан, попадавших к ним в плен, по одному выводили из трюма на палубу, отсекали головы, а обезглавленные тела сбрасывали в море.