Аракчеев: Свидетельства современников

Он сдержал слово, но за то и я был привязан к нему душою, и теперь обожаю память его! Он осыпал меня милостями не по заслугам, а по благости своей…»

Граф замолчал, вздохнул и потупил глаза. Через несколько минут он сказал: «В жизни моей я руководствовался всегда одними правилами. Никогда не рассуждал по службе, когда не спрашивали моего совета, и всегда исполнял приказания с буквальною точностью, посвящая все время и все силы мои службе царской. Знаю, что меня многие не любят, потому что я крут, — да что делать? Таким меня Бог создал! И мною круто поворачивали, а я за это остался благодарен. Мягкими французскими речами не выкуешь дело! (собственные слова графа). Никогда я ничего не просил для себя, и милостью Божьею дано мне все! Утешаюсь мыслью, что я был полезен…» При сих словах граф встал, и мы тоже встали. Он подошел ко мне, положил руку на плечо и сказал с улыбкою; «С пылкостью, брат, недалеко залетишь! Терпенье, терпенье, терпенье!» Потом сказал несколько слов М. М. Сперанскому и, призвав из залы своего воспитанника, сказал ему: «Поведи его (указывая на меня) и градского главу в сад и покажи им все в Грузине». Я поклонился и вышел.

Грузинский английский сад бесподобен; он лежит вокруг горы, на которой построена усадьба. Сад вмещает в себе пруды, беседки, павильоны и прелестные рощи. Цветов множество, растительность богатая. С разных пунктов открываются прекрасные виды на Волхов и на окрестности. Мы обошли весь сад. Меня удивило, что в саду нет ни одного сторожа. Но воспитанник графа захлопал в ладоши — и в разных местах показались сторожа [528] . Будки для них устроены в ямах и закрыты кустами. Это что-то необыкновенное! Осмотрев чугунный портик, под которым стоит лик Андрея Первозванного, мы зашли в церковь, подивились ее великолепию и полюбовались памятником работы знаменитого Мартоса [529] . Ризница богата драгоценною старинною утварью. Отсюда мы прошли в деревню или на село. Улицы выметены; домы прекрасные и выстроены в линию, в домах такая чистота, как в самых лучших <неразборчиво>. В одном крестьянском доме нас попотчевали сотами. Крестьянский хлеб превосходный. Крестьяне показались мне зажиточными. Потом осмотрели мы инвалидный дом и госпиталь. Инвалиды одеты в форму, бывшую при Императоре Павле Петровиче. Везде удивительная чистота, порядок, дисциплина, все на военную ногу. Окрестные поля возделаны превосходно.

528

Ср.: «Сад Грузинский славился чистотою. Дети крестьян таились в кустах; их обязанность состояла [в том, чтобы) подбирать листья, падающие с деревьев» (Бороздин М. Воспоминания // Граф Аракчеев. С. 23).

529

В 1821 г. В. П. Стасов установил вблизи собора подаренный А. императором бельведер с чугунными колоннами ионического ордера и надписью на фризе: «Царская награда подданному, 1820 года». В центре помещалась бронзовая статуя апостола Андрея, отлитая по модели И. П. Мартоса.

Чай пили мы в гостинице, и нашей квартире, и к вечеру отправились в обратный путь, потому что и меня и товарища моего дела призывали в Петербург. Оба мы остались довольны нашею поездкою. До конца своей жизни граф был ко мне милостив и радовался, когда появилась «Северная пчела» [530] . Соизволение на издание ее шло чрез его руки. Когда программа вышла в свет, он, встретив меня однажды на Невском проспекте, возвращаясь пешком домой из Государственного совета, изъявил мне свое удовольствие и сказал, что ждет с нетерпением первого номера. Когда стали появляться в «Северной пчеле» статейки мои о нравах, он читал их и, встречая меня, всегда говорил, шутя: «Коли, брат, руби! Истребляй крапивное семя!» Я собирался ехать к нему в Грузино в 1826 году, но дела воспрепятствовали мне, а между тем с точностью посылал к графу, до самой его кончины, издаваемые мною журналы и все выхолившие в свет мои сочинения [531] .

530

«Северная пчела» стала выходить с 1 января 1825 г.

531

«Отдел русской литературы в грузинской библиотеке был крайне беден и ограничивался Державиным, Фонвизиным, письмами («Письмами русского путешественника») Карамзина и сочинениями Булгарина <…> Литературы, особенно новой, он [А.] не любил, и когда его книжный поставщик купец Заикин прислал в Грузино в числе прочих книг «Цыган» и «Пленника» Пушкина, то граф отметил в счете: «Возвратить обратно»» (Отто. № 10. С. 167).

Н. И. Греч [532] Воспоминания старика

Смерть Екатерины и вступление на престол Павла изменили порядок и наружность дел, но не характер и мнение Александра <…> Вокруг него собрались благородные люди: В. П. Кочубей, П. В. Чичагов, М. Н. Муравьев [533] , граф П. А. Строганов [534] , князь А. А. Чарторыжский [535] , Н. Н. Новосильцев [536] , князь П. П. Долгорукий [537] , А. А. Витовтов [538] , М. А. Салтыков [539] . С некоторыми из них он занимался изучением предметов философии, истории, политики, литературы. <…>

532

Греч Николай Иванович (1787–1867) — писатель, журналист; в 1800–1810-е гг. преподавал русский язык в частных пансионах и в Главном немецком училище, в 1813–1817 гг. — во 2-й гимназии; с 1812 г. издавал журнал «Сын отечества». В 1818 г. по настоянию А. был назначен в работавшую под председательством Е. К. Сиверса комиссию по введению ланкастерской системы взаимного обучения и составлению учебников для кантонистов; тогда же служил инспектором классов в Военно-учительском институте (см. выше воспоминания Ф. А. Пенкина); с 1819 г. директор училища для солдат гвардейского корпуса. С 1825 г. совместно с Ф. В. Булгариным издавал и редактировал газету «Северная пчела». «Воспоминания старика» написаны в 1855–1857 гг.; фрагменты печатаются по: Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.; Л., 1930. С. 320–324, 364, 373–374, 383–386, 421–424, 443–444, 503–505, 551–561.

533

Муравьев Михаил Никитич (1757–1807) — известный поэт; с 1785 г. преподавал русскую словесность, русскую историю и нравственную философию великим князьям Александру и Константину. Тайный советник, сенатор (с 1800), по восшествии на престол Александра I — статс-секретарь у принятия прошений; с 1803 г. — товарищ министра народного просвещения и попечитель Московского университета.

534

Строганов Павел Александрович (1774–1817) — граф; с 1802 г. товарищ министра внутренних дел; вместе с А. Чарторыжским и Н. Н. Новосильцевым входил в начале 1800-х гг. в ближайшее окружение молодого императора — т. н. Негласный комитет, вел записи о его заседаниях. В 1805–1807 гг. на дипломатической службе; генерал-лейтенант (1812).

535

Чарторыжский (Чарторыйский) Адам Ежи (1770–1861) — польский князь; друг юности Александра I. Товарищ министра (1802–1804), затем министр иностранных дел (1804–1806); сенатор, член Государственного совета, попечитель Виленского учебного округа (1803–1824). Во время польского восстания 1830–1831 гг. глава Национального правительства.

536

Новосильцев Николай Николаевич (1761–1836) — граф (с 1835); в первые годы царствования Александра I составил проект учреждения министерств, ряд записок о правах и обязанностях Сената; с конца 1804 г., после размолвки с императором, выполнял преимущественно дипломатические поручения. Российский комиссар при правительстве Царства Польского (1815–1831); председатель Государственного совета и Комитета министров (с 1832).

537

Долгорукий Петр Петрович (1777–1806) — князь; генерал-майор, генерал-адъютант (1798). Один из ближайших сотрудников Александра I в делах внешней политики.

538

Витовтов Александр Александрович (1770–1840) — камергер (1802); в 1819 г. статс-секретарь Александра I, действительный статский советник.

539

Салтыков Михаил Александрович (1767–1851), уволенный Павлом I в конце 1796 г. в отставку с чином полковника, в апреле 1801 г. получил звание камергера и был определен «в ведение Коллегии иностранных дел. В 1812–1818 гг. попечитель Казанского университета; с 1828 г. сенатор, тайный советник.

Свидетельством <…> двуличности и переменчивости Александра служит то, что, окружив себя этою блистательною плеядою, он, конечно без ведома их, сблизился в то же время с человеком неглупым, но хитрым, коварным, жестоким, грубым, подлым и необразованным Аракчеевым. Этот бессовестный, но дальновидный варвар успел подметить слабую сторону Александра, неуважение его к людям вообще и недоверчивость к людям высшего образования, и вкрался к нему в милость, но, вероятно, сам просил его не выказывать своего к нему благоволения слишком явно: он всю жизнь свою боялся дневного света.

Существование тесной связи Александра с Аракчеевым, в бытность его Наследником Престола, известно мне по одному неважному обстоятельству: Аракчеев, получив какую-то должность, помнится, с.-петербургского коменданта, и чувствуя свою неграмотность, вытребовал себе в писцы лучшего студента Московского университета, обещая сделать его счастие. К нему прислан был Петр Николаевич Шарапов (бывший потом учителем в Коммерческом училище), человек неглупый, кроткий, трудолюбивый и сведущий. Аракчеев обременял его работою, обижал, обходился с ним как с крепостным человеком. Исключенный из службы по капризу Павла, [Аракчеев] почувствовал сожаление к честному труженику и поручил его покровительству Александра, сказав: «Наследник мне друг, и тебя не оставит». Действительно, Шарапов получил хорошее место; впоследствии сгубила его чарочка.

Аракчеев, заметив в бумагах какого-либо высшего чиновника толк и хороший слог, осведомлялся, кто его секретарь, переводил его к себе, обещал многое, сначала холил и ласкал, а потом начинал оказывать ему холодность и презрение. Так приблизил он к себе почтенного и достойного Василия Романовича Марченка и впоследствии сделал его своим злейшим врагом. Потом вытащил он из провинции простого, неученого, но умного и дельного Сырнева. По окончании ревизии Сибири выпросил у Сперанского Батенькова, посадил его в Совет военных поселений и потом до того насолил ему, что Батеньков пошел в заговор Рылеева [540] . Между тем Аракчеев хорошо умел отличать подлецов и льстецов.

540

Имеется в виду восстание декабристов.

Таким образом втерся к нему бывший потом генерал-провиантмейстером в Варшаве Василий Васильевич Погодин [541] , человек необразованный, но неглупый, сметливый, честолюбивый. Он начал свою кариеру в Министерстве юстиции, женился на отставной любовнице графа Шереметева, сделал себе тем состояние и пошел в люди. Что лучше, думал он, как служить у Аракчеева? Втерся к нему, работал неутомимо, кормил и поил Батенькова, чтоб пользоваться его умом, льстил графу, соглашался на все гнуснейшие его меры и, по-видимому, обратил на себя милостивое его внимание. Однажды, когда он докладывал, графа вызвали в другую комнату. Погодин воспользовался этою минутою и заглянул в лежавшие на столе формулярные списки, в которых Аракчеев вписывал свои аттестации для поднесения Государю. Против своего имени прочитал он: «Глуп, подл и ленив». И Погодин рассказывал это всем, жалуясь на несправедливость и неблагодарность.

541

Погодин Василий Васильевич (1790–1863) служил по комиссариатской части с 1806 г.; в 1820 г. начальник отделения в комиссариатском департаменте; управляющий 2-м отделением экономической части в штабе Отдельного корпуса военных поселений (1822–1826), генерал-интендант (1829).

Полагаю, что Александр видел в светских друзьях своих будущих своих помощников пред глазами света, а в Аракчееве готовил цепную собаку, чем он и был во всю свою жизнь. Аракчеев выбрал себе девизом: Без лести предан. Из этого общий голос сделал: Бес лести предан. <…>

При дворе составились две партии. С одной стороны, граф Аракчеев, окруженный подлыми рабами, в сравнении с которыми сам он был героем добродетели. С другой — князь А. Н. Голицын, к которому примыкали Гурьев и другие подобные. Аракчеев не участвовал в духовных помыслах и подвигах Александра, смотря на них издали со скотским благоговением злого пса, еще неуверенного в своих силах, чтоб напасть на врагов своих. Голицын же сделался поверенным души Императора, двигателем и орудием его чувств и мыслей. <…>

Вошел в моду Лабзин, Попов [542] , Магницкий, Рунич, Кавелин [543] и тому подобные ханжи, лицемеры и плуты завладели Голицыным и его министерством. Главную роль играл при том Магницкий. Ему отдан был на съедение Казанский университет. Приехав туда и взглянув на профессоров, он тотчас отличил подлецов от порядочных людей: первых приближал к себе, возвышал, представлял к наградам; других преследовал, обижал и выгонял. И в этом поступал он как кровожадные члены Комитета Общественного блага (du salut public) во Франции [544] . Является к нему профессор, толкует с ним, сообщает свои мнения, может быть, приносит жалобы. Магницкий слушает его внимательно, благосклонно. По окончании речи говорит: «Я имел до вас просьбу и надеюсь, что вы ее исполните». Профессор кланяется. «Вот лист гербовой бумага, потрудитесь написать прошение об увольнении вас от службы и будьте уверены, что оно вскоре будет исполнено». Студентов заставлял он ходить в церковь как можно чаще; инспектору и профессорам предписано было присматривать, кто из них молится с большим усердием; по гримасам их повышал и награждал. Ханжество, лицемерие, а с тем вместе разврат и нечестие дошли там до высшей степени. Особенно отличался подлостями всякого рода профессор Пальмин [545] , поступивший туда из плохих учителей с.-петербургской гимназии. Когда иезуитский устав Казанского университета был введен в Петербургский, казанский ректор Никольский [546] поздравил петербургскую обитель благочестия и просвещения отношением, составленным трудами благочестивого Пальмина. <…> Эта бумага сделалась известною и возбудила общий смех. Магницкий видел, что его дураки пошли слишком далеко, и обратил свой гнев на Пальмина. Это же обстоятельство подало Магницкому средство или, лучше сказать, предлог расторгнуть связь свою с Голицыным и передаться Аракчееву.

542

Попов Василий Михайлович (1771–1842) — директор канцелярии Министерства внутренних дел, действительный статский советник (1811); с 1817 г, директор Департамента народного просвещения. Секретарь Санкт-Петербургского Библейского общества (с 1813), с 1816 г. участвовал в переводе Библии на русский язык. В 1824 г. в связи с делом об издании сочинения И. Госнера (см. ниже) Попов, как один из переводчиков книги, был отставлен от службы.

543

Рунич Дмитрий Павлович (1776–1860) — московский почт-директор (1812–1816), действительный статский советник (1816); член Главного правления училищ (1813–1826), с 1821 г. исправляющий должность попечителя, а затем попечитель Петербургского учебного округа (на этом посту организовал суд над заподозренными в вольномыслии четырьмя профессорами Петербургского университета). Уволен от службы в 1826 г. Его отзыв об А. и военных поселениях см.: PC. 1901, N? 3. С. 629–632. Кавелин Дмитрий Александрович (1778–1851) — в 1816 г. действительный статский советник, в конце года назначен директором Главного педагогического института (в 1819 г. преобразованного в Петербургский университет). Летом 1821 г. (после суда над профессорами) был отставлен от должности и до 1828 г. служил чиновником для особых поручений при рязанском генерал-губернаторе. Обер-прокурор 8-го департамента Сената (1829–1833).

544

Имеется в виду Комитет общественного спасения во главе с М. Робеспьером, образованный в 1794 г.

545

Пальмин Михаил Архипович (1783–1852) — с 1808 г. старший учитель латинского языка в петербургской губернской гимназии, с 1814 г. преподавал там же российскую словесность. В 1820 г. получил место экстраординарного профессора Казанского университета по кафедрам философии, дипломатики и политической экономии, с 1822 г. стал ординарным профессором. В 1823 г. отстранен от преподавания философии, в 1824 г. уволен из университета. В 1825–1832 гг. профессор философии в Петербургском университете.

546

Никольский Григорий Борисович (1785–1844) — в 1808 г. определен в Казанский университет магистром; адъюнкт математических наук (с 1811), с 1817 г. ординарный профессор по кафедре прикладной математики. В мае 1820 г. получил благодарность за «содействие делу обновления» университета согласно плану Магницкого, в июне был назначен ректором (занимал этот пост до 1823 г.); произнесенная им в 1821 г. актовая речь называлась «Слово о достоинстве и важности воспитания и просвещения, основанных на вере христианской» (см. отдельное изд. — Казань, 1821). В отставке с 1839 г.

<…> Он поехал на поклонение в Грузино. Там он всячески льстил и пресмыкался, но вряд ли умел надуть Змея-Горыныча. Аракчеев, употребив его в свою пользу, бросил бы как выжатый лимон. Магницкий, уезжая, поднес Аракчееву описание вещего сна, будто бы виденного им, когда он ночевал в Грузине: в этом сне видел он дивные вещи в будущем и предсказывал успехи и всякое счастие поборнику православия [547] . Воротясь в Петербург, занялся он какими-то планами о преобразовании просвещения и духовной части в России. <…>

547

См. в приложении «Сон в Грузине» М. Л. Магницкого.