Аравия. Прошлое и настоящее

В контексте рассматриваемой нами темы представляется обоснованным рассказать вкратце о мусульманских паломниках из царской России к святым местам шиитов в Неджефе и Кербеле. Владения Турции в Ираке, отмечается в справочно-информационных документах дипломатической миссии России в Багдаде за 1890 г., «являются, как известно, местом поклонения для мусульман шиитского толка. Из 100 000 поклонников, прибывающих сюда ежегодно со всех концов мира, около 13 500 падает на долю русскоподанных, преимущественно жителей Кавказского края» (150). Никто из паломников, из числа русскоподданных, подчеркивается в материалах консульства, «не имеет не только заграничного паспорта, но и какого-либо другого документа, удостоверяющего его личность...». Поэтому «в случае смерти кого-либо из них, или совершения преступлений, как-то: убийств, грабежей и увода лошадей», явлений в то время, по сообщениям российских дипломатов, «заурядных», консульство сталкивалось с серьезными трудностями. Оно было «лишено всякой возможности проверить самоличность жертвы преступления» и выполнить «надлежащие в связи с этим действия».

Пользуясь тем, что шиитские паломники из России «никаких документов не имеют», говорится в одном из донесений российских дипломатов из Багдада, «и персидские, и турецкие власти, особенно последние, чинят на глазах консульства такие злоупотребления, которые не могут быть допущены без ущерба его авторитету» (151).

По подсчетам российских дипломатов, «пилигримы из России оставляли в караван-сараях Турции и Персии более 1 000 000 рублей» (152). «Убытки, чинимые беспаспртными паломниками государству», были, как сообщали наши посольства, тоже немалыми. Прямой ущерб казне от «неизысканных консульских сборов» только в Багдаде оценивался ими в 13 500 рублей золотом (153).

«Это, впрочем, — лишь одна сторона вопроса, — сообщал консул Н. Панафидин. — Гораздо важнее по своим последствиям может быть тот вред, который беспаспортные паломники в состоянии нанести всему Отечеству в те годы, когда, по санитарным соображениям, паломничество бывает воспрещено; и когда, несмотря ни на что, наши паломники не только являются сюда тысячами, но даже при возвращении на родину увозят с собой трупы ... Между тем, паломнические караваны... служат одним из каналов-распространителей инфекционных болезней на всей линии движения... Принимая во внимание, что следование наших паломников совершается... в различные местности Кавказского края шестью различными путями, ... зараза может быть перенесена одновременно в различные пункты Империи...» (154).

Особое внимание в донесениях российских дипломатов акцентировалось на намерениях Англии «возбудить и обуздать религиозный фанатизм жителей Закавказья, а также ряда районов Средней Азии» в целях реализации «подрывных замыслов в отношении России».

Для того чтобы «контролировать поток паломников» и не допускать «оказания враждебного влияния на них со стороны Англии», консульству России в Багдаде в 1900 г. было предписано «поддерживать в Кербеле и Неджефе, в главных местах поклонения шиитов, своих агентов» (155).

Паломники-шииты из числа русскоподданных прибывали из Российской империи в Неджеф и Кербелу из Закавказья, а также из «Самаркандской и Ферганской областей Туркестанского края, и из Бухары». Паломничество, читаем мы в донесении консула в Багдаде А. Орлова от 24 апреля 1910 г., продолжается круглый год. «Однако апогей его приходится, как правило, на конец года. В это время — в зависимости от урожая в Закавказье — через Багдад и Казмейн проходит от 6 до 9 тысяч паломников. Точных цифр привести нельзя, так как большинство паломников прибывает или без заграничных паспортов, или с персидскими паспортами и паломническими пароходными свидетельствами, выдаваемыми на границе за 1 пран» (156).

Пытаясь упорядочить передвижение мусульман-шиитов и лишить Турцию и Англию возможности использовать паломничество в качестве инструмента в их противостоянии России в Азии и на Востоке, российское правительство «установило на границе для прохода паломников три специальных пограничных заставы: в Джульфе, Баку и Астаре» (157).

«Главными маршрутами шиитских паломников из России, пролегавшими до Ханекина по территории Персии, были следующие:

Ардебиль — Хамадан — Керманшах — Ханекин (45 дней).

Белясувар — Тавриз — Керманшах — Ханекин (30 дней).

Баку — Энзели — Решт — Казвин — Керманшах — Ханекин (ок. 30 дней)».

За проход персидской территории с паломников взималось по «16 кранов пошлины топрак-бастш». От Ханекина путь паломников из России «пролегал по землям Турции — через Кизилар-бат — Шахрабан — Бакубу — Самарру (посещение этого места паломниками тоже считалось обязательным) — и дальше на Кербелу и Неджеф». Возвращались пилигримы теми же маршрутами.

Паломничество совершалось обычно группами, численностью до 100 человек, под предводительством чуашей, то есть, по словам А. Орлова, «опытных людей, несколько раз побывавших уже в священных городах и сделавших сопровождение паломнических караванов своим ремеслом» (158). Часто сын «состарившегося чуаша, — сообщает русский дипломат, — сам становился чуашем». В круг его обязанностей входило «не только указывать путь паломникам, но и защищать их от нападений, содействовать в сношениях с властями, подыскивать удобные места для ночлега и приискивать... пропитание». Заботы о паломниках «начинались для чуаша еще в России». «Он объезжал крестьян-шиитов, проживавших в отдаленных от губернских и областных центров местах, собирал у них прошения о выдаче заграничных паспортов и другие необходимые для этого документы, и по ним выправлял заграничные паспорта. За что получал, конечно, проездные деньги и вознаграждение». Однако такие «предусмотрительные чуашш», как их называет А. Орлов, встречались нечасто. Обыкновенно это происходило следующим образом: чуаш приезжал на базар, в село или в город, объявлял, что завтра или послезавтра он отправляется на поклонение шиитским святым местам и произносил зажигательную речь, приглашая присоединиться к нему всех «страждущих и ищущих спасения». Под влиянием речи «наиболее впечатлительные слушатели» поспешно «ликвидировали свои дела», прощались с домашними, и на следующее утро являлись в указанный чуашем сборный пункт. Заграничного паспорта ни у кого из них, конечно, не было, но они полагались «на опыт чуаша, который сумеет провести их через границу и без паспорта»(159).

Пересечение беспаспортными паломниками границы происходило, по описанию А. Орлова, следующим образом. Те, у кого они имелись, старались «отвлечь внимание пограничной стражи расспросами о месте, где разрешено проходить границу паломникам», а те, у кого паспортов не было, «скрыто пересекали тем временем границу, в том числе переправляясь и через Араке. Успех перехода границы зависел от бдительности стражи». Случалось, и нередко, «когда из 10-12 человек переплыть реку удавалось двум-трем; остальные либо тонули, так как не умели плавать, либо гибли под пулями пограничной стражи» (160).

«Строго фиксированной платы за свой труд», сообщает А. Орлов, у чуашей не было. Вместе с тем, «приводя партию паломников в тот или иной хан, на ночлег, указывая паломникам ту или иную лавку», где они могли дешевле приобрести все необходимое, «служа посредниками между паломниками и персидскими и турецкими правительственными агентами», они не только «даром кормились в пути», но и получали вознаграждения. Притом и от заинтересованных содержателей ханов, и от лавочников, и от чиновников. Кроме того, в целом ряде населенных пунктов на пути к Святым местам, где по установившейся традиции «чуаши совершали молитву, им на ковер всякий паломник бросал, что мог: от 1 крана до 20 рублей». Затем, возвращаясь из паломничества, «чуаши обыкновенно опережали паломников и везли от них радостные вести родственникам о благополучном завершении паломничества, за что также получали вознаграждение уже от благодарных родственников».

А. Орлов не исключал, что муджтехиды, то есть религиозные авторитеты в Святых городах шиитов, могли быть «неравнодушны» именно к тем чуашам, которые пользовались влиянием у паломников и могли «склонить их посетить и оставить свои пожертвования именно этим, а не другим муджтехидам.» (161).

Неопытный закавказский крестьянин, отмечал А.Орлов, очутившись за границей без паспорта и боясь обратиться в консульство за содействием, «всецело попадал в руки чуаша». Наличие персидского паспорта нисколько не облегчало путешествия паломника по Персии, и тем более по Турции, служило «весьма малой защитой от злоупотреблений турецких агентов». Поэтому паломник не только «практически сразу» расходовал все имевшиеся у него деньги, чтобы «за мзду решать» возникавшие у него проблемы, но «основательно должал, тому же чуашу», с которым впоследствии рассчитывался «в течение целого ряда лет». Беспаспортные паломники, по словам А.Орлова, конечно же, понимали, что их «бессовестно грабят, но из страха ответственности за беспаспортность не смели являться в консульство с жалобой» (162).

Главной причиной злоключений паломников-шиитов из России была, таким образом, «беспаспортность», а почвой для произрастания этого явления служили, в свою очередь, трудности, сопряженные с получением загранпаспорта на Родине. По закону от 8 июля 1903 г. паломникам, «уплатившим казне 15 рублей», выдавались паспорта, в которые вписывались все члены их семейств; случалось, что «не только взрослые сыновья, но и братья, и племянники владельца паспорта». Вместе с тем в данном вопросе существовала, по мнению российских дипломатов, «определенная дискриминация между христианскими и мусульманскими паломниками»; и устранить ее они рекомендовали правительству как можно быстрее. Подчеркивали, что, по их мнению, это определенно способствовало бы «поднятию престижа Отечества» и среди мусульман-шиитов России, и Персии, и владений Турции в Аравии.