Арбалет
Шрифт:
Бурцев неопределенно пожал печами. Любой, да не любой. Всему есть предел.
Они некоторое время курили в молчании.
– Но что же судьи не люди, что ли? Не разберутся? Может быть, условно дадут. Наймет хорошего адвоката... Подключит знакомства...
Бурцев ничего не ответил.
– Нет, ты скажи! Зачем, зачем ей это было нужно? – В глазах Зины Бурцев заметил слезы. – Вот, Бурцев! А ты говоришь!
– А что я говорю? Я ничего и не говорю.
Зина опять высморкалась и раздавила окурок в пустой консервной банке, которую кто-то из жильцов предусмотрительно поставил
– Ладно, пойдем! – сказала она. – А то там наши бабки извертелись от любопытства.
Они не стали ждать лифт и начали спускаться по лестнице.
– Вот так! Одной минутой всю жизнь перечеркнула, – опять повторила Зина. – А главное, зачем? Зачем?
Во дворе было уже совсем темно. Горели редкие фонари.
Истомившиеся в ожидании старушки окружили вышедшую Зину.
– Ну что, где она? Где? Арестовали?
– А как же! Конечно!
– Теперь все. Теперь ее в камеру с насильниками и убийцами.
– Ну что ты молчишь, Зинаида!
Не отвечая на вопросы, Бурцев сквозь строй старушек прошел к своему дому.
Домашние Бурцева еще не вернулись.
Бурцев прошелся по пустой квартире. Взял в руки пульт от телевизора, повертел в руках, так и не сообразив, зачем эта вещь ему нужна, и положил пульт обратно.
Он подошел к окну. Зина все еще стояла у подъезда в доме напротив, окруженная соседками. Зина что-то возбужденно рассказывала. Соседки стояли, плотно сжав осуждающие рты.
На глазах Бурцева милиционеры вывели из подъезда Наталью Павловну. Опустив голову, она прошла сквозь строй притихших старушек. Бурцев почему-то понял, что Наталья Павловна находится теперь по другую сторону невидимой черты, отделяющей обычный мир от мира людей, преступивших закон. Молодой опер помог ей забраться в заднее зарешеченное отделение служебного газика. Газик уехал.
«И вот зачем, спрашивается, все это нужно? – Бурцев обвел глазами стены, мебель, телевизор, хрусталь и ковер. – Если всего один поступок, один день, даже один час могут разом все это перечеркнуть...»
«А главное, бред, бред... Вся наша жизнь – какой-то навязчивый удручающий бред. Все как будто специально. Как будто назло кому-то... Как будто мы не живем, а что-то кому-то доказываем... А что доказываем, и сами не знаем!»
«Мы мечемся по жизни в поисках счастья, бросаемся то в одну сторону, то в другую, потому что нам вдруг мерещится, что оно там или там... Мы тыкаемся, как слепые, шарим вокруг руками, обжигаемся, валимся сослепу в пропасти, ломаем шеи... И даже иногда как будто рады этому – все равно пропадать!»
«А ведь счастье... Оно было когда-то... Было, точно было... И оно где-то рядом... Нужно только сообразить, вспомнить где... Счастье, оно в каких-то простых настоящих вещах, которые мы почему-то перестали делать... А почему перестали? Зачем? И сами не знаем!»
Соседки под окном, посудачив еще какое-то время, стали расходиться.
А Бурцев достал спрятанные в кулинарную книгу деньги и поехал на Садовую улицу покупать арбалет.
Магазинчик оказался небольшим и уютным. Вроде бы в самом центре города, а как-то
за углом, в стороне от шумного движения... К тому же пять ступенек вниз. Спустился на пять ступенек и оказался совсем в другом мире.В магазинчике царила тишина. Тикали ходики, в которых стрелки были сделаны в виде двух ружей. Стены покрывали стеллажи и полки, на которых было выставлено разного рода оружие. В промежутках между полками красовались традиционные охотничьи трофеи: чучела пернатых, посаженные искусной рукой таксидермиста на декоративные веточки, головы кабанов и волков.
Особенно понравилась Бурцеву рогатая голова лося, торчавшая из стены посреди всего этого великолепия. Чучело, конечно. Но очень хорошо сделанное. Особенно удивили Бурцева глаза – стеклянные, но выполненные с необычайным искусством. Они были как живые, и в них легко читалось выражение, типичное для представителя парнокопытных: ограниченность, большое чувствительное сердце и обида на окружающий плотоядный мир, охочий до меха, рогов и говядины.
Верхние ряды полок были отведены наиболее живописным и дорогим экземплярам: ружьям, стилизованным под старину, с инкрустированными прикладами и покрытыми резьбой стволами, подарочным мушкетам, ритуальным японским мечам... Там же Бурцев заметил и арбалет...
Молодой продавец с мягкими чертами лица и смышлеными внимательными глазами, отложил книжку с иностранным романом и поднялся навстречу Бурцеву.
– Что заинтересовало? – ненавязчиво предложил свои услуги продавец.
– Вон. В верхнем ряду.
– Что? – Продавец оглянулся на стеллаж у себя за спиной.
– Так это... Арбалет!
Продавец, может быть, и удивился, но вида не подал.
– Что интересует про арбалет?
– Все! Есть желание его приобрести.
Продавец кивнул.
– Какой показать? Большой, маленький или средний?
– Средний.
Лицо продавца выразило одобрение: правильный выбор. Он придвинул к стеллажу табурет-лесенку, на которой сидел, осторожно снял с кронштейна арбалет, выдвинул на прилавок перед Бурцевым специальный мягкий коврик и положил на него оружие.
Бурцев осторожно взял арбалет в руки и, почувствовав его уверенную тяжесть, опять испытал легкое волнение.
– Вы для себя? Или в подарок?
– Там посмотрим.
Продавец выждал некоторое время, давая Бурцеву возможность сжиться с вещью.
– Хорошая покупка, – осторожно похвалил он. – И вещь красивая, чтобы на стену повесить. И выстрелить можно, если что...
– Если – что? – ухмыльнулся Бурцев.
– Если, например, разбойники. Или другие лихие люди, – с приятной улыбкой сказал продавец и замолчал.
Потом исподтишка посмотрел на Бурцева.
– А это, случайно, не вы звонили сегодня? – осторожно спросил молодой человек.
– Звонил? Куда? – весьма натурально удивился Бурцев.
– К нам. По поводу арбалета...
– Нет! Я не звонил.
– Да, – согласился продавец. – Я, наверное, перепутал.
– Ну ты давай, давай, трынди! – посоветовал Бурцев. – Что из тебя каждое слово нужно вытягивать? Как-никак покупатель к тебе пришел!
Парень с приятным достоинством улыбнулся.