Арбалетчики в Вест-Индии

Прямо в купальне я её тогда и отымел. Правда, не без конфуза. Я-то ведь без всякой задней мысли культурного соблазнителя включил и ломания её показушные и чисто символические предельно мягко преодолел, а она — уже после того, как дело было сделано в лучшем виде и к обоюдному удовольствию — вдруг обиду включила. Оказалось, что не так я должен был её домогаться. Грубее надо было — не совращать, а хотя бы чисто символически изнасиловать. Млять, вот ещё новости! Стараешься тут как лучше, а им не надо, им похуже подавай! Что за хрень, спрашивается? Въехав, что я не нарочно, а просто банально не в курсах об ихних финикийских тонкостях, Аришат смягчилась и просветила меня. Жрицы Астарты, как она мне объяснила, только в своём храме шлюхи, а вне храма чуть ли не целок из себя строить обязаны. А я её, выходит, не зная броду, согрешить перед богиней заставил. Млять, век живи, век учись, и один хрен дураком помрёшь! Ладно, главное — разобрались. После этого уж финикиянка и порассказала мне в общих чертах об особенностях местной жизни, а когда я, прихренев от услышанного, засыпал её уточняющими вопросами — выданные мне в ответ подробности сложились с услышанным ранее и увиденным в такую картину маслом, что хоть стой, хоть падай. В общем — позаботился хитрый финикийский папаша о здоровье дочки, пристроив её на опасные дни праздника блудливой богини в хорошие руки. Но разве одним только этим исчерпываются проблемы Эдема? Ага, хрен там!

Я уже упоминал ведь о высокой смертности гойкомитичей от самых пустяковых, казалось бы, средиземноморских болячек? Собственно, этого следовало ожидать. И в классическую ведь колонизацию Америки происходила та же самая хрень. Это протестанты — англичане с голландцами — додумались в конце концов нарочно европейскими хворями индейцев заражать, дабы зачистить территорию для своих колонистов. Испанцы и в мыслях подобного не держали. Им ведь не просто земли были нужны, а земли с индейцами, на которых благородным идальгос и кабальерос не придётся ковыряться в земле собственноручно как какому-то мужичью. Пеоны им, короче, требовались для будущих асьенд. И когда те пеоны почали вдруг дохнуть как мухи от первого же чиха, целые экспедиции конкистадоров с Эспаньолы отправлялись не за золотом и не на завоевание новых земель, а исключительно за пленниками для работы на асьендах. Уже через пятнадцать лет после открытия Эспаньолы Колумбом начались эти экспедиции, да и Кортес своих мексиканских пленников тоже на Антильские острова продавал, но хрен ли толку? Это были такие же индейцы, как и те, вымершие, и мёрли они в свой черёд точно так же. Вот то же самое примерно и сейчас вокруг финикийского Эдема происходит. Ну, не до такой степени, как во времена Конкисты, оспу финикийцы завезти сюда как-то не сподобились, однако же и то, что завезли, косит хоть и не всех подряд, но многих.

С одной стороны — так им и надо, красножопым, за сифилис ихний грёбаный, гы-гы! Но с другой — это в резервациях проблемы индейцев шерифа не гребут, где все индейцы — заведомо чужие. Но здесь-то помимо чужих индейцев и своих уже немало, не говоря уже о метисах. Это ведь и жёны туземные, и дети от них, и рабы, и сограждане из числа детей и внуков принятых в общину и вполне обфиникиившихся аборигенов. А кроме них — ещё и соседи, давно уже к финикийцам и к их странностям привычные, с которыми и отношения нормальные налажены, и взаимопонимание достигнуто. Разве спроста у берегов Пуэрто-Рико, да и у Гаити тоже, дикари о появлении наших кораблей дымовыми сигналами друг друга оповещали? Боятся ловцов рабов из Эдема! И ворона-то в собственном гнезде старается по возможности не срать, а финикийцы эдемские уж всяко не дурнее. Давно уже за рабами на другие острова плавают или хотя бы уж в отдалённые от колонии части Кубы, а ближайших соседей без веских причин не обижают. Скорее всего, не случилось бы и того давешнего инцидента с козами и овцами, что к войне и очередной эпидемии сифилиса тогда привёл, если бы соседи-чингачгуки были давние, хотя бы несколько поколений рядом с колонистами прожившие и прежние их попытки развести здесь скот заставшие. Но вышло так, что лет за двадцать до того старых соседей здорово проредила очередная завезённая из-за океана хворь, а немногочисленных уцелевших другое племя вытеснило, ранее с колонией напрямую не контачившее. Отношения-то и с ними эдемцы наладили, да только вот понимание особенностей средиземноморского образа жизни вроде понятия о домашнем скоте привить им не успели, на чём и погорели…

Есть, впрочем, у этой вирусно-бактериологической медали и удачная для нас сторона. Аборигены ведь островные нынешние, в отличие от тех араваков, что в дальнейшем их сменят — ни разу не земледельцы. Эти — собиратели. Правда, продвинутые — не просто собирают полезную растительность, где обнаружат, а ещё и пересаживают её молодую поросль поближе к своим поселениям, образуя возле них если и не настояшие плантации, то достаточно густые компактные скопления, удобные для сбора халявного урожая. Пока население не слишком плотное — хватает этого за глаза, и совершенно незачем корячиться и надрывать жилы на настоящей земледельческой обработке полей и огородов. Делать, что ли, больше нехрен? Поначалу-то колонисты пытались завести привычное им средиземноморское хозяйство. За неимением волов друг на друге пахали, млять — это ж охренеть! А оказалось, что зря горбатились — не пожелали в этом местном климате приживаться ни пшеница, ни даже ячмень — ага, даже вот на этих роскошных кубинских краснозёмах! И в результате пришлось им в конце концов у туземцев их продвинутое собирательство собезьянничать. Но то съедобной растительности касается, для себя выращиваемой. Товарной же продукции, на продажу идущей, много надо, да ещё и сорт более-менее стандартный желателен. Табак, например — как раз из этой категории. Сами местные гойкомитичи его дикорастущим собирают, и им хватает, но эдемским колонистам потребовались плантации. Сперва они схитрожопили, соседей туземных пересадить к себе и выращивать его настропалив и за бесценок его у них скупая, дабы самим с этим делом не заморачиваться. Но очередная зловредная привозная хворь повыкосила тех соседей, а новых приучать и подряжать — это не один год пройдёт. А кто же несколько лет ждать станет, когда товар каждый год нужен? Вот и начали колонисты, покряхтев от досады, сами табак выращивать — и для себя, поскольку курить у дикарей первым делом научились, и для продажи трансокеанским торговцам вроде нашего Акобала. Зато теперь у самого города небольшие, но вполне настоящие табачные плантации раскинулись. Расширить их эдемцам — ни разу не проблема, так что увеличение табачных поставок — вопрос вполне решаемый. Дайте боги, чтобы и с кокой так же легко всё разрулилось!

Ведь Акобал прав — проблем у жителей здешнего финикийского Эдема хватает. Но это их головная боль, а мы прибыли сюда из-за океана не по их делам, а по своим собственным. Вот ими и займёмся…

16. «Медвежья» охота

— Мыылять! Ни хрена себе, сказал я себе! — обещанный нам туземными охотниками-проводниками местный кубинский «медведь» поначалу-то особого впечатления не производил — ага, пока на четвереньках был и уйти от нас пытался. И не так уж и неуклюже, кстати, как можно было бы предполагать, учитывая его настоящую биологическую принадлежность. Хотя до натурального медведя ему в скорости передвижения, конечно, как раком до Луны, что данный экземпляр и продемонстрировал нагляднейшим образом. Мы даже и не запыхались, догоняя его. Зато когда он, отчаявшись в попытках слинять, развернулся, встал на дыбы, растопырил когтистые лапы и заревел — вот тогда да! Ну, зубки-то — так себе, ничего подобного медвежьим клыкам в его пасти нет и в помине, но вот коготки на лапах — млять, всем коготкам коготки! Куда там тому медведю! Попадись ему в лапы — как нехрен делать пополам раздерёт! Собственно, именно это он и попытался нам продемонстрировать, раскинув свои хорошо вооружённые лапы пошире, этот «медведь», а на самои деле — местный наземный ленивец…

— Стреляем по очереди! — прошипел я, опомнившись, — Хренио! Стреляй первым! — зверь всё-же способен хоть и не на медвежий, но всё-же на довольно быстрый бросок в атаке, и следовало на случай промаха иметь запасные выстрелы наготове. Тем более, что наши гойкомитичи предупредили… Млять! Так и есть! Правильно они нас предупредили!

Болт испанца поразил «медведя» в грудь, но совсем не так глубоко, как мы надеялись, и разъярённый зверь попёр на нас. Хвала богам, что это не настоящий медведь! Когти когтями, но как раз сейчас они ему только мешают, а ведь рулит-то в данный момент скорость!

— Расступаемся и бьём с боков! — скомандовал я Велтуру, тоже вооружёному арбалетом. Опустившийся для атаки обратно на четвереньки зверюга представлял теперь из себя гораздо худшую мишень, да и скрытая в толще шкуры костная «броня», о которой нас и предупреждали проводники, на боках у него наверняка покрепче, чем на брюхе. Но ведь охотятся же на него сами дикари со своими дротиками, верно? Вжарим ему сейчас залпом, а там и Васькин перезарядится.

Расступились, подпустили поближе, вжарили оба ему в бочины, тот взревел и снова вскинулся на дыбы, и этим моментом воспользовался успевший перезарядиться Хренио. В общем, завалили «косолапого мишку», как его там по научному? Самый здоровый, со слона который, мегатерием дразнился, более мелкий, с быка величиной — милодоном, а этот островной «медведь» — хрен его знает. Ну и хрен с ним, пущай тогда медведем и будет у нас числиться зверюга эта бронированная. Ага, ленивец, млять!

— Ду и што, типерь даволид? — прогундосил я как при тяжком насморке, поскольку мой нос был уже зажат пальцами левой руки, — Дахреда тибе сдалась эта вадючая туша? — туша в натуре воняла так, что впредь при наличии другой дичи охота на ЭТО хрен когда меня больше заинтересует.

— Я ди видават, што АДО такое! — прогундосил аналогичным манером в ответ шурин, — Я иво в гавде ди вазюкал!

— Од саб извазюкался, как тибя увидил! — подгребнул его Васкес, тоже старательно зажавший нос.

— Scrofa stercorata et pedicosa! — констатировал предусмотрительно оставшийся поодаль Тарх, и я кивнул ему в знак понимания насчёт грязной завшивевшей свиньи и своего полного с ним согласия, поскольку внятный ответ на латыни с зажатыми ноздрями у меня едва ли вышел бы.

— Милят! Хозяйский срач! — присоединился к нашему общему мнению и Бенат, тоже остановившийся рядом с этруском.

— Срань господня! — поправил я его, отойдя от зловонной туши и освободив наконец ноздри, — Ну и как ты теперь собираешься свежевать и разделывать этот свой роскошный охотничий трофей? — это я уже Велтура подгребнул, который, собственно, и втравил нас в это пахучее охотничье недоразумение.

Тот и сам не имел ни малейшего представления, как это теперь сделать, и энтузиазмом явно не горел, но на его счастье наши проводники-туземцы оказались не столь брезгливы…

Ноги же у этой охотничьей блажи моего шурина выросли всё из того же праздника Астарты. Мы-то тогда по жрицам ейным пошли. Я — по не высказанной открытым текстом, но тщательно подготовленной отцом Аришат предварительной «договорённости», остальные — и за компанию со мной, и по соображениям «такие красотки, да ещё и умелые, да ещё и дают в эти дни бесплатно» — это ж дураками надо было бы быть, чтоб таким раскладом не воспользоваться, а дураков среди наших не водилось. Велтур в принципе тоже составить нам компанию намеревался, да вмешался его величество случай. На праздник Астарты ведь в храм практически все благочестивые финикиянки стекаются, дабы передком своим богине послужить. Ну, кроме тех, кому уже по преклонному возрасту или по уродству «просьба не беспокоиться», гы-гы! А обычай ведь священный, как я уже упоминал, помнится, здесь весьма суров. Если баба оказалась вдруг бесхозной, то обязана дать первому же, кто её пожелает, и не гребёт, если этим первым пожелавшим окажется даже и дикое татуированное чудо в перьях. Сифилитика-то туземного, конечно, хрен кто в храмовый двор пустит, даже просто подозрительного найдут повод обратно завернуть, но какой-то ведь риск один хрен остаётся, а обычай есть обычай — не гребёт. Чтоб красивой шестнадцатилетней девчонке, да из хорошей семьи, да бесхозной вдруг оказаться — это я даже и не представляю себе, как постараться надо. Но — факт остаётся фактом — только-только вошедшей в возраст невесты Милькате это удалось. Велтур, правда, уверяет, что её вины тут нет, это жених ейный — дурак и козёл, но звучит это как-то неубедительно. Учитывая панический страх эдемских горожанок перед сифилисом, так уж лучше свой финикийский дурак и козёл — за которого, вдобавок, замуж собралась, чем дикарь-гойкомитич. Поэтому хрен её знает, что там у неё с козлом ейным не так вышло, не интересовался я подробностями, но вышло так, что пришлось весьма аппетитной девке — тут вполне шурина могу понять — нарезать круги по саду, силясь «не заметить», но при этом избежать встречи аж с тремя положившими на неё глаз дикарями.

От судьбы хрен уйдёшь, но Велтур, сходу заценив девчонку и расклад, решил, что её судьба — это уж всяко он, а не эти красножопые. Та, естественно, против такого поворота судьбы не слишком возражала, так что удалились они служить Астарте вдвоём и под ручку. И то, что парню это понравилось настолько, что и продолжения захотелось, меня не удивляет — Мильката эта в самом деле классная деваха. Не аристократка, но, как уже сказал, из хорошей семьи. Здесь это — помимо всего прочего — означает, что примесь тутошних чингачгуков в ней невелика, хотя и присутствует в наличии. Но куда больше она похожа — ну, не на семитку, а скорее, на минойскую критянку — были ведь и эти деятели среди предков финикийцев, да и через Атлантику первыми они или кто-то близкий к ним шастать начал, а потом уж только натуральные финикийцы этим эгейским предшественникам на хвоста сели. Смуглая, фигуристая, волосы не просто волнистые, а мелковьющиеся безо всякой завивки — редкий для здешних мест типаж, да и в Средиземноморье, откровенно говоря, нечасто последнее тысячелетие встречающийся. Короче — есть на что глаз положить, что шурин и сделал. Да только вот ведь незадача — не гребёт это тут никого. Мало ли, кому невеста в праздник Астарты дала? С кем богиня в этот день свела, тому и дала. Послужила богине, пожертвовала ей должное — и баста, никакого продолжения священный обычай предков не предусматривает. Правда, и не запрещает категорически, но ТАКИЕ невесты ведь бесхозными не бывают. Есть у девки какой-никакой, а жених, за которого она просватана, а шаловливая разгульная жизнь до замужества не приветствуется и у финикийцев. Праздник Астарты — типа, не в счёт. А Велтур, похоже, не на шутку смазливой колонисткой увлёкся и добиться от неё взаимности пожелал во что бы то ни стало. Ну и втемяшил себе в башку, что слава великого охотника ему его шансы здорово повысят. Ну, не самая бестолковая затея, демонстрирующих наглядный успех победителей бабы таки любят, а загорелся он этой идеей-фикс так, что готов был и в одиночку на охоту намылиться. Это в наши планы, ясный хрен, не входило, дел куда важнее этой блажи — невпроворот, и можно было бы в конце концов напомнить парню о его собственной клятве — без согласования со мной и без моей санкции — никуда ни на шаг. И скорее всего — сработало бы, ведь данное слово для Тарквиниев свято. Но — вспомнил я самого себя в его годы, когда не был я ещё таким прожжённым циником, как теперь, да и у Васкеса его романтичный испанский менталитет включился — в общем, помозговали, обсудили, да и решили пойти ему навстречу. О том, чтоб одного его на такое дело отпустить, конечно, и речи быть не могло, так что пришлось дела прервать ради этой дурацкой охоты. Вот и поохотились — млять, ну и дичь же он выбрал! Ещё вонючее не мог найти? Впрочем, выбор-то, если разобраться, не столь уж и велик. Кроме «медведя» этого дюже зловонного, из крупняка тут только гигантская хутия ещё встречается. Насколько я могу судить по обычным мелким, которых мы по пути штук пять уже подстрелить успели, этот вариант был бы куда предпочтительнее. Но дикари наши, которые нам о ней и рассказали, уверяют, что редкая она. Когда-то, в давние времена, много её в здешних лесах водилось, да повыбили её их славные предки, и теперь она попадается куда реже, чем этот всё ещё обычный для местных лесов большой вонючий ленивец. И почему меня это не удивляет?