Арбитражный десант

– Судьба!

– Сказал - нет!
– Денис назло себе оттолкнул девушку. Не рассчитал. Она упала на асфальт. Послышался хруст.

Испугавшись, он опустился рядом:

– Цела хоть? - Какое "цела"?
– Холина простонала. - Рука? Нога?
– Денис принялся сноровисто ощупывать ее. - Хуже. Туфли накрылись. Такую шпильку загубил! Может, одна на всю Москву шпилька была, - Ирина, сидя на асфальте, вытащила из-под себя туфлю с отломанным каблуком.
– У меня эту шпильку знаешь как выпрашивали? И главное, было бы из-за кого!

– Потому что лезть не надо! И вообще пойми: если у него запой, там, может, ночевать придется, пока не проспится. А это тебе не коттедж, тем паче не виллы Суслопаровские о десять спален. Это халабуда, из тех, что сторублевые инженеры поднимали. Там и комнаты лишней для тебя не будет. Не говоря о белье.

– Сказала - еду! Еще каждая сволочь мне отказывать будет. Рожей не вышел!

Ирина гордо вскочила. Ойкнув, оступилась, и упала бы, если бы не ухватилась за Дениса.

– Ступня что-то, - испуганно сообщила она.
– Похоже, подвернула. Надо же как!

– Дурочка ты дурочка! Навязалась-таки. Ладно, опирайся и показывай, где твоя машина. Он резко подсел, подхватил ее под колени правой рукой и поднял на плечо, будто ребенка на демонстрации. Вскрикнул от боли, свободной рукой ухватился за бок. - Что? До сих пор ребра не срослись? - Знать бы, - процедил Денис. Закусив губу, он пошел по рядам. Подозрительно склонился к притихшей наверху ноше.

– Чего замолчала? - А что говорить? Опять битый небитого везет.

Уже в полутьме "Тайота" проехала в приоткрытые металлические ворота с проржавелой табличкой "Садоводческое товарищество "Дружба", свернула на бугристую грунтовую дорогу и, переваливаясь, будто пластун на разведке, тихонько принялась продвигаться меж рядами деревянных дач. Сидящая на месте пассажира Ирина блаженно втянула в себя воздух: потянуло особой, настоянной на запахах яблок, дачной свежестью. Лобанову было не до ароматов: свет фар едва выхватывал рытвины и ухабы. Чуть не доглядел, машина ухала в очередную колбодину.

– Где-то здесь на этой улице он обосновался, - уверенности в голосе Дениса, впрочем, не было.
– Был-то всего пару раз. Да и то в горизонтали.

– Как это?
– заинтересовалась Ирина. Но тут Денис, что-то расслышав, тормознул и нажал кнопку стеклоподъемника. В дачной тишине стала явственно слышна доносящаяся угрюмая музыка.

– Здесь, - успокоился он. Прислушался.
– Гендель, нет?

– Скорее Бах.

– Это как раз всё едино. Главное, что не Штраус, - он хлопнул себя по щеке и заново поднял стекло: в салон начала слетаться мошкара.

Скорее угадал, чем увидел обалделое выражение на лице попутчицы и, трогаясь, снизошел до объяснения:

– Запой у него. Пьет под классику. Самая тяжелая фаза - как раз под Баха и под...
– пощелкал пальцами.

– Бетховена?

– Нет - Бетховен для этой фазы мягковат. Под Глюка.

– Ты что, в самом деле можешь отличить Глюка?
– удивилась Ирина.- Вот не подумала бы! - Бог с тобой. Я и Николаева от Крутого не больно отличу, - Денис с сожалением наморщил нос.
– Просто каламбур составился: глюки - под Глюка, - потому и запомнил.

– А под Штрауса, видимо, трезвеет?

– Точно. Под Штрауса, под Шумана у него самый отходняк начинается. Но до этого далеко. Меж ними как раз еще Бетховен. А если затянется дольше, чем на неделю, то и Глинкина "Жизнь за царя" случается. Большой меломан!

Последнюю фразу не произнес - процедил, вспомнив о причине нынешнего визита.

Машина остановилась у калитки, обмотанной посередине цепью с замком. Метрах в пяти вырисовывался дощатый дачный домик.

Замок оказался накинут для видимости. Размотав цепь, поздние визитеры двинулись по дорожке, освещенной жидким светом с веранды. Галька похрустывала в темноте.

Дверь изнутри распахнулась, и в снопе света возник силуэт женщины.

– Кто тут?
– тревожно спросила она.

– Это я! Дэни!
– успокоительно произнес Лобанов, всходя на веранду.

– Господи, Дэничка!
– женщина всхлипнула и прижалась к Денису.
– А у нас... сам слышишь! Считай, девятый день пошел.

Денис сочувственно вздохнул. Отстранился, давая ей возможность разглядеть свою спутницу:

– Это со мной. Как там он?

– Очнулся. У него водка кончается. Так что сейчас звать будет.

– Не покупала бы.

– А то сам не знаешь. Два дня назад попробовала не дать. Так голый побежал по дачам - искать. Насилу уволокла от позора.

– Маланья!
– будто в подтверждение ее слов, послышался из глубины слабый надсаженный голос.

– Почему Маланья?
– удивился Денис.

Она пожала плечами:

– Поди пойми. В прошлый раз Фроськой кричал.

– Ты где, стервь?!
– в голосе надбавилось напору и хрипотцы.

– Побудьте здесь обе. За стервь я сам отвечу, - Денис зашел в дом и закрыл за собой дверь.

– Господи! За что мне это наказание?
– распухшее женское лицо оросилось новыми слезами.
– Ведь почти выходился. И - опять этот банк проклятущий. Чтоб его раз и навсегда взорвали!

Не зная, что сказать, Ирина сочувственно провела рукой по покатому плечу.

Денис по рассохшейся лестнице взбежал на чердак, где была встроена стиснутая крыльями крыши маленькая каморка - убежище хозяина дачи.

Пахнуло луком, сивухой, прелыми, пропитанными тяжелым потом простынями. На кровати, свесив ноги, в одних трусах сидел Олег Жукович. Склоненная растрепанная голова мерно покачивалась. Рука с зажатым, до трети налитым стаканом подрагивала в такт музыке, разносившейся из приспособленного в углу музыкального центра. Справа на поставленном на попа ящике из-под яблок лежали надгрызанная луковица и плесневелая ржаная корка. Жукович, прикрыв глаза, медитировал, оттягивая сладостный момент нового возлияния.

– Ты, что ли, наконец?
– прохрипел он, свободной рукой повелительно указывая в угол, где валялась отброшенная пустая бутылка.

– Я, - подтвердил Лобанов.

Голова испуганно поднялась, веки размежились. Перед Лобановым предстало оплывшее синюшное лицо. Слезящиеся глазки выглядывали из-за набрякших бурых мешков, будто замаскированные смотровые щели.

– О! Какие люди, - через силу обрадовался Жукович.
– Тогда есть повод.

Он быстро потянул ко рту спиртное, боясь, что отнимут. И - правильно: Денис перехватил стакан, отобрал и отставил на ящик. Углядев единственный стул, перевернул и подсел вплотную - колени в колени.

– Говори!

– Ды ты чо это? Об чем вообще? Давай лучше за встречу. Дэнька, последний, может, друган мой на этой поганой земле, - Жукович вновь потянулся к стакану. Бесполезно: колени Лобанова, будто железным ободом, охватили его ноги.

– Говори!
– требовательно повторил он, с парализующей холодностью погружаясь в расширяющиеся зрачки Жуковича.
– Куда дел?

– Сверлишь! Все вы сверлите, - пробормотал Жукович, не в силах выдерживать этот жесткий взгляд.
– Душу выворачиваете. Уж ты-то! Хочешь знать, как скурвился Олег Жукович?
– пугаясь, закричал он.
– Так получи, фашист, гранату! Он сбивчиво принялся рассказывать о визите Подлесного. Денис слушал без выражения.