Architect of love

– Эх, чего только не сделаешь ради любви, – театрально вздохнув, изрек Харгроув, до крови прокусывая нижнюю губу.

– Эй, какого…

– Давай, сладкий, сегодня твой день, – добавил Билли, хватая руку Стива и быстро ее целуя, оставив на костяшках пальцев пару красных отметин. После чего, грязно матерясь и угрожая расправой, он быстро покинул автомобиль Харрингтона, громко хлопнув дверью.

Как они и ожидали, на парте каждого лежала стопка валентинок и целый букет алых роз. Окатив друг друга победной улыбкой, они, не сговариваясь, стали раздавать цветы почти всем присутствующим в классе.

– До встречи на вечеринке, – многообещающе бросал каждый, проходя по рядам. Оказывается, дарить кому-то знаки внимания с небольшой толикой надежды очень даже приятно.

Когда у парней осталось по одному бутону, те снова схлестнулись взглядами, быстро устремившись к парте Байерса, даря цветы ему.

– Окей, ничья! – воскликнул Билли, соблазнительно улыбнувшись. – Джонни, малыш, будешь нашим Валентином?

– Обломайтесь, мальчики! – подала голос Уилер, оказавшись рядом и заслоняя собой засмущавшегося парня. – Джонатан уже занят, ясно?! Так что забирайте ваши розы обратно и лучше подарите их друг дружке!

– Какая жалость! – почти оскорбленно выдавил Стив, переглянувшись с Билли. – Меня опять продинамили!

– Нас обоих, Харрингтон, – с кривой ухмылкой добавил Харгроув, обмениваясь с ним розами. – Ну что, принцесса, пойдешь со мной на бал?

– Ты не в моем вкусе, плейбой! Так что, отъебись!

***

Являясь сторонником экстрима, теории неожиданности и жесткого доминирования, Харгроув чувствовал себя крайне неловко, раскинувшись звездой на мягкой перине под «слегка» испуганным взглядом Харрингтона, зависшего над его голым телом.

– Чувак, не томи, а то передумаю, – через силу сглатывая, кряхтел Билли, пытаясь подстроиться и лечь удобнее. – Забыл уже, как это делать?

– Нет, просто волнуюсь.

– Самому стрёмно, пиздец, как. Ну не порвешь же ты меня, в самом деле… Или порвешь… Твою ма-а-а-ть!

***

Харгроув, как ему казалось, со стойкостью и мужеством преподнес свой «подарок» и, когда все закончилось, убить был готов за добрую затяжку сигареты или косяка. Вместо этого они лежали бок о бок, поглощая шоколадные конфеты из личных запасов Харрингтона, зачитывая друг другу тайные признания на красных картонных сердечках. Ну чем не гребаная романтика?

– У меня на две карточки больше, – похвастался Билли, махая веером из валентинок, перед носом Стива. – С любовью, в день святого Валентина! Мое сердечко только для тебя! – с выражением зачитал Харгроув, всматриваясь в почерк. – Похоже, от Байерса, – с мечтательной улыбкой выдохнул он, целуя послание.

– Я только что втрахивал тебя в матрас. Ты орал, как сука недорезанная, выстанывая мое имя. А после, ты все еще продолжаешь членом со мной меряться, будто мы соперники, и вздыхать о ком-то еще?! – возмущенно выпалил Харрингтон, вновь нависая над Харгроувом. – Придурок, это моя открытка!

– Знаю, детка! Должен же я был тебя немножечко помучать! – выдохнул Билли, сгребая свои и Стива валентинки и подбрасывая их к потолку. – Иди сюда! – накрывая капризные губы Харрингтона своими, даря проникновенный поцелуй. – А теперь попробуй найти мою!

========== Единство душ (Athelnar, Vikings) ==========

– Что с тобой, Рагнар? Ты меня уже не хочешь? – удивленно выдыхает Аслауг, соскальзывая с его бедер.

Этот вопрос снова заставляет Лодброка задуматься, так ли это на самом деле? Он не хочет свою вторую жену сейчас, в этот миг, или не захочет ее впредь? Связано ли это с рождением их последнего сына-калеки, ее изменой или с чем-то другим? Он больше не желает делить ложе конкретно с ней, или с любой женщиной вообще?

– Ты встретил другую? Вновь думаешь о Лагерте, – пытается предположить принцесса, – или… О, боги, нет! Снова этот жрец?! – обиженно восклицает Аслауг, отворачиваясь от мужа и затихая, что дает викингу возможность остаться наедине со своими мыслями.

Как ему не думать об Этельстане? Не гадать – жив он или нет? А если жив, что сейчас делает, где и с кем? Как не вспоминать того, чьи нити судьбы, несмотря на расстояние, различие в культуре и вероисповедании, плотно переплелись с судьбой Рагнара? Ни с братом, ни с первой женой – Лагертой, ни даже с богами он не ощущал той мощной связи и того единения душ, стремившихся быть вместе, что чувствовал при разлуке с Этельстаном.

Словно до встречи с ним Рагнар и не жил вовсе. Будто жизнь викинга была скучной и обыденной, лишенной приключений, пока в ней не появился молодой монах-христианин, ставший сперва рабом Лодброка, а потом его близким другом и соратником. Оставшийся в живых лишь потому, что был образован и мог говорить на языке варваров. Рагнар помнил как день за днем, неделя за неделей, общаясь с чужестранцем на равных и обмениваясь знаниями и опытом, менялось его мировоззрение, становился другим и сам Этельстан.

Тень улыбки касается губ викинга, когда перед мысленным взором всплывает тот его заполошный взгляд в самом начале путешествия. Когда юноша пытался спрятаться за капюшоном рясы и святым писанием от острого, как бритва и холодного, как лед взора Лодброка, заинтересованно разглядывавшего Этельстана с ног до головы. Как Рагнар терпеливо и умело, словно пугливую зверушку, приучал юношу к здешним обычаям и, в первую очередь, к самому себе.

Атрибут раба – удавку, сплетенную из суровой пеньки, конец которой свободно свисал до колен, Этельстан носил недолго. Рагнар вообще на ней не настаивал, лишь, когда они были на людях или в доме ярла, и монах ему прислуживал.

Правда, Лодброк не упускал случая самую малость позабавиться: взять и потянуть на себя за край поводка, чтобы оказаться со жрецом почти нос к носу. Чтобы услышать его сбивчивый вздох и перехватить опасливый взгляд. Попытаться заглянуть в саму душу и не увидеть в зеркале серо-голубых глаз ни капли лжи, угодливости и притворства.

Этельстан для него, как раскрытая книга, откровение очередного святого апостола, тогда как по хищной улыбке и поверхностному взгляду Рагнара трудно догадаться, о чем тот думает в данную минуту, что замышляет.

– Не стоит меня бояться, жрец. Я не причиню тебе зла, – шепчет Лодброк, ощущая под своей ладонью гулко бьющееся сердце, готовое пробить клетку ребер.

Ни тогда, ни сейчас Рагнар бы с точностью не ответил, правильно ли он поступал. Да и забивать этим голову не в духе варваров-дикарей, коими славилось его племя. Но тогда ему смерть как хотелось отведать чуть дрожащих губ, затем впиться ртом в алеющие скулы, подбородок, горло, ощутив легкое сопротивление и слабый всхлип:

– Нельзя… Мы не должны… Грех это…