Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасшедший дом!

— Ты… — начал Ричард.

— Да, Дик. Я собиралась их выбросить, а вместо этого отдала. Так даже лучше. Кто знает, вдруг бы он начал их искать по мусорным бакам?

— Говоришь, отдала? Кому?

— Кино да и только, Дик. Представляешь, открываю я дверь в коридор и вижу какую-то старуху. Одета, как одеваются приходящие уборщицы. Наверное, убирала в одной из соседних квартир. Видок, надо сказать, у нее был довольно ведьменный. Но когда она заметила у меня в руках кукол…

— Кажется, такси подъезжает, — перебил ее Ричард. — Так ты отдала кукол ей?

— Да. Ты бы видел, как она потянулась к ним! Как девчонка. Спрашивает: Отдаете? Мне? Насовсем? Никогда бы не подумала, что старухи могут сходить с ума по куклам. Я засмеялась и сказала: «Да, мэм. Отдаю на…»

Эдит замолчала, увидев силуэт подъехавшего такси.

— Экипаж подан! — крикнул Сэм, открыв дверцу.

Обри первой шмыгнула в такси. За нею туда уселись Эдит и Ричард. Машина тронулась.

Туман стал еще гуще. Из окон такси была видна только его плотная серая стена. Точнее, плотное серое пространство, внезапно и полностью отделившее автомобиль от внешнего мира. Даже ветровое стекло было сплошь серым.

— Как он способен гнать с такой скоростью? — с заметной тревогой в голосе спросил Ричард. — И вообще, Сэм, куда мы едем?

— Черт побери! — хлопнул себя по лбу Сэм. — Я же забыл ей сказать.

— Ей?

— Ну да. Нас везет женщина. Сейчас в городе полно такси, которые водят женщины. Надо ей…

Сэм наклонился и постучал по стеклу перегородки, отделявшей место водителя от салона. Женщина обернулась.

Увидев ее лицо, Эдит пронзительно закричала.

Первая машина времени

Доктор Грэйнгер торжественно объявил:

— Джентльмены, первая машина времени.

Три его друга изумленно вздрогнули.

Д-р Грэйнгер держал в руке небольшой кубик с циферблатами и выключателем.

— Достаточно поставить стрелки на нужную дату, — пояснил он, — нажать кнопку, и вы окажетесь там, где хотите.

Смидли, один из трех ближайших друзей доктора, потянулся за кубиком и повертел его, осматривая со всех сторон.

— Ты не шутишь? — спросил он.

— Убедился на собственном опыте, — ответил Грэйнгер. — Я настроил его на вчерашний день и, представляешь, увидел собственную спину, когда выходил из кабинета. Даже страшно стало.

— Интересно, тебе не захотелось дать самому себе хорошего пинка?

Доктор Грэйнгер рассмеялся.

— У меня могло ничего не выйти, ведь тогда я изменил бы прошлое. Старый парадокс путешествий во времени, который все обсуждают. Что произойдет, если отправиться в прошлое и убить дедушку, пока он еще не встретился с бабушкой?

Смидли, все еще сжимая кубик в руке, неожиданно попятился и, глядя на трех своих друзей, недобро усмехнулся.

— Именно это я и собираюсь сделать, — заявил он. — Пока ты тут рассказывал, я поставил стрелки ровно на шестьдесят лет назад.

— Смидл! Не смей! — Д-р Грэйнгер сделал шаг вперед.

— Стой на месте, или я нажму кнопку. Но если хочешь, попытаюсь объяснить, почему я так поступаю.

Грэйнгер остановился.

— Я тоже слышал об этом парадоксе, — продолжил Смидли, — и он всегда меня интересовал, так как я не сомневался, что убью своего дедушку, если мне только представится такая возможность. Он был жестоким тираном и превратил в ад жизнь моей бабушки и моих родителей. Считай, что я дождался своего часа.

Смидли нажал на кнопку.

В глазах у него помутилось, и… он очутился на невспаханном поле. Не прошло и минуты, как Смидли сориентировался. Если он находится на том месте, где когда-то построят дом Грэйнгера, ферма его прадедушки была расположена всего в миле к югу. Смидли пошел вперед. По дороге он подобрал обломок дерева, из которого получилась неплохая дубинка.

Неподалеку от фермы он увидел рыжеволосого юнца, избивающего собаку.

— Немедленно прекрати! — взревел Смидли, кидаясь на помощь псу.

— Не суй нос не в свое дело, — ответил юнец и поднял кнут.

Смидли взмахнул дубинкой.

Через шестьдесят лет доктор Грэйнгер торжественно объявил:

— Джентльмены, первая машина времени.

Два его друга изумленно вздрогнули.

Шелест крыльев

Нельзя сказать, чтобы покер был для Грампа религией, но первые пятьдесят или около того лет его жизни игра эта ближе всего совпадала с его понятием о религии. Примерно столько ему и было, когда я начал жить с ним и Грам. Это случилось давно, в маленьком городке в Огайо. Я хорошо помню дату, потому что как раз перед этим убили президента Маккинли. То есть я не хочу сказать, что между убийством Маккинли и моим намерением поселиться с Грампом и Грам имеется какая-то связь; просто и то и другое совпало по времени. Мне тогда было десять.

Грам была добрая женщина, методистка, и в руки не брала карт, разве что невзначай или убирая колоду, которую Грамп мог положить где угодно. Но и тогда она обращалась с ней осторожно, словно та могла взорваться в ее руках. Много лет назад она бросила любые попытки заставить Грампа отказаться от его дикарской привычки, но все равно не уставала донимать мужа по этому поводу.

Грамп пропускал ее брюзжание мимо ушей — во всяком случае, так мне казалось; привык, наверное, за долгие годы. Сам я был слишком молод, чтобы понимать, какую странную пару они собой представляли — городской атеист и рьяная методистка, председатель местного миссионерского общества. Для меня в те времена они были просто Грампом и Грам; я не видел ничего странного в том, что они любят друг друга и живут вместе, несмотря на свои различия.

Может, в этом и впрямь не было ничего странного. Ведь цинизм Грампа был всего лишь коркой, не более; внутри он был человек добрый. Один из самых добрых и великодушных людей, которых я когда-либо знал. В задиру он превращался только в тех случаях, когда дело доходило до религиозных предрассудков и религии вообще — между тем и другим он не видел никакой разницы. Ну и при игре в покер — с друзьями или, если уж на то пошло, с кем угодно, где угодно и когда угодно.

Играл он хорошо и выигрывал чаще, чем проигрывал. Считал, что примерно десятую часть заработка ему дает покер; остальные девять десятых приносила овощеводческая ферма на окраине города. На самом деле ферма давала все, потому что Грам настояла, чтобы десятую часть заработка они отдавали методистской церкви и миссии.

Возможно, что таким способом Грам рассчитывалась со своей совестью за совместную жизнь с Грампом. Но в любом случае она злилась больше, когда он проигрывал, чем если выигрывал. Как она мирилась с его атеизмом, этого я не знаю. Скорее всего, никогда по-настоящему не верила в его атеизм, несмотря на то что Грамп отрицал все догматы церкви.

Я прожил с ними примерно три года; ко времени «большой перемены» мне было почти тринадцать. Хотя это случилось давно, я в жизни не забуду тот вечер. Вечер, когда началась «перемена». Вечер, когда я услышал в столовой шелест кожистых крыльев.