Аргидава

Маша, конечно, боялась. Но в таких вот случаях ее спасает от паники удивительное свойство организма: задумываться о самых неожиданных вещах в совершенно неподходящих обстоятельствах. Она, конечно, боялась, но, наблюдая, как Игнат ногтем колупает окаменевшую лиственницу и рассматривает лошадиное кольцо, думала, надо же, какой хороший. Какой у него красивый профиль. А как он вчера меня рассмешил! Разговаривал с собачкой в чьем-то дворе. Собака подняла ухо и склонила голову вправо, Игнат тоже склонил голову вправо. Собака сказала предупредительное:

– Б! Б! Б!

Игнат тоже сказал по-собачьи:

– Б! Б! Б!

А Машка умирала от смеха, как они были похожи оба. И когда они уходили, собачка подбежала к калитке, высунула башку и заскулила, мол, вернись, вернись, еще давай поиграем.

Игнат тогда приобнял ее за плечи, тоже хохоча, заметил:

– Машк, а ведь мы с тобой смеемся над одним и тем же.

– Ну и что?

– А то, что это очень хороший знак. Представь, если бы я смеялся, а тебе было бы не смешно. Прикинь? Это же почти инопланетяне получаются, которые дышат разным воздухом и не могут находиться вместе.

– А собачку эту зовут Старшина, – сказала Машка вслух.

– Что? – не расслышал Игнат. – Пошли дальше.

И Маша продолжила размышлять, что до чего же правильно девушке или женщине быть не одной. А чтобы рядом шел, стоял, сидел или лежал кто-то единственный, теплый. Не кот. И не собачка. И стала думать еще разное, о чем не расскажешь, потому что редко кто умеет такое рассказывать.

Нет, конечно, она могла бы, но… а вдруг будет фальшиво и пошло. Пошло и фальшиво. Даже наедине с самой собой. Лучше просто спрятать все в тень, потому что отзывчивый и сам поймет, почувствует, в себе услышит и согласится.

– А куда дальше? – спросила она. – Это же тупик. А если это тупик, столбы – не для лошадей. И вообще, какие могут быть лошади в подвале? Как они туда спускались? По ступенькам?

– Они могли спускаться с другой стороны, где был специально приспособленный для лошадей ход.

– Но здесь ведь тупик, – упорно твердила Маша.

Игнат медленно бродил по периметру зала, ощупывая стены светом своего фонарика и рукой.

– Хода нет.

– Но ведь дед Матвеич…

– Точно. Паромщик. Он говорил, что они с другом забирались в подземный ход со стороны крепости. Так. Будем вызывать Сашку-старателя.

– А кто это? Зачем?

– А вот зачем. Иди сюда, – позвал Игнат, – смотри.

В освещенном кругу на стене смутно просматривался позеленевший от влаги и времени кованый, размером с мужскую ладонь, круг, а в нем – только на ощупь – солнечный круг с широкими девятью лучами, похожими на лепестки пиона или языки огня. В солнечном круге извивалась ящерица.

– Саламандра? – тихо спросил Игнат. Скорей, сам себя спросил. – Сашка – любимый ученик нашего Тищенко. Блистательный был студент. Носом чует металл и воду в земле. Правда, там история была одна странная… Копает он сейчас или нет, я не знаю.

– Что копает? Где?

– Археолог он.

– Ну?

– Он, видишь ли, черный археолог. Копает без разрешения. Но как-то слишком смело. И некоторые говорят, что его кто-то прикрывает.

– Что значит – прикрывает?

– Ох, Маша. Ну… Кто-то влиятельный прикрывает его увлечение. Работает он на кого-то. Я даже знаю, на кого. И все знают.

– Омерта! – Машка прошептала, вытянув указательный палец. На стене тень Машкиной руки в свете фонаря казалась даже зловещей. – Омерта. Все знают, никто не говорит? А на кого работает?

Игнат положил руку девушке на плечо и вдруг прошептал нежно и тепло:

– Маха… Маааха, слушай…

– Что?

– Маха, пожалуйста…

– Что? Что, Игнат, что?

– Маха, маленькая. Ты…

Машка замерла в темноте, ожидая чего-то и твердя про себя: «Ой, не надо, не надо, не надо пока, не надо!»

– Маш, – опять легким шепотом дохнул в лицо Игнат, – знаешь что?

– Что? – хрипло отозвалась Маша.

– Это… Не морщи лоб!.. – И засмеялся: – Не бойся. Но будь осторожна. Давай выбираться. А то простудишься.

Ребята полезли обратно тем же путем, то пригибаясь, то протискиваясь боком.

«Ну не прибить этого клоуна? – думала Машка разочарованно, выползая почти на коленках из узкого, как кроличья нора, хода. – То ли смеяться, то ли плакать».

«Ну ты же сама не хотела, – злорадно отозвался внутренний ее голос. – И надо наконец следить за собой и научиться не морщить лоб!» Когда наконец они вышли в коридор с лестницей, Игнат подхватил Машу за талию – держись! – звонко чмокнул ее в щеку и подсадил на целую перекладину гнилой, почти развалившейся лестницы.

Глава одиннадцатая Сашка-старатель

– Черный археолог? Все знают, чем он занимается, но никто не говорит. Все знают, кто его прикрывает, но никто не говорит. – Машка отряхивала джинсы от пыли, пока Игнат, набирая коды, закрывал замки на люке.

– Да, никто не говорит. Мало ли сейчас черных археологов. Одно дело – раскапывать курганы. Другое – искать оружие Первой и Второй мировых войн. Я не знаю, где именно копает Сашка-старатель. И что находит. Все знают, что он копает, но никто не говорит. Вот и судачат, что кто-то ему покровительствует.

– Познакомь меня! Ну возьми меня с собой на эту встречу! Кто тебе подземелье показал? Ты что, жадничаешь? Ты предатель? Цапнул мою загадку и оставляешь меня на обочине?

У Маши такое бывало. Обидно: идея твоя, работа твоя, результаты тоже твои, а пожинает их почему-то другой человек. Его хвалят, ему платят. А ты в это время сидишь в машине, где тебя оставили, ждешь, жмешься от неловкости, мерзнешь и чувствуешь себя выставочной собакой. Выступила? Отплясала? Место! Сидеть! Ждать! Охранять!

И тогда Машка подумала: если Игнат не возьмет ее с собой знакомиться с Сашкой-старателем, тогда к черту его мягкий голос и красивый профиль, его длинные музыкальные пальцы и его стихи, и запихнуть поглубже воспоминания, как он тащил ее на руках домой, когда она подвернула ногу, и вообще забыть навсегда, пусть себе уйдет и живет где-нибудь подальше от меня, – так думала Машка.

И продолжала ныть: познакомь да познакомь меня с Сашкой-старателем. Короче, достала уже своим нытьем. Игнат дал ей Сашкин электронный адрес: договаривайся сама. Он человек-погода. Как ветер задует. Как Луна меняется. От всего он зависит.