Архангелы и шакалы

Самолет, четырехмоторный «Виккерс-Вайкаунт», летел по направлению к Луксору, легендарному городу фараонов, который в ту эпоху назывался Фивами [14] . Это грандиозный комплекс, где сосредоточено множество интереснейших памятников древности, способных пленить воображение всякого. Огромный храм в самом Луксоре, двумя километрами дальше – поражающий своими масштабами Карнак [15] , этакий древнеегипетский Манхэттэн, на противоположном берегу Нила – колоссы Мемнона, дальше – Рамессеум [16] и опять колоссы, храм Хатшепсут [17] и, наконец, «Долина царей» – многоярусные подземные гробницы со скрытыми в них несметными сокровищами. Об этой «Долине» сложены самые фантастические легенды.

14

Фивы – столица Египта в эпоху Среднего и Нового царства (II тысячелетие до н. э.). – Прим. ред.

15

Карнак представляет собой комплекс храмов, посвященных главному богу Фив, а затем и всего Египта Амону, его супруге богине Мут и их сыну богу Хонсу. Начало строительства восходит к концу III тысячелетия до н. э. Оно велось на протяжении веков многими фараонами. – Прим. ред.

16

Рамессеум – заупокойный храм фараона Рамсеса II (1317-1251 гг. до н. э.). – Прим. ред.

17

Хатшепсут – женщина-фараон, узурпировавшая престол в XV в. до н. э. – Прим. ред.

Если вы турист и летите туда, то неизбежно будете приятно возбуждены. Именно такое настроение и овладело пассажирами четырехмоторного «Вайкаунта». Полные мужчины сняли пиджаки и сияли белизной сорочек, перечеркнутых резкими линиями подтяжек. Худощавые дамы сбросили шали и сверкали оголенными плечами. В воздухе стоял запах духов и сигар. Слышен был рокот моторов и приглушенный шум светских разговоров. Когда внизу мелькали редкие огоньки, все оживлялись и поворачивались к окнам. Через несколько минут самолет снова летел в полной темноте.

Из 60 пассажиров лишь я один нарушал гармонию. Прежде всего я был совершенно мокр и долгое время не мог отдышаться. Я пыхтел как паровоз. Я, безусловно, не был туристом. Окружавшие меня люди летели, чтобы увидеть закат, упадок, распад. Знаменательный и занимательный, – но только закат. Я же летел, чтобы увидеть воскрешение. Несмотря на усталость, несмотря на то что рубашка прилипла к телу, точно пластырь, наложенный на сломанные ребра, на душе у меня было радостно. Мы летели на высоте тысячи метров. Мне кажется, в тот вечер на этой высоте не было человека счастливее меня. Ибо я все-таки не оказался неудачником. Наоборот, мне сопутствовала удача.

Целых два года хлопотал я об этой поездке. Не стану перечислять здесь всех переговоров, писем, телефонных звонков, заявлений, протекций. Всякий, кто пытался уладить какое-либо важное официальное дело, знает, каких трудов это стоит. Тем более если речь идет о валюте, в данном случае о некоторой, хотя и небольшой сумме египетских фунтов. Игра шла с переменным успехом. То мне удавалось забросить мяч в угол охраняемых именитым вратарем валютных ворот, то вновь, как плохой голкипер, я упускал мяч из рук. Несколько раз мне казалось, что я безнадежно проигрываю. Министерство культуры умело передавало мяч на свой край нападения. Раз за разом сыпались оттуда жестокие контратаки в виде решений комиссий, постановлений, распоряжений и разъяснений. Раз за разом я был вынужден бросаться под ноги нападающих, чтобы выудить оттуда маленький и противно скользкий круглый мяч. Это был мой шанс. Шанс на выезд – в качестве единственного польского журналиста – в Нубию, где происходили знаменательные события и где польские ученые сделали открытия, прославившие их имена на весь мир. В Фарас, где работали поляки, ездили уже многие иностранные журналисты. А из Польши до сих пор никто еще не приезжал. Я боролся поэтому, точно лев, и, как пишут спортивные обозреватели, восполнял технические недостатки своим рвением. А недостатков этих у меня было немало, и прежде всего мне не хватало опыта в улаживании официальных формальностей. Вот почему я срывался и путался в игре. Мои подачи были неточными, да и удары – не всегда меткими. Наконец, рефери, которым был сам министр Галиньский, дал финальный свисток. Результат – 3:0 в мою пользу. Что означало: получишь, братец, деньги на три недели пребывания. Однако противник был силен и в последнюю минуту сумел свести на нет один из забитых мною голов. Окончательное решение последней инстанции гласило: выдадим тебе разрешение на три недели пребывания, но командировочные получишь только за две недели. И это все! Впрочем, я заранее знал, что, если мне вообще удастся добраться до Нубии, я пробуду там значительно дольше. Даже сам Киш [18] не сумел бы написать книгу о стране после двухнедельного пребывания в ней. Так или иначе, я мог теперь отправиться в путь, а это было главное.

18

Киш, Эгон Эрвин (1885-1945) – немецкий писатель, автор известных репортажей. – Прим. пер.

Я вылетел в Каир. Но приземлился на польской территории. Ночевал в польском доме и ел польский завтрак. Происходило это в помещении Польского центра средиземноморской археологии, разместившегося в столице Египта. В доме хозяйничают молодые, чрезвычайно милые супруги Кубяк, которые в отсутствие профессора Михаловского пользуются здесь высшей властью. Профессор Михаловский руководит Центром, но делит свое время между раскопками в Судане, Египте и Сирии и занятиями в Варшавском университете, где руководит курсом археологии Средиземноморья. Кроме этого, он – заместитель директора Национального музея в Варшаве, сотрудничает с Польской академией наук и выполняет много других функций. Поэтому повседневной жизнью Центра руководит магистр Владислав Кубяк. Центр занимает дом в районе Гелиополис в Каире. Когда кончается сезон раскопок, здесь живут все члены нашей археологической экспедиции. В доме есть также двое слуг-египтян. Последний жилец – Рексик, милый пес, предки которого были, очевидно, немецкими овчарками, но сам он успел усвоить все арабо-мусульманские повадки, хотя и понимает по-польски. Из окон видны зелень и цветы. Гелиополис – очень красивый район города. Однако у меня не было времени любоваться прелестью весеннего Каира. Я должен был сразу же следовать дальше. Но это оказалось совсем нелегко...

Швейцарская пресса писала о «чуде в Фарасе». Известный французский еженедельник «Пари-матч», один из наиболее популярных иллюстрированных еженедельных журналов в мире, направил туда собственного корреспондента, наняв для него специальный самолет, чтобы скорее доставить его на место. Приехали корреспонденты американских журналов «Лайф» и «Нэйшнл джиогрэфикл мэгэзин». Прибыли и немцы. Только в польской прессе царило почти полное молчание. Ни один польский журналист не добрался пока до Фараса, где перед самым потопом произошло воскрешение, «авторами» которого были поляки. Это плохо, очень плохо. Зато для меня хорошо... Я – первый, кто едет туда. Не стану скрывать: это огромная ответственность, и я опасаюсь ее. Но она же окрыляет. И в самом деле, чтобы долететь туда, нужны крылья.

Я прилетел в Каир в понедельник 26 марта 1963 года. А на следующий день все должно было решиться. Мне нужно было получить деньги в банке, но это не так уж трудно, хотя и занимает много времени. Я должен был также обеспечить себе место в самолете до Луксора, чтобы добраться туда в тот же день и переночевать там. Это было уже труднее. Из Луксора раз в неделю отправляется самолет в Вади-Хальфу в Судане. Он вылетает туда как раз по средам. Стало быть, если мне не удастся сразу же полететь в Вади-Хальфу, я сумею это сделать лишь 3 апреля. А работы в Фарасе заканчиваются в первую неделю апреля. Может поэтому случиться, что, став первым польским журналистом, получившим возможность прибыть в Фарас, я явлюсь туда слишком поздно. Два года я добивался этой поездки. Два раза я, казалось, уже должен был ехать, но каждый раз все шло прахом. Теперешняя попытка – третья. Бог троицу любит! Я добрался наконец до Каира, так неужели мне предстоит застрять здесь? Вообще-то говоря, это не так уж страшно. В Варшаве теперь еще мороз, а здесь все цветет, ходишь налегке, в брюках и рубашке. В Варшаве – март, но холодно, как в феврале. А здесь – май или даже июнь. Но ведь я прибыл сюда, чтобы стать свидетелем последних дней перед потопом, а не для того, чтобы упиваться запахом цветов.

Но откуда эти грустные размышления? Для этого были причины. Оставалось уладить самое трудное, что могло сорвать все планы, – получить суданскую визу. Супруги Кубяк сразу высказали мне свои сомнения. Суданскую визу получить вообще нелегко, а уж добиться ее в один день совершенно невозможно. То же самое сказали и в польском посольстве.

– Не стоит и пытаться, – безапелляционно заявили мне, – не может быть и речи, чтобы вам выдали ее сегодня. Да и вообще неизвестно...

Кроме того, возникал вопрос и о деньгах. В моем блокноте были записаны подробные инструкции, которые профессор Михаловский дал мне перед своим вылетом из Варшавы в Судан: «Долететь до Вади-Хальфы. Послать телеграмму. По прибытии взять такси в аэропорту и поехать в гостиницу „Ниль-отель“. Там переночевать. Это стоит около двух с половиной фунтов. На следующий день утром пойти в местный музей к г-ну Шерифу. Переговорить с ним. Быть может, будет попутная машина в Фарас. Если нет, то взять такси, но достаточно мощное: предстоит проехать 50 километров через пустыню по бездорожью. Это обойдется более чем в три фунта. Нанять фелюгу. Переправиться на западный берег Нила. Там расположен лагерь». Итак, включая деньги на такси из аэропорта, нужно минимум 6 фунтов, что составляет 18 долларов. Кроме того, нужно немного денег на пребывание в Фарасе и на обратную дорогу. А у меня всего 6 долларов. Повторяю: 6! Все остальные деньги я получил в Варшаве в египетских фунтах, которые ни вывезти из Египта, ни обменять нельзя. Даже контрабандным путем вывозить их нет смысла, так как в Судане их все равно не принимают. А что я могу сделать, если Фарас расположен на суданской территории, пусть даже в одном километре от границы? Не могу же я присоединить его к Египту! Но деньги – это еще полбеды. Важнее всего виза. Пока я получил деньги в банке и побывал в польском посольстве, уже наступил полдень. Суданцы, как мне сказали, принимают только до часу. В пять минут первого я подъехал к воротам суданского посольства.

Но ворота были заперты. Когда я постучал, выглянул привратник.

– Закрыто, – сказал он. – Только до двенадцати. После закрыто.

Ворота были крепкими, привратник – тоже. Не могло быть и речи о том, чтобы преодолеть обе преграды. Впрочем, если бы это даже удалось, как добиться приема у консула? Да и вообще, там ли он еще? Казалось, будто я медленно проваливаюсь в какую-то бездну. В кармане у меня лежало письмо от Польского археологического центра, адресованное суданскому консулу. Я вынул его и показал привратнику.

– Как жаль, – сказал я, – а у меня очень важное письмо к консулу. Было бы гораздо лучше, если бы консул мог прочитать его сегодня.

Я не врал. Разумеется, было бы гораздо лучше, если бы консул мог это сделать сегодня. Ведь я не уточнил, для кого именно было бы лучше. Привратник попался на удочку. Взял письмо и сказал, что отнесет его консулу. Прошло довольно много времени. Ожидая на тротуаре, я с беспокойством раздумывал о том, что же, собственно говоря, я стану делать в Египте, если не добьюсь визы в Судан. Весь план составления репортажей и книги о большой спасательной кампании в Нубии пошел бы насмарку. Можно было бы, правда, посмотреть, что делается в египетской Нубии, но уже без Фараса. Без чуда в Фарасе, сотворенного руками польских ученых. Все хлопоты пропали бы даром. Наконец привратник вернулся. Лязгая замком, открыл ворота.

– Консул вас ждет, – заявил он.

Ошеломленный, я вошел в здание. Консул ожидал в своем кабинете. Сердечно пожал мне руку и начал подробно расспрашивать о моей миссии. Она была достаточно обстоятельно изложена в письме Польского археологического центра. Я рассказал обо всем, что хотел бы увидеть и сделать. Консул терпеливо слушал. Но вот я дошел до самого щекотливого вопроса: время! Я старался как можно лучше объяснить, что виза мне необходима сегодня же.

– Ах, так, – сказал консул. Взял мой паспорт и вышел.