«Архангелы»

— Нравится! — радостно отозвался семинарист, который сразу же словно просветлел, оказавшись среди жизнерадостной толпы под ясным весенним солнцем.

— И правильно, что нравится, — одобрил Гавриил, — такого пасхального гулянья, как у нас, нигде больше не бывает. Раз в году и наши работнички берут свое.

Вдали послышались крики «виват» и «ура»: вернулся Лэицэ со своими музыкантами. Тут же грянула «хора» и образовался огромный круг.

— А тебе не охота пойти потанцевать? — обернулся дьячок к Василе.

— Охота! — улыбнулся семинарист, чувствуя, как при звуках музыки по всему его телу побежали мурашки.

— Коли споткнулся, падай!.. — воскликнул дьячок. — Других господ, как я вижу, нету еще, — добавил он, оглядываясь по сторонам. — Никого нет, — продолжал дьячок, — ни нового письмоводителя, ни писаря, ни господ учителей. Придет время, все притащатся один за другим. Все будут тут, как только появится Родян.

Семинарист не слышал последних слов дьячка: втиснувшись между двумя девушками в общую цепочку, он уже отплясывал «хору». Гавриил поднялся из-за стола и, пока все плясали, внимательно следил за Василе. Ему было приятно, что семинарист последовал его совету. «И отец у него добряк, — думал дьячок, — а уж сын — так просто душа-человек». От выпитого «Карбанета» старик оживился и покачивал головой в такт «хоре».

Василе вернулся к столу. Лицо у него пылало, глаза блестели: казалось, он сбросил с себя тяжелую зимнюю шубу, в которую зябко кутался последние несколько дней. Ему уже не хотелось обратно в семинарию, не хотелось, чтобы поскорее кончались каникулы, он забыл о Иосифе Родяне, Эленуце и «Архангелах». Радостное возбуждение счастья, которое владело на этом лугу всеми, электрическим током пронизало и его душу.

— Замечательный праздник! — воскликнул он, снова подсаживаясь к дьячку.

— Желаю тебе жить среди младости и доброжелательства, — отозвался дьячок. — А теперь — перевертыш, — улыбнулся он, наполняя стаканы. «Перевертыш» — означало, что стакан следовало выпить разом и до дна.

Семинарист не стал ждать вторичного приглашения и быстро выпил горьковатое вино.

— Бесподобные музыканты! — восхищался Василе, все еще не отдышавшись после первого своего танца.

— Домнул Василе, это же Лэицэ! А он только раз в году играет для всего села Вэлень. Ну и девушки, конечно! Ты хоть ущипнул ту, что справа? — понизив голос, спросил дьячок, наклоняясь к семинаристу и обдавая его винными парами.

— Что вы такое говорите, дед Гавриил! — покраснел до ушей Василе.

— Что говорю! Да ничего не говорю. Сам знаешь песенку:

Девушки несчастные Любят губы страстные. Хоть их ложками корми, Не насытятся они.

Дьячок негромко пропел песенку, покачивая в такт головой и притоптывая ногами. Заметив, что Василе помалкивает, он спросил его:

— А ты знаешь, кто был справа от тебя?

— Кажется, дочка Прункула.

— Хорошо, хоть разглядел! — вздохнул старик. — Знай, что девица с приданым, и нешуточным. Сдается мне, у нее приданое будет побогаче, чем у дочек самого Родяна.

— Чем у барышень Родян? — удивленно переспросил Василе.

— Да, да! И удивляться нечему. У Прункула вот уже пятнадцать лет, как два пая от «Архангелов». А денежка, если падает ему в руки, солнышка больше не видит, особенно золотая. Не то что Родян, тот мошну не слишком туго затягивает. Жаль только, в школу ее не посылал, — вздохнул старик.

— Кого? — спросил Василе.

— Да дочку свою. Прункул бы не обеднел, если бы года на четыре отдал ее в школу. Замечательная попадья могла бы из нее получиться. Я бы на его месте лучше сынка дома держал.

— Иларие?

— Его самого, Иларие, — подтвердил дьячок, вновь наполняя стаканы. — Сдается мне, станет он адвокатом не раньше меня.

— Образумится, дед Гавриил, он еще молодой, жеребенок, — криво ухмыльнулся семинарист.

— Добрый день поутру видать, домнул Василе, — отозвался старик. — Я теперь никаких надежд на него не возлагаю. Да и отец его, Прункул, тоже, как мне кажется.

Они чокнулись и выпили «Карбанета». За спиной у них послышался звонкий смех.

— Хорошо вы развлекаетесь, старый да малый! — воскликнула Мариоара, положив руку на плечо Василе.

Дьячок поднялся и склонил белую как лунь голову: перед столиком стояла семья священника.

— Пожалуйте к нам! Просим, просим! — весело пригласил старик. — Господи, боже мой! Да найдется местечко, как не найтись! — затараторил он, заметив, что попадья пристально смотрит на соседний стол.

Действительно, за столом у дьячка места было много, не хватало только стульев. Старик быстро принес два стула, позаимствовав их у соседей, и поставил так, чтобы они не качались. Рудокопы усаживались только за непокрытые белые столы, зная, что застеленные рядном предназначены для господ. Каждый год на пасхальные праздники в Вэлень приезжали и горожане, желавшие повеселиться на свежем воздухе и принять участие в деревенских танцах.

К великому удовольствию дьячка все семейство священника расселось за его столом. Тут же появился обслуживающий гостей мальчик, и отец Мурэшану распорядился принести «пару»: литр вина и бутылку воды.

— Пусть тебе, батюшка, «Карбанета» принесут. Вот это вино!

— Принесут, принесут! А для тебя, отец Гавриил, не слишком ли крепко это вино?

— У стариков сил мало, батюшка, приходится поддерживать. Но я и этого больше не хочу! — вздохнул дьячок.

— Ого! Ты еще будешь отпевать меня на похоронах. Румян, словно яблочко, любо-дорого посмотреть! — засмеялся отец Мурэшану.

Принесли вино, наполнили стаканы, прозвучало «Христос воскресе». Девушки слегка обмочили губы, попадья выпила полстакана, трое мужчин допили стаканы до дна.

Мариоара вскочила, подхватила под руку Василе и рывком подняла со стула.

— «С тобою этот танец хочу я танцевать, чтоб счастье молодое могла я испытать», — сладким голоском пропела она и звонко расхохоталась.

— С одним условием, — весело отозвался Василе, — вести себя скромно.

Мариоара танцевала легко, изящно, Василе любил танцевать с ней. В следующее мгновенье они уже смешались с танцующими парами.

Шум от всеобщего веселья поднимался со всех сторон и сливался в единый гул. Сквозь общее кипенье голосов все чаще то тут, то там, словно сигналы тревоги, прорывались крики «ура!» и «виват!». Лэицэ, прижимая скрипку подбородком, стоял, выпрямившись, словно солдат, и, полуприкрыв глаза, играл с такой легкостью, что казалось, будто смычок двигается сам по себе. Прислуживающие мальчики сновали между столами, гости непрерывно чокались и поздравляли друг друга с праздником. День был безветренный, ясный и на удивление теплый. Время от времени раздавались выстрелы со стороны Козьего ручья — рудокопам не терпелось покончить с оставшимся порохом. Взрослые, дети — все постепенно собрались на лугу.