«Архангелы»

— Может статься, мы с управляющим породнимся.

Священник сердито взглянул на нее.

— Все девичий туман в голове.

Попадья обиделась и спросила:

— Коли все на свете бывает, почему бы и этому не случиться?

— Людей ты не знаешь, если так говоришь. Было бы куда лучше, если бы Василе искал невесту в другой стороне. До зимы ему бы следовало подыскать себе невесту и получить приход. Хотя, с другой стороны, он еще молоденек и годик вполне может обождать.

Последние слова священник произнес как бы с сожалением. Он уже давно заметил, что творится с Василе. Эленуца ему нравилась, он находил ее самой разумной из дочерей управляющего, но считал, что это пламя только крепко обожжет крылышки его сыну. Он не верил в возможность этого брака и уже давно наметил про себя девушку, подходящую для Василе. Это была домнишоара Лаура Поп, дочка священника из Гурень, с которым отец Мурэшану вместе учился в семинарии. Но девушка эта была еще слишком молода, а потому отец Мурэшану даже и не заговаривал о ней с сыном.

Управляющий «Архангелов» Иосиф Родян был безотлучно на прииске, при толчеях, в дороге. Озабоченный тем, как бы извлечь побольше выгоды из золота, он не очень-то наблюдал, чем занимаются его дочери. Зато старшие сестры Эленуцы, Эуджения и Октавия, все чаще стали подталкивать друг друга локотками, перешептываться и прыскать со смеху, когда младшая возвращалась после прогулок.

Эленуца и раньше не много обращала внимания на сестер. А теперь и вовсе их не замечала.

Счастье ее было так глубоко, что мелкие подковырки, которые сестры стали себе позволять и при родителях, не могли его замутить. Однако и управляющий, и его жена стали внимательнее приглядываться к поведению Эленуцы и мало-помалу убедились, что их дочь неравнодушна к сыну священника. Иосиф Родян принимался оглушительно кашлять, когда Эленуца с Гицей являлись домой после прогулки, и бурчал, что слишком часто с ними «таскается домнул молитвенник».

Внутреннее сопротивление отца ощущал больше Гица, чем Эленуца, которая жила будто во сне.

Каникулы подходили к концу. Молодые люди, благодаря покровительственному небрежению Мариоары, в очередной раз остались наедине. Оба были невеселы. Долго шли они молча, как вдруг Эленуца заговорила:

— И что же мы будем делать, Василе? — В вопросе ее прозвучала безнадежность.

— У меня есть план, — откликнулся молодой человек. — Еще этой осенью…

— Мы поженимся? — торопливо спросила девушка, и голос ее дрогнул от счастья.

Уже давно она приходила в ужас при мысли, что ей придется и дальше жить в одном доме с сестрами и отцом. Никогда еще родной дом не казался ей таким невыносимым, как в это лето. Жизнь, которую Эленуца только-только начала узнавать, которую едва-едва пригубила, настолько превосходила все, что творилось в доме, так отличалась от повседневного быта в семье управляющего, что ей казалось — перенести все это будет просто невозможно. Все свои надежды она возлагала на то, что в самом скором времени выйдет замуж за Василе Мурэшану. Ей даже в голову не приходило подумать, какие препятствия может воздвигнуть перед нею семейство Родян. Она беспокоилась только об одном: рукоположат ли Василе в сан и получит ли он уже этой осенью приход.

Убаюканный мечтаниями, потерял чувство реальности и семинарист. Он давно уже не вспоминал, что Эленуца доводится родной дочерью управляющему Иосифу Родяну, что разделяет их, как бездонная пропасть, прииск «Архангелы». Ему представлялось, что он имеет полное право просить руки Эленуцы; ему даже казалось, что девушка уже принадлежит ему.

— Да, — ответил он Эленуце, — мы поженимся!

— Но у тебя еще нет прихода, дорогой Василе! И возможно, тебя не захотят рукоположить в сан, ведь тебе еще не исполнилось двадцати четырех лет.

— Есть добрые люди около владыки и среди профессоров, — отвечал семинарист. — Я уверен, что они поддержат наше совместное прошение.

Девушка восторженно глядела на Василе. Она вдруг почувствовала себя всемогущей и непобедимой. Околдованные единым стремлением, молодые люди больше не думали о возможных преградах и о том, что такое серьезное решение нужно все-таки всесторонне обсудить. В полном согласии друг с другом они решили, что на следующий день Василе отправится в епископию и уладит дело и с рукоположением в сан, и с приходом.

Отец Мурэшану не мог дать Василе бричку до завтра: накануне ведь и речи не было о поездке сына в город, да и теперь не очень-то верилось в причину, которая заставляла Василе столь скоропалительно отправиться к церковным властям. Василе объяснил, что в семинарии должны в этот день быть переэкзаменовки, а он дал слово двум своим товарищам поднатаскать их.

Семинарист не лгал. По счастливой случайности его решение отправиться в город совпало с днем переэкзаменовок. Он, по правде говоря, давно уже позабыл об обещании, данном двум своим однокашникам, зато теперь был счастлив, что сможет сдержать слово.

* * *

Перво-наперво семинарист направился к профессору Марину.

— Целую руку! — отчетливо произнес он, входя в комнату. Отвесив на пороге земной поклон, Василе направился к старику, который, сидя за столом, что-то писал и, буркнув на приветствие через плечо «Здравствуй!», продолжал заниматься своим делом.

— Целую руку, домнул профессор! — повторил Василе Мурэшану, останавливаясь напротив старика.

Священник поднял голову и, узнав Мурэшану, вскочил со стула. Положив руки на плечи юноши, он весело заговорил:

— Приветствую, дорогой! Приветствую тебя, Мурэшану, мой мальчик! Каким ветром занесло тебя к нам? Соскучился по семинарии? Хочешь остаться еще на годок? Не делай глупостей! Ну его к черту, это ученье! А как дела дома? Как отец? Что сестры? Что делается у «Архангелов» — говорят, золото рекой льется?

Профессор говорил, похлопывая юношу по плечу. Он был весел, глаза у него блестели; казалось, он помолодел.

Семинарист принялся обстоятельно отвечать на вопросы. Отец Марин, пристально глядя ему в глаза, одобрительно хмыкал: «Хорошо! Хорошо!», а когда речь пошла об «Архангелах», семинарист подтвердил весть, долетевшую и в семинарию.

— Золота — тьма! — закончил он свой рассказ.

— А вам так и не удалось приобрести хотя бы акцию в этом обществе? — спросил профессор.

— Нет. Бывший письмоводитель Иосиф Родян — почти единоличный хозяин этого прииска и вовсе не склонен продавать акции. Возле него никому нету места.

— Это верно. — Голос профессора прозвучал серьезно, и он снял руки с плеч юноши. — Совестливые люди повсюду и всегда остаются в стороне. Впереди всех бегут эгоисты и хамы. Жизнь принадлежит им, — тут отец Марин замолчал, а потом твердо продолжил: — Жизнь принадлежит им, и все-таки не им, потому что счастье частенько их обходит.

Он предложил семинаристу сесть и долго рассуждал о новом учебном годе, который должен был начаться через несколько дней, о семинаристах, принятых на первый курс, о теологическом труде, над которым работает уже много лет и скоро закончит. В конце концов семинарист спросил:

— Домнул профессор, а какие приходы выдвинуты на конкурс в этом году?

— Ты спрашиваешь о вакантных приходах? — отец Марин проницательно взглянул на юношу.

— Да.

— А зачем это тебе? — профессор не спускал с него глаз.