Архипелаг двух морей
Шрифт:
За успех обещалась милость великого государя. «А буде ты, - говорилось далее, - вышеписанного указу не исправишь, И тебе, и служилым людям за то учинена будет смертная казнь и пожитки ваши все взяты будут в казну...» Возможно, что такое наглядное сочетание материальных и моральных стимулов способствовало эффективности казачьих экспедиций.
Первым знакомым географическим объектом, который встретился мне при чтении самых старых письменных документов, связанных с историей открытия островов, был мыс Святой Нос. Мыс этот, пожалуй, самая приметная точка на всем побережье между Яной и Индигиркой. Испещренная озерами и болотами прибрежная низменность на протяжении сотен километров обрывается в сторону моря невысоким унылым берегом. Берег сложен ископаемым льдом и торфом, он разрушается, тает, оплывает в воду. Трудно найти близ
Это не голова древнего хищника, а торф на тающем ледяном отрыве
...На пляже бухты, под горой, сейчас разместилась полярная станция. Сюда завезли дом типа «Горизонт». «Горизонт» - это даже не дом, а целая система жилых, служебных и вспомогательных помещений, которую собирают, как детский конструктор, присоединяя блоки один к другому по потребности. Получается целый лабиринт коридоров, поднятый над землей на сваях. По таким коридорам можно ходить из одной службы в другую, не открывая дверь на улицу. Зимой это важно.
Поздним августовским вечером, заночевав на Святом Носе, я с другом пилотом Толей Галочкиным играл в биллиард в кают-компании полярки. Потом Анатолий расстелил спальный мешок прямо на зеленом сукне и лег, а я вышел покурить. Ночь была уже темной, но на фоне неба хорошо различалась черная гора, возвышающаяся над домиками полярки, а свободное ото льда штилевое море даже в темноте было голубым, и даже виднелся вдающийся в море мыс. Трудно было представить, что это о нем говорилось в «Истории плаваний Россиян...»: «Святой мыс, который, по северному его положению, от давних лет почитался мореплавателями за самое трудное и опасное место в тамошнем краю, и потому прозван Святым мысом или носом».
...В 1644 году якутский казак Михайло Стадухин вышел на Колыму. 22 апреля 1647 года, ссылаясь на рассказы промышленных людей и колымской «женки» по имени Калиба, он докладывал в Якутском остроге, что, ежели идти морем от Лены к Колыме, то «от Святого Носа на левой руке объявляется остров и горы снежные, и пади, и ручьи знатны все», и тянется тот остров против Енисейского, Тазовского и Ленского устья, называют его Новой Землей, ходят на него с Поморья, с Мезени, а по эту сторону Колымы «чухчи» зимой переезжают на оленях на тот остров одним днем.
Что же здесь правдиво, а что нет? Остров Большой Ляховский с траверза мыса Святой Нос виден лучше, чем Кронштадт - из Лисьего Носа, под Ленинградом. Отчетливо выделяется гора Эмий-Таас высотой триста одиннадцать метров, с пятнами снега даже летом. Видны долины ручьев. Но дальше у Стадухина все смешано, перепутано. Так кто открыл Новосибирские острова - Михайло Стадухин? Но он сам островов не видел. Колымская «женка» Калиба?
В Большой советской энциклопедии сказано: «Первые сведения о Новосибирских островах сообщил в начале XVIII в. казак Я. Пермяков, в 1712 г. о. Б. Ляховского достиг отряд казаков во главе с М. Вагиным».
Криминальное начало
В своей «Сказке» казак Яков Пермяков писал, что, проходя на коче (плоскодонные суда с палубой, длиной двенадцать сажен - около двадцати пяти метров, - ходили под парусами и на веслах) мимо Святого Носа, видел в море остров или землицу, а есть ли на ней люди, про то-де он, Яков, подлинно не ведает. Сообщением заинтересовались. 28 января 1711 года сам сибирский губернатор князь Матвей Петрович Гагарин писал якутскому воеводе Д. А. Траурнихту: «Изволь ни мало медля посылать на тот остров». Осенью 1711 года отряд в количестве одиннадцати казаков под предводительством приказчика Меркурия Вагина вышел из Якутска с заданием «проведывать морских жилых островов против устья Яны». Яков Пермяков был назначен в отряд «вожем», то есть проводником, штурманом. В мае 1712 года отряд покинул Усть-Янск - последнюю базу на материке, предварительно взяв у «ясачных иноземцев» (местных жителей) большое количество собак и продовольствия. Три года спустя другой казак, Алексей Марков, сообщал, что
в Усть-Янском зимовье у жителей собак, нарт и корму взять невозможно, ибо «преж сего Меркурей Вагин проходил...».А осенью 1712 года уже семеро казаков, без Вагина и Пермякова, появились в Усть-Янске и рассказали, что на льду к северу от Святого Носа отряд был застигнут пургой, в которой четверо казаков без вести пропали, а остальные, пролежав неделю в торосах, возвратились назад. А острова-де не видали...
Объяснение показалось властям неправдоподобным, казаки под конвоем были доставлены в Якутск и предстали перед воеводой полковником Елчиным и дьяком Татариновым. До нас дошел уникальный документ - «Розыскное дело», своего рода стенограмма судебного процесса по обвинению семи казаков в убийстве приказчика Меркурия Вагина, его сына Михаила и его товарищей Якова Пермякова и Григория Костромина.
Судебное разбирательство проходило в четыре стадии. Сначала - «роспрос без воздействий». Потом, 11 мая, казаки были по указу великого государя «в застенке у пытки роспрашиваны порознь и пытаны... На пытке кому было 12 ударов, а кому - и 30». Затем обвиняемых пытали «вдругии» и «втретьи». Следствие установило, что в мае 1712 года казаки по льду на собаках перешли на остров (впоследствии названный Большим Ляховским) и обошли его вокруг за девять (по другим показаниям - за двенадцать) дней.
Казак Гаврило Ферапонтов рассказал: «А тот остров пустой, жилых людей и лесу нет, а зверей видели на нем одних оленей. И с того острову виден остров же не мал, и на том острове лес значит...» Алексей Дементьев дополнил: «И на том острову олени, и песцы, и волки есть, а иного зверя никакого нет. И с того-де острова видать была земля...»
Казаки видели, несомненно, остров Малый Ляховский, лежащий севернее, через неширокий (двенадцать - пятнадцать километров) пролив Этерикан. Только при чем здесь лес? Впрочем, остров был виден не слишком ясно, даже Я. Пермяков якобы пытался ту землю «потаить», говорил, что это не земля, а «пар морской». Здесь начались первые разногласия. Казаки хотели идти на новый остров, где был, как им показалось, лес. Но Меркурий Вагин, опасаясь, что пролив вскроется (был уже конец мая или июнь) и отрежет путь назад, распорядился вернуться на материк. Он хотел перелетовать на реке Хроме, запастись там рыбой и на следующую зиму продолжить обследование островов. Однако, «ходя многие дни, Хромы-реки не сыскали, и корму не промыслили и ели собак, как собак не стало, ели мышей и всякую гадину...». Идти в начале июня было тяжело: тундра представляла собой сплошную трясину, низины заполнены снежной кашей. Ориентиров - почти никаких: восточнее Святого Носа простирается плоская низменность с множеством озер и речек, русла которых причудливо извиваются. (Года два назад экипаж вертолета Ми-4 сумел найти наш отряд, работавший у Хромской губы, только со второго захода, хотя местоположение лагеря было точкой нанесено на штурманской карте.)
Вернувшись ни с чем к морю, казаки «вознегодовали» на Вагина и, когда он с сыном и с двумя верными товарищами ушел вперед, чтобы наловить рыбы, сговорились их убить. «И нашли Меркурья на речке, и Алексей Дементьев да Василей Кисикеев Меркурья убили, а он-де, Ларион, Меркурьева сына лежащего сколол копьем, а Якова-де Пермякова убил новокрещен Борис...»
Казаки-убийцы считали свои действия справедливыми. По их показаниям, Меркурий Вагин - деспот и неумелый руководитель, доведший отряд до бедствия и голода. Трудно оценивать сегодняшними нравственными мерками событие двухсотпятидесятилетней давности. Однако есть критерий, действовавший во все времена. Это отношение человека к долгу перед Отечеством. Вагин и Пермяков исполнили свой долг до конца.
31 июля 1713 года двое казаков были повешены «при многих людях». Одного несовершеннолетнего казачонка помиловали, а остальных решено было для искупления вины направить без жалованья искать морской путь через Ламское море на Камчатку, предварительно избив кнутом нещадно, и при условии собрать «Поручную запись» не менее чем двадцати якутских жителей, «А буде они впредь в бунтовых или в воровских делах и в смертных убийствах объявятся, и за то учинена будет вместо них порутчикам смертная казнь...» Такой конкретный подход к взятию на поруки, естественно, повышал чувство ответственности у поручителей. «Дело» эпически сообщает, что «вышеписанные служилые, ходя по городу, поруки себе не сыскали».