Архипелаг ГУЛаг(в одном томе)

Как же быть?? Многолетние мастера выворачивания! изначальные хвалебщики! – да неужели вы это стерпите! Вы – и оробеете? Вы – и поддадитесь?..

Да конечно же нет! Мастера выворачивания первые и хлынули в эту брешь. Они как будто годами только её и ждали, чтобы наполнить её своими серокрылатыми телами и радостным – именно радостным! – хлопаньем крыльев закрыть от изумлённых зрителей собственно Архипелаг.

Их первый крик – мгновенно найденный, инстинктивный – был: это не повторится! Слава Партии! – это не повторится!

Ах, умницы, ах, мастера заделки! Ведь если «это не повторится», так уж само собой приразумевается, что сегодня этого нет! В будущем – не будет, а сегодня конечно же не существует!

Так ловко хлопали они своими крыльями в бреши – и Архипелаг, едва появившись взорам, уже стал и миражом: его и нет, и не будет, ну, может быть, разве только – был… Так ведь – культ личности! (Удобный этот «культ личности»! – выпустил изо рта, и как будто что-то объяснил.) А что действительно есть, что осталось, что наполняет брешь и что пребудет вовек – это «Слава Партии!» (Сперва как будто слава за то, что «не повторится», а потом и сразу почти уже как будто слава и за сам Архипелаг, это сливается, не разделишь: ещё и журнала того не достали с пресловутой повестью, но всюду слышим: «Слава Партии!» Ещё не дочитали до того места, как плёткой бьют, но со всех сторон гремит: «Слава Партии!»)

Так херувимы лжи, хранители Стены, прекрасно справились с первым моментом.

^{Но брешь всё-таки оставалась. И крылья их не могли на том успокоиться.}

^{Второе усилие их было – подменить! Как фокусник, почти не закрывая платочком, меняет курицу на апельсин, так подменить и весь Архипелаг, и вместо того, который в повести показан, представить зрителям уже совсем другой, гораздо более благородный. Сперва попытки эти были осторожны (предполагали, что автор повести близок к трону), и подмену надо было делать, непрерывно хваля мою повесть. Ну, например, рассказывать об Архипелаге «от очевидцев» – о коммунистах в лагере, которые, правда, «не собирали партийных взносов, но проводили ночами тайные партийные собрания (?), обсуждали политические новости… За пение шёпотом “Интернационала” по доносам стукачей гноились в карцерах… Бандеровцы, власовцы издевались над настоящими коммунистами и калечили их заодно (!) с лагерным начальством… Но всего этого Солженицын нам не показал. Что-то в этой страшной жизни он не сумел рассмотреть».}

^{А автор рецензии и в лагере не был, но – рассмотрел. Ну не ловко? Лагеря-то, оказывается, были – не от Советской власти, не от Партии! (Наверно, и суды были – не советские.) В лагерях верховодили-то власовцы и бандеровцы заодно с начальством. (Вот тебе раз! А мы Захаровой поверили, что у начальников лагерных – партийные книжки, и были всегда.)}

^{Да ещё не всех в московской газете печатают. Вот наш рязанский вожак писатель Н. Шундик предложил в интервью для АПН, для Запада (да не напечатали, может и АПН – заодно?..) ещё такой вариант оценки Архипелага:}

^{«проклятье международному империализму, который спровоцировал все эти лагеря!»}

^{А ведь умно! А ведь здорово. Но не пошло…}

^{То есть, в общем, лагеря были какие-то иностранные, чужеродные, не наши, то ли берианские, то ли власовские, то ли немецкие, чёрт их знает, а наши люди там только сидели и мучились. Да и «наши» то люди – это не все наши люди, обо всех «наших» газетных столбцов не хватит, «наши» – это только коммунисты!}

^{Вместе с нами протащившись по всему быту Архипелага, читатель может ли теперь увидеть такое место и такое время, когда подходила пора петь «Интернационал» шёпотом? Спотыкаясь после лесоповала – небось не попоёшь? Разве только если целый день ты просидел в каптёрке, там же и петь.}

^{А – о чём ночные партийные собрания (опять же – в каптёрке или в санчасти, и уж тогда дневные, зачем же ночью)? Выразить недоверие ЦК? Да вы с ума сошли! Недоверие Берии? Да ни в коем случае, он член Политбюро! Недоверие ГБ? Нельзя, её создал сам Дзержинский! Недоверие нашим советским судам? Это всё равно} что недоверие Партии, страшно и сказать. (Ведь ошибка произошла только с тобой одним – так что и товарищей надо выбирать поосторожней, они-то осуждены – правильно.)

^{Простой шофёр А. Г. Загоруйко, не убеждённый порханьем этих крыльев, пишет мне:}

^{«Не все были, как Иван Денисович? А какими же были? Непокорными, что ли? Может быть, в лагерях действовали “отряды сопротивления”, возглавляемые коммунистами? А против кого они боролись? Против партии и правительства?»}

^{Да что за крамола! Какие могут быть «отряды сопротивления»?.. А тогда – о чём собрания? О неуплате членских взносов? – так не собирали… Обсуждать политические новости? – зачем же для этого непременно собрания? Сойдись два носа верных (да ещё подумай, кто верен) и – шепотком… Вот только о чём единственном могли быть партийные собрания в лагерях: как нашим людям захватить все придурочьи места и уцелеть, а не-наших, не-коммунистов – спихнуть, и пусть сгорают в ледяной топке лесоповала, задыхаются в газовой камере медного рудника!}

^{И больше не придумать ничего делового – о чём бы им толковать.}

^{Так, ещё в 1962 году, ещё моя повесть не дошла до читателя, – наметили линию, как будут дальше подменять Архипелаг. А постепенно, узнавая, что автор совсем не близок к трону, совсем не имеет защиты, что автор – и сам мираж, мастера выворачивания смелели.}

^{Оглянулись они на повесть – да что ж мы сробели? да что ж мы ей славу пели (по холуйской привычке)? «Человек ему [Солженицыну] не удался… В душу человека… он побоялся заглянуть». Рассмотрелись с героем – да он же «идеальный негерой»! Шухов – он и «одинок», он и «далёк от народа», живёт, ничтожная личность, желудком – и не борется! Вот что больше всего стало возмущать: почему Шухов не борется? Свергать ли ему лагерный режим, идти ли куда с оружием – об этом не пишут, а только: почему не борется?? (А уж готов был у меня сценарий о кенгирском восстании, да не смел я свиток развернуть…)}

^{Сами не показав нам ни эрга борьбы, – они требовали её от нас тонно-километрами!}

^{Так и всегда. После рати много храбрых.}

^{«Интересы Шухова, честно говоря, мелки. А самая страшная трагедия культа личности в том, что за колючей проволокой оказались настоящие передовые советские люди, соль нашей земли, подлинные герои времени», которые «тоже были не прочь закосить лишнюю порцию баланды… но доставали её не лакейством». (А – чем? Вот интересно – а как?)}

^{«Солженицын сделал упор на мучительно трудных условиях. Он отошёл от суровой правды жизни». А правда жизни в том, что оставались «закалённые в огне борьбы», «взращённые ленинской партией», которые… что же? боролись? нет, «глубоко верили, что пройдёт мрачное время произвола».}

^{«Убедительно описаны некоторыми авторами муки недоедания. Но кто может отрицать, что муки мысли во сто крат сильнее голода?» (Особенно если ты его не испытал.)}

^{А в том и муки их мысли: что же будет? как будет? когда нас помилуют? когда ж нас опять призовут руководить?}

^{Так ведь и весь XXII съезд был о том: кому хотели памятник ставить? Погибшим коммунистам. А просто погибшим Иванам? Нет, о них речи не было, их и не жаль. (В том-то и мина была «Ивана Денисовича», что подсунули им простого Ивана.)}

^{Порхали, трепали крыльями в бреши не уставая, уже второй год подряд. А кто мог паутинкой легенды затягивать – затягивал. Вот, например, «Известия» (25.4.1964) взялись поучить нас и как надо было бороться: оказывается, бежать надо было из лагеря! (не знали наши бег лецы адреса автора статьи Н. Ермоловича! вот бы у кого и перекрыться!.. Но вообще советик вредный: ведь побег подрывает МВД). Ладно, бежать, а – дальше?}