Архипелаг Исчезающих Островов

Он подозвал к себе Федосеича, Сабирова и старшего механика Кешкина. Они явились, промокшие насквозь, измученные возней с брандспойтом и мешками.

С обычной своей краткостью Андрей изложил суть вопроса. Настолько ли опасно положение, чтобы пускать в ход ценные опреснители, нашу последнюю, решающую ставку в борьбе со льдами?

Сабиров сверкнул черными глазами и быстро сказал: “Нет”. Федосеич в знак согласия с Сабировым кивнул головой. Механик Кешкин призадумался. Мы с напряжением ждали его ответа.

Между тем аврал продолжался. Вокруг крышки холодильника, куда ломилось Восточно-Сибирское море, суетились люди. Матросы непослушными, одеревеневшими от холода руками зажимали отверстия, городили и сколачивали доски.

Кешкин, мельком взглянув на выраставшую на глазах опалубку, принял решение.

– Поберегите опреснители, Андрей Иваныч, – сказал он. – Я вот что думаю. Что, если мы с Сабировым спустимся за борт? Надо попробовать заткнуть отверстие снаружи…

К тому времени отверстие ушло уже на метр в воду. Стало быть, смельчаков ждала ванна при температуре воды минус два градуса. Мало того: льды могли придвинуться вплотную к борту и раздавить Сабирова и Кешкина.

Но только так можно было выровнять корабль, не прибегая к опреснителям.

Мы вышли на палубу.

Кешкина и Сабирова поспешно обрядили в водолазные костюмы. Затем Кешкин первым по деревянному штормтрапу спустился за борт. Сабиров нетерпеливо топтался на палубе, ожидая своей очереди.

Задача состояла в том, чтобы ощупью отыскать в борту отверстие, через которое хлестала вода, и заткнуть его паклей, обмазанной тавотом. Это было не так-то просто. Надо было подставить паклю как раз под струю воды. Струя должна была сама затянуть ее внутрь.

То и дело водолазы сменялись. Руки и ноги их окоченели. Работать становилось все труднее. Но вот по прошествии томительной четверти часа из машинного отделения явился гонец с радостной вестью: вода стала поступать медленнее. Сабирову удалось закупорить отверстие.

Когда он поднялся по штормтрапу на палубу и мы отвинтили шлем его скафандра, старший помощник не мог говорить. Зуб на зуб не попадал от холода!

– Сабирова и Кешкина – в каюту! – распорядился Андрей. – Оттереть спиртом, напоить ромом!.. Спасибо, товарищи! Дальше справимся без вас.

По счастью, не было подвижек, льды вели себя очень тактично, как бы соблюдая правило: “Двое дерутся – третий не мешайся”.

Вскоре нам удалось уменьшить крен до пятнадцати градусов, а затем и выровнять судно совершенно.

Оставаться на этой каверзной льдине нельзя было, и, возобновив самостоятельное плавание во льдах, ледокол переменил место стоянки.

Случай с льдиной-подсовом очень поднял авторитет Андрея в глазах команды и научных сотрудников. Каждый участник экспедиции хорошо понимал, как важно для нас прийти к зигзагу во всеоружии нового действенного средства борьбы со льдами.

– Правильное решение выбрал Андрей Иванович, – одобрительно говорили в кубриках, в кают-компании. – И корабль выровнял и опреснители сберег…

Все кончилось, таким образом, благополучно, за исключением того, что Союшкин начал картавить.

– Чогт знает что! – удивлялся он, с отвращением прислушиваясь к своему выговору. – Дгугие начинают заикаться после испуга, а я кагтавить почему-то стал!..

Он даже не очень испугался, по его словам.

– Пгосто пготивно было… Когабль – и вдгуг набок! – пояснял он.

А Сабиров с готовностью подтверждал, что его приятель не покладая рук работал у брандспойта.

– Это еще ваша плоть боится, товарищ Союшкин, – с серьезным лицом говорил Вяхирев, – а дух уже бодр! Духу все нипочем!

Союшкин соглашался с ним.

Однако самый придирчивый критик (а мы с Андреем были придирчивыми критиками) должен был признать в Союшкине перемену к лучшему.

Иногда в нем прорывались еще старые замашки. Вдруг он закидывал голову и, картинным жестом поправляя пенсне, принимался “поучать”, “глушить” цитатами. Но тотчас же спохватывался.

Даже спорить о Земле Ветлугина стал реже и как-то сдержанно, неохотно.

Бывшему первому ученику пошла впрок первая экспедиция. Он распрямился, повеселел. К началу второго похода расхрабрился до того, что стал проситься в команду подрывников, но Андрей не разрешил.

Союшкину, по-видимому, хотелось быть поближе к Сабирову, который оказывал ему покровительство. Приятельские отношения между ними упрочились. Часто, поднявшись во время вахты Сабирова наверх, я замечал на мостике узкоплечую фигуру Союшкина в меховой шапке с длинными висячими ушами.

– Так и должно быть, – с удовольствием повторял Степан Иванович. – Помнишь, ты не верил в прошлом году, что из него выйдет толк. А ведь вышел? Из книжного червя человеком стал. Поумнел, обтесался! И то сказать: какой коллектив у нас – да чтобы одного Союшкина не обтесать!..

О предстоявших нам ледяных “передрягах” – подвижках и сжатиях – Союшкин говорил свысока, тоном бывалого полярника. Не впервой, мол!

– Подождите полнолуния, – многозначительно замечал я.

С тревогой ожидал я полнолуния, когда усиливаются приливно-отливные явления. Полнолуние наступило 18-го.

– Быть сжатию, – сказал Андрей, заглянув под вечер в кают-компанию.

– Тряхнет ночью, – вскользь, между делом, бросил Сабиров.

Молчаливый Федосеич не сказал ничего. Он просто распорядился поднести запасы аммонала ближе к борту, чтобы удобнее было доставать их при подвижке.

После ужина я вышел на палубу. Белая пустыня вокруг была неподвижна, но какие-то неясные прерывистые звуки уже неслись издалека.

Федосеич выдвинул вперед плечо и, склонив голову, застыл в позе прислушивающегося человека.

– Идет вал, – сказал он, подождав с минуту. Наш капитан привык воспринимать Арктику на слух.

Звуки торошения тем сильнее, чем крепче лед, объяснил он. Различна не только сила звука, но и его тон, который обусловлен возрастом льда.

Между тем гул становился все громче. Вскоре мы увидели вал, неотвратимо двигавшийся на нас.

– Ледовая тревога! Сабиров, на лед!

Забухала рында. Побежали мимо люди, застегивая на ходу меховую одежду, спеша к своим местам, расписанным по тревоге.