Архивное дело

– Значит, они не верующие.

– Неисправимый ты, Федя.

– Таким и помру. Немного уж осталось…

Глава 9

Прохладный с утра день за время разговора с Половниковым разгулялся. Всегда отличавшаяся от других сел особой ухоженностью Серебровка, вытянутая по сибирскому обычаю одной длинной улицей, после ночного дождя еще более похорошела. Тихо и уютно было в селе. Все здесь дышало таким покоем, что, казалось, живут в Серебровке люди без всякой заботушки и печали.

– Чем дальше займемся? – спросил участкового Бирюков, когда они вышли от Половникова.

– Полагаю, не помешает еще раз побеседовать с Лукьяном Хлудневским, – ответил Кротов. – Сообщение Федора Степановича в корне меняет дело.

– Меня заинтересовало упоминание фамилии Жаркова вместе с Хоботишкиным и Колосковым. О Колоскове мы, по существу, ничего не знаем, – сказал Антон.

– Очередная загадка… – вздохнул Кротов. – Кто из них оказался начальником милиции в Томске?

– Судя по протезу, где оказался Жарков, нам известно. Но какая связь между ним, Хоботишкиным и Колосковым?.. – задумавшись, проговорил Антон. – И почему Николай Тропынин хотел сохранить в тайне нападение на Половниковых?

– Полагаете, сотрудник, ведущий дознание, преследовал корыстную цель, выдавая себя не за того, кем был на самом деле?

– Время, Михаил Федорович, было очень сложное и крутое. В той круговерти не сразу высвечивалось, кто какие цели преследует… – Антон помолчал. – Идем к Хлудневскому!..

Хлудневского дома не оказалось. Копавшаяся в огороде остроносая бабка Агафья на вопрос Кротова – где дед Лукьян? – развела руками. По ее словам, Шура Сластникова недавно шла домой из бригадной конторы и что-то сказала деду. Тот разом сгребся и побежал к Ерошкиной плотине.

– Что опять там такое?! – удивился Кротов.

– Не могу, Михаил Федорович, сказать, что, но как будто энти… мели… ораторы, – бабка Агафья перекрестилась, – еще одну могилку разрыли.

Кротов резко повернулся к Бирюкову:

– Придется немедленно туда ехать…

– Поехали, – сказал Антон.

Хлудневского они встретили сразу за околицей села. Старик, нахлобучив на глаза соломенную шляпу, понуро брел от Ерошкиной плотины в деревню. Кротов, остановив мотоцикл, настороженно спросил:

– Что, дед Лукьян, случилось?

– Физкультурой омолаживаюсь, – смущенно ответил старик.

– С чего это на старости лет молодиться задумал? Не к Шуре ли Сластниковой в женихи собрался?

Хлудневский, словно сам над собою, иронично усмехнулся:

– Ну ее к лешему, «Веселую вдову». С панталыку, лихоманка, меня сбила. Из конторы шла. Я к ней с вопросом подсунулся: «Что, Шура, в бригаде нового?». Она, не моргнув глазом, отвечает: «У плотины мелиораторы новую могилу отрыли». Я – шапку в охапку и дунул к плотине. Прибежал, запарившись, а ребята меня на смех подняли.

Кротов укоризненно покачал головой:

– Кому поверил, старый человек? Сластникова только на причудах и живет.

– Знаю, конечно, что язык у Шуры, как помело, да вот… И на старуху бывает проруха.

Участковый слез с мотоцикла и показал на пожухлую лужайку возле обочины проселочной дороги:

– Присядем, разговор есть.

Бирюков, выбравшись из коляски мотоцикла, тоже подсел к ним. Кротов пристально посмотрел виновато нахмуренному Хлудневскому в глаза:

– Не можешь ли ты, Лукьян, вспомнить, сколько холостых патронов вернул тебе Федя Половников, когда вернулся из Томска?

Хлудневский удивленно вскинул седые брови:

– Я уже говорил, один патрон.

– А Федор утверждает, что два патрона выпали. Один из них потерял. Что на это скажешь?

– Скажу, что больше полвека с той поры минуло. Разве все мелочи упомнишь до подробностей… – растерянно ответил старик и вдруг хлопнул себя ладонью по согнутому колену. – А ведь прав Федя! Он же, точно, один холостой патрон мне вернул, а другого не досчитался. Не сердись, Михаил, без задней мысли ввел тебя в заблуждение.

Участковый, словно прочищая горло, откашлялся:

– И еще возникает расхождение в предыдущих твоих словах. Ты утверждал, будто шестерня была привязана к ногам утопленника, поднятого у Ерошкиной плотины, моряцким ремнем. Так или не так?..

– Именно так, – подтвердил Хлудневский.

– А Федор Половников, первым обнаруживший труп, никакого ремня не видел.

– Как же это?.. – растерялся дед Лукьян.

– Да вот так получается…

И опять старик задумался, опять хлопнул себя по колену:

– Нет, Михаил! Тут Федя не прав! Голову даю на отсечение, ремень был!

– Куда же он сплыл?

– А вот куда! – словно обрадовался дед Лукьян. – Оперуполномоченный Николай Тропынин тихонько тот ремень отвязал и в брезентовую сумку спрятал. Я, помнится, намекнул, дескать, ремешок-то жарковский, а он ответил, мол, в наших интересах – помалкивать об этом.

– Что значит «в наших интересах»?

– Спроси его что. Наверно, так надо было.

Кротов переглянулся с Бирюковым. Антон, не выказывая озабоченности, спросил Хлудневского:

– После этого вы с Тропыниным часто виделись?

– Чуть не каждый месяц приезжал Николай по делам, то в Березовку, то в Серебровку. Он в нашем районе долго оперуполномоченным служил. Сначала в ОГПУ, потом в НКВД, когда их переименовали.

– О ремне разговор заводил?

– Никогда.

– Не из-за того ли, что ты помалкивал, Тропынин в тридцать седьмом году защитил тебя? – быстро вставил вопрос участковый.

– Ох, и въедливый же ты, Кротов! – не на шутку обиделся Хлудневский. – Да будет тебе известно…

– Не вскипай, Лукьян, не вскипай.

– Как это не вскипай! Я вижу, куда ты клонишь! Да разве одного меня Николай от клеветы очистил?! Он и других земляков, невиновных во вредительстве, защищал.

Чтобы успокоить Хлудневского, Бирюков тактично переменил тему разговора. Интуицией Антон чувствовал, что между исчезновением Жаркова, утопленником с шестерней на ногах и «начальником милиции» в Томске есть какая-то ниточка. Но какая?.. Поскольку утопленник походил на раскулаченного Илью Хоботишкина, Бирюков попросил деда Лукьяна рассказать о дореволюционном винопольщике. «Дореволюционного» Хоботишкина Хлудневский помнил смутно, но, по его мнению, Илья при старом режиме сколотил изрядное богатство.