Архонт Варанги

— Хотел бы я посмотреть на тех, кто осмелится открыть рот, — усмехнулся князь.

Они говорил на ломанном арабском, который Святослав, за все время похода худо-бедно научился понимать.

— Ладно, не будем тянуть, — махнул рукой Святослав, — ходу!

Сидевшие в лодьях русы налегли на весла и три корабля заскользили по неподвижной глади Красного моря. За их спинами в лучах заходящего солнца чернели острова Дахлак, ставшие временной стоянкой русского флота — одной из многих в долгом и изнурительном плавании всей вокруг Аравии. Князь искренне надеялся, что его поход в этом богатом, но жарком и засушливом краю, наконец-то подходит к концу: оставалось завершить последнее взятое на себя обязательство.

С тех пор как Святослав стер с лица земли государство карматов, ему больше не пришлось воевать в Персидском заливе. После разграбления сокровищницы на островах Бахрейна, русы высадились и в Аравии, где еще оставались недобитые гнезда еретиков. Впрочем, желающих сражаться с северянами больше не нашлось: все сорочины в панике разбежались от непобедимой варанги. В руки Святослава попали не только здешние сокровищницы с залежами кораллов и жемчуга, но и великое множество чернокожих рабов, что с утра до ночи гнули спины на карматский Совет. Князь, погрузив этих рабов на захваченные дау, направился к Ормузскому проливу, где его поджидал Фанна Хосров, недавно победоносно закончивший войну с Саманидами и теперь спешивший на помощь неожиданному союзнику. Помощь, правда, запоздала, однако Фанна Хосров все же сумел отблагодарить князя русов дав хорошую цену за захваченных им рабов.

Впрочем, кое-кого из пленников Святослав оставил себе — в том числе и молодого человека, именовавшего себя Тэкле-Амлаком, наследником императора Аксума. За свое освобождение эфиопский принц пообещал Святославу помощь, когда тот пойдет через Красное море. Князь согласился — и, распрощавшись с Фанной Хосровом, взял курс на юго-восток, вдоль побережья Аравии. Он спешил, потому что до него дошли вести из Византии: вожди угров и печенегов уже соединились с Цимисхием в ромейской Сирии и теперь объединенное войско готовится двинуться в Палестину. Уже пали Дамаск и Триполи, но князь рассчитывал поспеть к началу осады Иерусалима.

Но и оставшийся путь не проходил без боев: хотя сам Святослав и спешил, а грозная весть о разгроме карматов бежала впереди него, все же нашелся средь здешних владык тот, кто осмелился выступить против Северного Барса. Им стал Абуль-Джейш Исхак, из рода Зиядидов, богатый и могущественный владыка западного Йемена. Как и многие до него Абуль-Джейш поплатился за свою самонадеянность: его флот был пущен на дно у входа в Баб-эль-Мандебский пролив, после чего русы обрушились на его столицу Забид. Вот уже два века Зиядиды богатели, оседлав торговые пути у входа в Красное море — и теперь эти богатства достались русам: индийский фарфор, сандаловое дерево, камфора и амбра, а также накопленные в Йемене золото и серебро. Почти неделю русы грабили Забид, после чего их лодьи, тяжело груженные разнообразной добычей, отчалили от берегов разоренного Йемена. Никогда еще Красное море так не оправдывало название, так как сейчас, когда его воды обильно окрасились кровью сорочинов, принесенных в жертву Перуну и Морскому Царю. Святослав же, приказав убрать паруса, на одних веслах прокладывал путь меж сотен мелких островов и коралловых рифов. Остановился он лишь у островов Дахлак: еще совсем недавно — данника Абуль-Джейш Исхака, а сейчас, по праву завоевания, владению князя русов. Напротив этих островов поднимался эфиопский берег, где, как уверял Тэкле-Амлак, его уже ждут сторонники, предупрежденные о возвращении принца от сновавших между Забидом и Дахлаком торговцев и рыбаков.

— Народ мой возрадуется, узнав о моем возвращении, — горячо говорил принц, — и мы, как один, сплотимся против мусульман, язычников и проклятых иудеев, после чего Аксум возродится во всей своей силе и славе. И снова, как встарь, две христианские империи станут плечом к плечу против врагов Христа.

Святослав решил помолчать о том, что не так давно величайшим «врагом Христа» у ромейских правителей числился он сам — да и сейчас он не так, чтобы сильно преисполнился почтения к вере Распятого. Но все же, сейчас они были его союзниками против сорочинов — и он решил поддержать аксумского принца. Оставив на Дахлаке нового воеводу — лютича Бранибора, — Святослав, взяв с собой три лодьи, направился к эфиопским берегам. С ним же увязался и цесаревич Василий.

— Я наследник города царей и воин твоей Варанги, — сказал Святославу, — именно со мной будет говорить о союзе этот эфиоп, когда настанет время. И у меня не меньше прав, чем у тебя смотреть как он взойдет на трон.

Лодьи причалили в заливе Адулис, возле одноименного города — некогда славного и богатого, с обширным портом, а нынче пришедшего в совершенное запустение. Принц, облачившийся в тунику, покрытую коптскими крестами и разными геральдическими символами, с горделивым видом первым шагнул на берег, за ним проследовали Святослав и Василий, а затем и остальные воины варанги. Они не сделали и десяти шагов меж разрушенных строений, когда перед ними вдруг появилось несколько человек, одетых также, как и сам принц, с темными лицами, обрамленными черными бородами. Впереди них стоял высокий мужчина, средних лет, с орлиными носом и пронзительными черными глазами. На его поясе, украшенном золотыми пластинами, красовался странный меч, напоминающий большой обоюдоострый серп.

— Мы приветствуем принца, — сказал он, склонив голову, — весь Аксум возрадуется, услышав о возвращении императора.

Тэкле-Амлак милостиво кивнул и шагнул вперед, чтобы коснуться головы воина, преклонившего перед ним колено. Что-то в его поведении насторожило князя: какая-то странная улыбка, что мелькнула на губах эфиопа, прежде чем он склонил голову.

— Подожди!- он схватил за рукав принца, но тот вырвал руку. Преклонивший колено мужчина поднял голову и в его темных глазах мелькнул фанатичный блеск.

— Да восславится Пылающий Огонь! — крикнул он и, прежде чем кто-то успел его остановить, эфип сорвал с пояса меч и полоснул им по животу Тэкле-Амлака. Принц согнулся пополам, словно пытаясь удержать вываливающиеся внутренности, когда вероломный соплеменник отшатнулся, выдергивая меч, вместе с тянущимися за ним блестящими кишками. Эфиоп успел повернуть к Святославу искаженное болью пепельное лицо, но князю уже было не до столь глупо погибшего претендента в императоры: в уши ему со всех сторон ударил воинственный клич.

— Асагату! Асагату!

Из-за окруживших русов строений вдруг разом появилось множество воинов: смуглых и совсем чернокожих, в доспехах и полуголых; размахивающих серповидными мечами, дубинами и копьями. Оглушительно завывая, они кинулись на белых чужаков.

— Держать строй! — рявкнул Святослав, — стена щитов!

Первому же эфиопу, — чернокожему, раскрашенному причудливыми татуировками, — пытавшегося «выдернуть» князя из строя своим кривым мечом, Святослав сходу срубил голову, заступившего на его место воину располосовал от плеча до пупка. Плечом к плечу с князем рубились и остальные русы: взметались окрашенные кровью мечи и топоры, снося головы, врубаясь в грудные клетки, прорубая и кости и плоть и сталь доспехов; превращая нападавших в окровавленные куски мяса. Ожесточенно, как настоящий варвар, бился и цесаревич Василий, отбивая направленные в него удары, орудуя мечом и чеканом, он вместе с остальными воинами сдерживал вероломных эфиопов. Но все громче слышались воинственные вопли и все новые черные орды скатывались с холмов, спеша в покинутый город, чтобы не дать уйти белокожим воинам.

Внезапно в шум битвы врезался новый голос, на миг перекрывший все остальные звуки и все эфиопы вдруг отхлынули, словно черный отлив людского моря.

— Асагату! Асагату! — со всех сторон доносился шепот, полный благоговейного восторга.

А Святослав, сощурив глаза, смотрел как в город, верхом на черном коне, въезжает молодая смуглая женщина, в добротной кольчуге ладно подогнанной по изящному девичьему стану. Точеные черты лица завораживали необычной, почти нечеловеческой красотой. Черные волосы заплетенные в множество кос, выбивались из-под полированного стального шлема, в форме луковицы, украшенного гравированными шестиконечными звездами. Огромные черные глаза неотрывно смотрели на князя русов. За спиной ее следовали вооруженные до зубов всадники, также в доспехах и шлеме. Вот женщина бросила им несколько слов и они послушно остановились, пока незнакомка бесстрашно подъехала почти вплотную к князю. Святослав хмуро посмотрел на нее — он узнал и язык на котором женщина обратилась к своим воинам и символы на ее шлеме.

— Кто ты? — сказала она на ломаном арабском, — никогда не видела людей, подобных тебе.

— Я Святослав, князь русов, — коротко бросил воин.

— Я слышала о тебе, — пухлые губы искривились в легкой усмешке, — это ведь ты сокрушил Хазарию, северную обитель Сынов Предвечного?

— Да и я не буду лить слезы по твоим соплеменникам, — с вызовом ответил Святослав, — они получили свое. Как и все, кто вставал между моей целью и моим мечом.