Архонт Варанги

— О, я знаю, знаю, — почти пропела женщина, — от Багдада до здешних краев земля полнится слухами о подвигах Северного Барса. А сегодня ты явился и ко мне.

— К тебе? — усмехнулся князь, — нас сюда позвал человек, который считал, что эта земля по праву принадлежит ему.

— Право есть только у того, кто способен отстоять его силой, — парировала женщина, — тебе ли этого не знать, Негус Севера! Я Эсато Гудит, та кого прозывают «Асагату» — «Пылающий Огонь», сокрушила Аксум, как ты сокрушил Хазарию. Отныне я правлю здесь и мое слово и моя воля есть единственная правда, которую знают мои люди.

— Он считал иначе, — князь кивнул на мертвого принца, — я обещал ему помочь добраться до дому, а он....

— И ты выполнил свое обещание!- воскликнула Асагату, — вот он, лежит на родной земле, «его по праву». С тобой же я не ссорилась — и с твоими людьми тоже, нам нет причин воевать. Твои войны с хазарами меня никак не касаются — никто там на севере знать не знал обо мне и никак не помог мне прийти к власти. Об одном я прошу, — она понизила голос, так чтобы ее не слышали ее люди, — стань моим гостем, совсем ненадолго, на одну лишь ночь — и я помогу тебе вернуться.

— На одну ночь? — Святослав усмехнулся, — у столь великой царицы нет мужа?

— Такого как ты у меня не будет никогда, — пылко сказала Асагату, — вокруг лишь мелкие князьки, что вожделеют меня и ненавидят друг друга, способные лишь на разбойничьи набеги. Я же хочу сына от одного из владык мира, от великой крови, способной возродить величие потомков царя Соломона.

Святослав с сожалением посмотрел на нее и уже качнул головой, готовясь отказать, когда его взгляд упал на Василия. Молодой цесаревич с неподдельным восхищением смотрел на темнокожую царицу и в его пылающем взоре Святославу вдруг почудился отблеск той страсти, что порой загоралась в глазах его воеводы.

— Перед походом на юг — медленно сказал Святослав, — моя жена — жрица великой богини, — именем Ее предсказала, что только воздерживаясь от женщин я смогу вернуться домой. Я не боюсь смерти, но даже ради такой красавицы как ты, не пойду против Богов. Но я могу дать тебе замену, — он внезапно хлопнул по плечу юного цесаревича, — этот отрок — сын кесаря Романа и наследник Ромейской империи, великого союзника Киевской Руси. В его жилах течет кровь славного воина — и его семя , зароненное в тебе, даст древо, что накроет своими ветвями всю землю Эфиопскую.

Асагату досадливо прикусила губу, но спорить не стала: несмотря на свою преданность Закону Моисея, она достаточно пропиталась суевериями своих полуязыческих подданных, чтобы опасаться связываться с человеком, на котором, возможно, лежит чужеземное заклятие. Иудйская царица внимательно посмотрела на Василия и безошибочным женским чутьем угадала правоту слов Святослава. Белые зубы блеснули на ее лице, когда она поймала влюбленный взгляд юноши и тут же приняла решение.

— Хорошо, — кивнула она, — раз не желаешь ты — я заберу его на одну ночь. Наутро, я верну вам его — и дам припасов и проводников до самого Египта.

С этими словами она повернула коня и, вдруг резко пришпорив его, направила скакуна вверх по склону ближайшего холма. Василий неуверенно оглянулся на Святослава, а тот подмигнув парню, жестом велел ему следовать за царицей. Провожаемый сдержанными усмешками русов, Василий, быстро зашагал следом. Один из спутников царицы уступил ему своего коня и ромейский наследник, пришпорив его, направил животное за почти исчезнувшей за гребнем холма Асагату. За ней потянулось и остальное чернокожее воинство, оставив русов стоять посреди заброшенного города.

— Мог бы и согласиться, княже, — неуверенно подал голос один из дружинников, — нет позора в том, чтобы возлечь с такой царицей.

— Позору нет, — покачал головой князь, — но никто не набивает брюхо хлебом из желудевой муки перед княжеским пиром. Не это ложе мне обещано в этом походе.

С этими словами князь развернулся и, сопровождаемый недоуменными взглядами соратников, зашагал к лодьям.

Поднявшись на вершину холма Василий изумленно замер: перед ним открылась обширная долина, на которой стоял целый город кожаных палаток и наспех сооруженных хижин и навесов из камня и тростника. Среди неказистых жилищ огромными стадами стояли лошади, верблюды и быки, а в темнеющее небо поднимались тучи пыли и дым множества костров. Посреди этого лагеря стоял большой шатер, над которым высился штандарт с золотой шестиконечной звездой. У входа в этот шатер, спешилась и молодая царица, бросив через плечо дерзкий взгляд на ромея. Кровь вскипела в его жилах и Василий устремился вниз по склону, устремляясь к шатру. Лишь подъезжая он вынужденно замедлил шаг своего скакуна — когда от входа в шатер вдруг поднялась уродливая тень. Послышалось злобное рычание и зеленые глаза огромной гиены недобро уставились на всадника.

— Что же ты, грек? — раздался насмешливый голос из глубины шатра, — я не люблю ждать.

Василий рывком соскочил с коня и, привязав его к коновязи, твердым шагом направился к шатру. Гиена провожала его недобрым взглядом, но не тронулась с места, когда ромей, отодвинув полог шатра, шагнул внутрь.

Над потолком висел жировой светильник и в его свете молодой человек увидел, что Асагату уже сбросила доспехи и верхнюю одежду, оставшись в простой белой тунике. Светильник просвечивал одеяние насквозь, подчеркивая высокую грудь, пышные бедра, длинные стройные ноги. У Василия пересохло в горле и он невольно сглотнул, созерцая представшую перед ним роскошную женщину.

— Ты так и будешь стоять? — нетерпеливо сказала царица, — эта ночь пролетит быстро.

Торопливо разоблачаясь на ходу, Василий подошел к женщине и тонкие руки обвились вокруг его шеи. В ноздри ему ударил запах терпких благовоний, кровь застучала в его висках и Василий, подхватив женщину под упругие ягодицы, рывком привлек ее к себе. Сильные ноги обхватили его талию и с губ Асагату сорвался громкий стон, когда напрягшаяся мужская плоть вошла в ее истекавшее влагою лоно. Острые ногти прочертили кровавые борозды по мужской спине, белые зубы до крови впились в плечо Василия, пока он, уложив царицу на устлавшие пол шатра шкуры леопарда, вновь и вновь вонзался между широко раздвинутых ног «Пылаюшего Огня». Овладевая этой жестокой и страстной женщиной, наследник империи как никогда ясно осознавал, что именно сейчас этот великий поход окончательно сделал его мужчиной.

Битва народов

Взошедшее солнце, словно предвестник Судного дня, озарило Кедронскую долину. Со стен Иерусалима испуганные жители с невольным благоговением рассматривали две огромные армии, с юга и с севера занимавшие поле битвы к востоку священного города. Всем, кто чтил закон Авраама, — христианам, иудеям, мусульманам, — казалось, что наяву сбывается библейское пророчество о великой битве в долине Иосафата и великом Суде, что будет вершить Господь над собранными им народами.

О том же помышляли и полководцы противоборствующих армий, не случайно выбравших именно это место для битвы за Иерусалим. Особенно это касалось христиан, со священным трепетом ожидавших Конца Света, обещанного им уже через несколько лет. Византийское войско входило в долину с севера, между Храмовой и Елеонской горами, занимая боевые порядки посреди Кедронского Ручья. Позади был долгий переход по горам и пустыням — от взятой заново Антиохии, через захваченные Дамаск, Берит, Тир, — вплоть до Гевеона, где ромеи овладели сандалиями самого Христа. Эту священную реликвию видели, впрочем, немногие: также как и волосы Иоанна Крестителя и Святой образ, что источил воду и кровь, когда римляне его пронзили копьями, и также найденный в Гевеоне. Все это было укрыто в золотом ларце, отделанном драгоценными камнями, над которым сейчас читали молитву многочисленные священники и монахи, что присоединялись к войску Цимисхия, по мере освобождения им христианской Палестины. Все эти хранители святынь держались поближе к победоносному предводителю ромейского воинства, надеясь на защиту его меча не меньше, чем на чудодейственную силу нетленных мощей.