Арикона, или Властелины Преисподней
Шрифт:
Миссис Смит благоразумно включила с порога третью скорость и спряталась у одной из своих подружек – ори, милый, сколько тебе хочется, а вечером, как придешь пьяный, я уж тебе вспомню все твои гадости…
Жаркое летнее солнце светило в окошко кухни и раскаляло ее. Умаявшись, Клайм перестал размахивать битой и вытер вспотевшее лицо. Ярости не уменьшилось, легче не стало, а потому он оставил биту и бросился прочь из дома туда, где, как он знал, всегда нальют в долг – в забегаловку «У Фреда».
Длинная пыльная улица поселка была пуста – в такую жару люди, не занятые работой на поле и в конторе,
В домах ставни плотно закрыты. У кого ставней не было – завешивали стекла бумагой или плотной тканью. Жара. Тишина. Только с конца поселка, где находилась забегаловка, слышно рыканье грузовика – привезли свежее пиво Фреду. Клайм ускорил шаг.
Пот потек в глаза. Клайм досадливо махнул по лицу рукой, смахивая капли и вдруг удивленно уставился на лохматую черно-белую собачонку, сидевшую возле входа в забегаловку. Бездомная тварь выглядела ужасно – шерсть свалялась в колтуны и кое-где была выдрана, половина одного уха отсутствовала напрочь, в шерсть второго вкатались репья. Маленькие глазки пристально смотрели на Клайма.
На секунду тот оторопел, и остановился. Всему поселку была известна ненависть его к собакам: будучи еще голопузым сорванцом, Клайм лазил в чужие сады, не он один, конечно, лазил, но только «повезло» почему-то ему одному – в одном из садов хозяин на ночь спустил с привязи овчарку. Пес изрядно потрепал Клайма и оставил на память множество шрамов, а перекушенное сухожилие на ноге стало причиной неловкой хромоты, которая весьма досаждала Клайму в молодости. С тех самых пор собаки считались врагом номер один, и истреблялись безо всякой пощады. Клайм мог запросто пристрелить животное, случайно забредшее в его огород. Соседи, терявшие своих любимцев, пробовали усовестить обозленного человека, судились с ним, жаловались полицмейстеру – все напрасно.
Даже собаки чувствовали идущую от Клайма ненависть и спешили убраться с его дороги. Максимально, на что они отваживались – протявкать вслед из-под забора, или, удалившись на безопасное расстояние, презрительно взбить дорожную пыль задними лапами.
Этот пес Клайма не только не боялся, но и позволял себе откровенно рассматривать человека, не моргая. Клайм нагнулся и поднял с земли камень:
– Пшла прочь! – и замахнулся. Собачонка сорвалась с места и метнулась за угол.
В темной забегаловке было прохладно. После уличной жары тут можно было вздохнуть с облегчением. Клайм плюхнулся на стул у самой стойки. Тут же сидели несколько его приятелей – таких же старых забулдыг.
– Плесни-ка мне пивка, дружище, – потребовал Клайм, стукнув ладонью по стойке. Фред мрачно взглянул на него из-под насупленных бровей.
– Деньги вперед, – бросил он в ответ.
– В долг, старина. В долг. Моя старуха вытащила все, что я скопил.
Фред помедлил с минуту, но пива все-таки налил. Клайм жадно схватил запотевшую литровую
кружку и залпом осушил ее наполовину. Переведя дух и вытерев пену с губ, он только тогда повернулся к приятелям и произнес:– Ну и погодка, послал же бог…
– Ты слышал, старый Мик умер, – сказал Николас, яростно почесывая затылок. Длинные седые его волосы были, как всегда, стянуты черной резинкой в тощий хвост.
– Когда? – изумился Клайм.
– Сегоднячко, – ответил Том. – Соседка зашла за тарелкой, которую одалживала, и нашла его в саду. Лежал в гамаке – думала, спит. А он помер. Видно, во сне.
– Вот так новость! Отчего же помер? Здоров же был!
– Все под богом ходим, – вздохнул Фред.
– Отправили его в морг, в город, – продолжал Том, придав лицу подобающее выражение скорби. – Сразу же. Завтра скажут, что случилось…
Посидели, вспоминали старину Мика, его тяжкие запои, покойницу жену, – говорили одно время, что он сам ее и убил в приступе ревности, – драки с его участием, порубленный им же причал на речке два года назад – мешали ему, видите, катера, приходившие из города и слишком громко стрекотавшие моторами. Чудак и ворчун. А еще злой и неуправляемый. Почти ни с кем не водился в селе, а после кончины жены так и вообще редко выходил из дома.
Кружка за кружкой, сплетня за сплетней – время пролетело, солнце спряталось за верхушки леса на том берегу реки и на воду легли длинные тени деревьев. Раскланялись, пошли по домам.
В голове приятно шумело. Клайм, дергая ногами и припадая на левую сторону, ковылял по улице. Пиво, сдобренное хорошими порциями доброго виски (Фред на постоянных клиентах не экономил), плескалось в животе. Наползающие густые синие сумерки разбавлялись желтыми пятнами зажженных уличных фонарей. Перед глазами все плыло и Клайм, ощущая веселость от выпитого, загорланил песню. Соседи качали головами, провожая его взглядом: опять пьяный в стельку, откуда только здоровье-то такое лошадиное. Другой на его месте давно в могилу бы лег от такого количества принимаемого спиртного, а этому – хоть бы хны.
Дорога домой как-то неожиданно удлинилась раза в два. Клайм заметил это, когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, а забор его еще не показался.
Он перестал петь и в замешательстве огляделся. Он стоял перед калиткой, ведущей в сад покойного ныне Мика. А странно – чтобы попасть к Мику, нужно было миновать церковь и изогнутый мост над грязным ручьем. Насколько Клайм мог вспомнить, ничего такого он не проходил. Он ведь просто шел прямо и…
… и заблудился.
Что за чертовщина! – удивился пропойца и с усилием потер лоб, стараясь немного протрезветь. В доме Мика горели лампы – вот так штука! Там никого не должно быть.
Он развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел в противоположную сторону. Выпитое спиртное так затуманило голову, что дорога показалась ему чрезвычайно узкой – мотнет немного в сторону, и тут же впечатается бедняга в чей-то забор, будто для честных прохожих оставили тротуарчик метра в полтора…
На секунду качнулась земля под ногами. Клайм пробормотал себе «Стой-ка» и поднял глаза. Он опять стоял перед калиткой Мика. Только теперь она была уже приоткрыта, словно приглашала войти.