Аристократия духа

Рейчел возразила, хоть и не по существу.

— Брат говорит, что мистер Роуэн человек приличный, ему предстоит стать священником. Он мне показался милым, доброжелательным, прекрасно воспитанным. Он не воспользуется глупостью Джоан, я уверена.

— Он немолод и, возможно, склонен к излишне ригористическим суждениям.

— Это радует, но я боюсь, не каждый молодой человек, с которым мисс Вейзи встретится, окажется джентльменом…

Глава 6. «Это погружённость в себя? Любовь к одиночеству? Желание скрыть потаенные глубины личности? Стремление утаить нечто постыдное? Надменное желание стоять над окружающим миром? Отрешённость от суеты? Холодное себялюбие? Затаённая боль?…»

Весь вечер понедельника, проведённый Кейтоном дома у тётки, был временем горьких сожалений и злой досады. Энселм не мог понять, почему он не нашёлся и не придумал какой-нибудь пустой отговорки, чтобы уклониться от пикника. Снова и снова переживал в памяти тягостные минуты унижения и болезненно морщился. Он тоже подумал, что мерзкая история через Роуэна может стать известна в колледже, но не это угнетало его. Никто не посмеет ничего сказать — сокурсники побаивались его злого языка и знали, что он сумеет постоять за себя. Кейтон был не смельчаком, а, скорее, просто не ведал ни страха, ни опасности, был дерзостен и безжалостен в схватках. Сам же он с горечью полагал, что его физиономию не испортят ни фингалы, ни шрамы. Мисс Сомервилл при этом удивила Ренна. Кузина никогда не высказывалась при гостях, была сдержана и молчалива, но сейчас оживлённо болтала с мистером Кейтоном, то и дело подливала ему чаю, интересовалась, как он находит те сцены в немецкой поэме, что относятся в Вальпургиевой ночи, не напомнили ли они ему Шекспира? Это сходство тематики или общность духа всех великих? Альберт догадался, что кузина по-своему пытается поддержать его приятеля, и был ей благодарен. Мистер Кейтон, чуть придя в себя, тихо заметил, что тоже отметил некоторое единство духа старого немца и классика Англии, но скорее не в тематике и не в духе, а в том, что Гёте называл die seilige Sehensucht, блаженное томление, святой экстаз…

— Это радует, но я боюсь, не каждый молодой человек, с которым мисс Вейзи встретится, окажется джентльменом…

Но не всё было так просто. Клевету и сплетни побеждают презрением. Но чем победить презрение? Мерзейшие шепотки за спиной, — что с ними сделаешь? И что противопоставить унизительному сочувствию? Комментарии по поводу наших горестей невыносимей их самих. Бесчувственность светских людей не так жестока, как их соболезнования, их сострадание обессиливает душу, их корректные утешения — необходимые бестактности, и высказать их торопится каждый. Он же скорее был способен простить приписываемые ему пороки, чем примириться с теми, кто отказывал ему в достоинстве или оскорблял за уродство.

Будь всё проклято.

Кейтон остановился у зеркала. Ненавистная поверхность отразила гневно перекошенное худощавое горбоносое лицо, больные глаза, окружённые топазовой тенью, густую шевелюру тёмно-каштановых, почти чёрных волос. Да, чёрт в аду и то краше. Чего он разобиделся на девчонку, причем, явно пустую и самодовольную дурочку? Она сказала чистую, хотя и бестактную правду. Если он будет так реагировать на любой выпад — недолго и свихнуться.

Надо успокоиться. Энселм решил пораньше лечь спать в надежде всё же уснуть, — пока в Бате ему доводилось спать только в короткие предутренние часы, и кто знает, может быть, именно бессонница, подумал он, и делает его столь нервным? Он был утомлён и истерзан, и ночь впервые сжалилась над ним — он прилёг на диван, натянул плед, и неожиданно провалился в бездонный колодец сна. Теперь в свете тлеющих в камине дров его лицо утратило напряженность и преобразилось, приобретя значительность и величавость. Именно таким его чаще всего видел Альберт Ренн, и потому считал, что приятель наделён неординарной внешностью. Увы, Кейтон никогда не видел себя расслабленным, задумавшимся или спящим.

Следующее утро принесло Энселму некоторое успокоение. События вчерашнего дня показались куда менее значительными, чем накануне. Он выспался, чувствовал себя бодрее, приветливо поздоровался с тёткой, спросившей, есть ли у него планы на завтра? Он ответил, что утром в среду приглашен мистером Альбертом Ренном и его сестрой на пикник, но если он нужен ей — пошлёт Ренну записку и откажется.

— В Зеленый парк на реку или в Королевский парк? — поинтересовалась леди Эмили, — кто там будет?

Кейтон не знал, но вспомнил, что мисс Сомервилл говорила, что они покатаются на лодках, значит, в Зеленый парк, ответил он. Компанию составят сам Ренн, его сестра, кузина, их подруги и, кажется, мистер Гордон Тиралл, которого ему только вчера представили. Но если он ей нужен в среду — он откажется, снова повторил Кейтон, в глубине души рассчитывая всё же уклониться от приглашения.

Тётка не оправдала его ожиданий.

— Вовсе ты мне не нужен. Вечером в среду, правда, званый ужин у милорда Комптона, ты тоже приглашён, но я и сама не знаю, пойду ли. Отправляйся, только шарф не забудь, весенние сквозняки опасны.

Кейтон несколько помедлил, но все же проронил, стараясь, чтобы голос звучал небрежно.

— Вчера у мистера Ренна я встретил мисс Вейзи…

Тётка подняла на него насмешливые глаза.

— И что, племянничек, потрясён неземной красотой?

Кейтон нервно провёл ладонями по волосам, отвёл глаза и глядя в сторону ответил:

— Она весьма красива…

Леди Эмили усмехнулась, но промолчала.

Весь остаток дня Кейтон провёл в богатейшей тёткиной библиотеке, которую просто обожал. Леди Эмили сама подбирала книги, и Энселм не мог не восхититься её изысканным вкусом. Он вообще любил книги, подолгу любовался золотыми обрезами, испытывал почти мистический восторг от перламутровой китайской бумаги и тёмной голландской, похожей на замшу, любовался мягкими переплетами с изысканными инкрустациями, подбитыми муаром, или, подобно церковным книгам, снабженными застежками и металлическими уголками, некоторые из которых были покрыты чернёным серебром.

Сам он нередко заказывал для себя издания в одном экземпляре: обращался к лондонскому издателю Флетчеру, известному только ценителям, чья тонкая печать подходила для древностей, прибегал и к услугам типографии Оксфорда, исстари обладавшей прекрасным набором всех разновидностей готической печати. Он заказал верже особого формата на старой мануфактуре, где трепали коноплю по старинке, а чтобы разнообразить коллекцию, выписал из Лондона бумагу с фактурой ткани — ворсистую и искристую, в которую вместо щепочек были вкраплены блестки, напоминавшие золотую взвесь.

Леди Кейтон тоже была владелицей уникальных изданий совершенно необычного формата, переплетенных в старинный шелк и тисненую бычью кожу, и похвасталась племяннику своим новым приобретением — набранными по её заказу сонетами Шекспира на тончайшей, нежной, словно мякоть бузины, бумаге молочно-белого цвета с едва заметной примесью розового. Этот единственный экземпляр, отпечатанный бархатистой китайской тушью, был переплетён чудесной свиной кожей телесного цвета, которую украшали тиснёные узоры. Энселм восхитился. Заказала леди Эмили и несколько книг на французском — стихи Пьера де Ронсара и Иоахима дю Белле, меланхоличные баллады Франсуа Вийона, отрывки из Агриппы д'Обинье, горячившие кровь диким жаром своих инвектив и проклятий. Утончённый меланхоличный скептицизм Монтеня тоже равно пленял их обоих. Вообще-то общность вкуса с кем-либо всегда расстраивала Кейтона, но то, что тётка любила тех же авторов, что и он сам, нисколько не огорчало. Самая прекрасная на свете мелодия становится невыносимой, как только её начинает насвистывать улица, и литература, увлекая профанов, опошляется, и тем отвращает от себя посвящённых, но тем приятнее встреча с истинным ценителем.

Прекрасный день завершился прекрасным вечером с Плутархом, Энселм отвлёкся от своих обид, и ночь снова подарила ему покой. Разбуженный наутро лакеем, он заметил в углу на кресле приготовленный тёткой тёплый шарф и улыбнулся. Рассвет обещал солнечный день, и Кейтон решил сдержать обещание, данное Ренну. Почему бы и нет, в самом-то деле? Он покажет им всем, насколько мало значения придает этим глупостям и насколько ему плевать на их мнение.

Едва миновав Палтни-Бридж, не пройдя и сотни шагов, Кейтон заметил два ландо, суетящихся слуг и стройную женскую фигурку в жемчужно-сером платье. Лакеи загружали провизию в корзинах и пытались закрепить сзади два мольберта. Когда он подошёл, из парадного вышли мисс Ренн и мисс Хилл, вскоре появились Альберт и брат и сестра Тиралл. Ему обрадовались, мисс Хилл, как и обещала, продемонстрировала свою амазонку, он сказал необходимый комплимент, поприветствовал мисс Сомервилл, впервые подлинно рассмотрев в ярких лучах утреннего солнца, что девица утонченно красива, но, припомнив понедельник, поморщился и опустил глаза.

Его поместили в ландо между мисс Ренн и мисс Мелани, и он, вспомнив, что мисс Рейчел говорила о своих этюдах, поинтересовался, кто ещё из присутствующих рисует пейзажи? Оказалось, второй мольберт предназначен для Эбигейл, но она не пишет этюды, у неё — талант. Мистер Кейтон не совсем понял сказанное, но предпочёл не уточнять неудачно выраженную мисс Ренн мысль.

Компания довольно скоро оказалась на берегу Эйвона, все, устав за зиму от холодов и снега, радовались теплу, солнцу и зеленой траве. Девицы расставили мольберты, а Кейтон присел на поваленном стволе дерева, задумчиво глядя на облака, речные перекаты и свежую зелень. Обычно в это время, когда отцветали вишни и лопались почки, он любил внимательно вглядываться в коконы зелёных гусениц, перезимовавших в древесной коре и в поместье часами следил, как буйно разрастались зеленые мятные побеги, пахнущие радугой и солнцем… Лунные ночи благоухали пьянящим ароматом, амброзийным напитком бессмертных, он начинал дышать полной грудью и минутами был счастлив. Он страстно любил весну, она всегда бодрила его, но сейчас чувствовал только вялое бессилие.