Аркадий Бухов

1915

Голубь мира

Американский миллионер Форд выехал в Европу мирить враждующие стороны. Из газет

— Вильямс, мне скучно.

— Может быть, мистер Форд пожелает посмотреть, как лучший хирург в стране прививает за две тысячи долларов мышиный тиф лучшему в стране слону?

— Видел. После зарежете этого слона, нафаршируете его лучшей в стране венской мебелью, и пусть об этом будет напечатано в газете.

— В лучшей газете, сэр. Две тысячи долларов лучшему в стране репортеру.

— Дала ли ростки финиковая пальма, которую третьего дня посадили у меня под кроватью?

— Колеблется, но дает ростки, сэр.

— Что об этом говорят в обществе?

— Говорят, что лучший в стране миллионер Форд неистощим на лучшие в стране выдумки. Две с половиной тысячи долларов.

— Кому, Вильямс, кому?

— Лучшему в стране обществу за циркулирование среди него этого мнения.

— Мне скучно, Вильямс. Пусть мне вставят лишний золотой зуб.

— Лучший в стране, сэр.

— Вильямс, у меня блеснула идея.

— Алло! «Нью-Йорк тайме?» Редакция? Две тысячи долларов! У миллионера Форда блеснула…

— Не для этого. Пусть это останется между нами и миром, если вы так хотите… Я хочу мирить воюющие страны.

— Лучшие в стране державы, сэр?

— Я хочу помирить союзников. Закажите пароход.

— Прикажете запрячь лошадьми для города или океана? — Океана.

— Лучшего в стране океана. Есть. Пароход готов, оборудован и в нетерпении дожидается сэра.

— Обставьте его.

— Лучшие в стране горничные в бархатных платьях, матросы с университетским образованием, штурман — маркиз старого рода, в трюме произведения великих художников, мебель из воробьиной кожи, платиновые подмостки, старые испанские сигары в серебряных зубах у провожающих…

— Именно. Еду через восемь минут шесть терций.

— Алло! Редакция? Известный миллионер Форд, который известен тем, что…

* * *

— Вильямс, это Гаага?

— Лучшая в стране Гаага. Лучшие в стране мирные конгрессы.

— Вильямс, где восхищенная толпа, приветствующая голубя мира?

— Восемь тысяч долларов.

— И только одна старуха, просящая еще полдоллара на что-то?

— Жадная, сэр. Должно быть, все взяла себе и не предупредила.

— Вильямс, похож я на голубя мира? Может быть, я неправильно держу пальмовую ветку?

— Лучший в стране рот и лучшая в стране ветка.

— Может быть, у меня крылья нехорошо привязаны?

— Лучшие голуби в стране плакали от зависти.

— Странно… И никакого впечатления.

* * *

— Ваше превосходительство, там какой-то человек крыльями хлопает и вас просит.

— Смотри, как бы план укреплений еще не снял.

— Никак невозможно, палочка с листьями во рту, головой трясет и мычит.

— Проси. Честь имею…

— Сэр, лучший в стране полководец! Разрешите вынуть палочку изо рта? Миллиардер Форд!

— Мне некогда, простите.

— Я приехал мирить Европу.

— Может, после войны зайдете? Сейчас все так заняты, так заняты…

— Я уеду, только помирив Европу. Сто тысяч лучших в стране долларов.

— Сержант, отведите господина в офицерское собрание, там есть свободные люди.

— Вильямс, что пишут обо мне их газеты?

— Вами занята вся нейтральная пресса, сэр. Вот статья в большой влиятельной газете.

— Время — деньги. Только — заглавия.

— «Веселый старик. Редкий случай слабоумия. Человек, которому нечего делать. Американская обезьяна. Лбом о стену. Что смотрит полиция? Идиот».

— Вильямс, мне что-то не хочется мирить.

— Слушаю, сэр.

— Уложите крылья. Не погните их в чемодане. Веточку можно оставить в Гааге. Через шесть минут и…

— Пароход дожидается.

— Вильямс… Да это Нью-Йорк… Что это за толпа на берегу?..

— Восхищенная толпа. Каблограмма. Две тысячи долларов.

— Прекрасно. Даю вам шесть суток отпуска на окончание Бруклинского университета.

— Слушаю, сэр.

— А что мы будем делать, когда приедем, Вильямс? Мне уже становится скучно. Что у вас приготовлено на будущую неделю?

— Надевание лебединого оперения на граммофон, сэр. Прививка бешенства лучшему в стране бильярдисту, сэр. Визит к стальному королю на дрессированных… Сэр изволил задуматься?

— Ах да… Продолжайте… В конце концов я все-таки их когда-нибудь примирю…

1915

О тихо голодающих

(Силуэты)

Как и перед всяким человеком, жизнь ставила передо мной много выборов и исходов. Приходилось бросать близких людей, милые места, родную работу; проходило сравнительно немного времени, и царапины на сердце рубцевались и заживали. И только один жизненный выбор остался и, наверное, останется навсегда у меня в памяти.

Я стоял в ноябрьский вечер в легком и обмахренном студенческом пальто перед ярким окном колбасной и соображал, что лучше: купить ли мягкую плотную булку, кусок тепловатой колбасы и баночку горчицы или пойти на эти деньги в кинематограф. Голова устала за день, и хотелось есть. Все-таки пошел в кинематограф: кто никогда не волновался перед тем, как сунуть в окошечко кассы полтинник, тот не знает, как хороши и вальсы аккомпаниаторши, и тяжелая драма, и приключения полотняного героя, которому все наступают на ногу.

…Я часто вспоминаю этот вечер, когда при мне начинают говорить о голодающих. Действительно, их много, но почему-то меньше всего говорят о тех, кто не кричит о своем голоде, а, робко прихлопывая его посаженной набекрень смятой фуражкой, осторожно несет его в ноябре в легкой шинели, а дома, подстригая хозяйскими ножницами несимметрические лоскутки материи, вылезающие из разных мест, трущихся при ходьбе, совсем забывает о нем.

Я не люблю призывать к благотворительности. Очень стыдно за тупость ближнего, когда ему приходится доказывать то, что он понимать обязан. И все-таки, когда на улице холодно, когда кухарка издали ворчит на кухне, что на базаре ее ограбили продавцы, когда, действительно, домашний обед начинает казаться прожиганием жизни. — вспомните иногда о тихо голодающих людях в студенческих пальто…