Аркадий Бухов
Шрифт:
Разумеется, у писателя есть едкие и злые рассказы, которые прямо говорят о его антипатиях (он не принимал нового искусства, непрофессиональных журналистов — «О военной беллетристике», высокомерия власть имущих и снобизма окололитературной братии), но наряду с ними Бухов писал и проникновенно-психологические рассказы, где за мягкой усмешкой таятся нежность и тепло души («Перед жизнью», «Собачий рассказ»). А некоторые мягко-ироничные его рассказы звучат как признание в любви («Книги»).
* * *
Призванный на военную службу в 1914 году, Бухов тут же был демобилизован как неблагонадежный.
Он продолжает свое писательское дело. Но на этом пути его не всегда приветствуют.
Бурные события 1917 года, конечно же, не прошли мимо него. Бухов приветствует падение царского режима, но не очень-то приветствует действия Временного правительства, поведение интеллигенции в переломную эпоху, ему не нравятся и мероприятия новой, советской, власти. Об этом мы читаем и в его сборнике «Кесарево — кесареви», и в рассказах и фельетонах того времени (в частности, в яркой пародии на А. В. Луначарского).
В 1918 году, находясь на гастролях с театральной труппой (он заведовал репертуарной частью), Бухов оказался на территории, контролируемой белополяками, а потом и в Ковно, ставшем столицей независимой Литвы. Отрезанный от Советской России, он не хочет быть отрезанным от литературы. В течение пяти (1922–1926) лет он является редактором-издателем русской газеты «Эхо», выходящей в Ковно, публикует свои рассказы и фельетоны в эмигрантских изданиях в Германии («Время»), Эстонии («Последние известия», «Свободное слово»), Латвии («Сегодня») и др.
Однако он постоянно ощущал оторванность от родины и мечтал вернуться домой. При этом он порой допускал в своих фельетонах оценки и выражения, которые не всегда могли приветствоваться на родине.
В «Дневнике» Корнея Чуковского есть запись за 5 декабря 1931 года о беседе с Мих. Кольцовым:
«Рассказывал о Бухове. «Когда я летел в Берлин, наш аэроплан опустился в Ковно и, по случаю тумана, остался ночевать. Я пошел в Полпредство, туда пришел ко мне какой-то человечек и сказал, что Аркадий Бухов, редактор тамошней белогвардейской газетки, хочет со мной повидаться. Я отказал. Вечером я пошел в ресторан — и там за соседним столиком сидел Бухов и глядел на меня выжидательно, выражая готовность каждую минуту подойти ко мне. Я опять упорно не замечал его. Через два дня мне прислали в Берлин вырезку из ковенской газеты.
«В последнее время к нам с неба стала валиться всякая большевистская дрянь. Недавно шлепнулась сюда пролетарская балерина Айседора Дункан, а теперь такой и сякой Кольцов». Я пренебрег. Но через месяца два получаю напряженно-игривое письмо… о том, как он жаждет хотя бы дворником вернуться в Советский Союз и сделать здесь черную работу»[3].
Запись весьма показательная. Она говорит не только о стремлении писателей-эмигрантов вернуться, но и о той предвзятости (если не боязни) к общению с ними со стороны некоторых советских литераторов.
Быть может, эта дневниковая запись каким-то образом попала спустя несколько лет к следователю на стол…
Бухов все-таки вернулся на родину в 1927 году. Он печатался, наверное, во всех юмористических журналах, а тогда их выходило не менее десятка. Но наиболее полно его творчество представлял главный юмористический журнал — «Крокодил». Он выпустил несколько сборников рассказов, несколько книг антиклерикальной направленности: «Дневник Ильи Пророка» (1931), «Черное кольцо» (1931)…
Он хотел быть полезным родной стране, он писал о глупостях и недостатках, чтобы способствовать их искоренению в стране, которая строит новую жизнь. В его рассказах советского периода действительно много оптимизма и надежды, но иногда он, очевидно, затрагивал и сюжеты, к которым следовало подходить осторожнее. (В этой связи хочется привести такую историю. В 1961 году мне посчастливилось познакомиться и подружиться с одним из последних живых сатириконцев —
Георгием Александровичем Ландау. Последние годы жизни — он скончался в 1974-м, — начиная с довоенных времен, он перестал писать рассказы и с успехом реализовал себя в кукольной драматургии. Я спросил его, почему за двадцать лет он не опубликовал ни одного рассказа. «Причина очень простая, — отвечал Георгий Александрович. — Когда я пишу о зайчиках и кошечках, мне не страшен ни один цензор. А когда я писал, допустим, о плохом участковом милиционере, мне приходилось начинать с того, что вот, дескать, и на солнце есть пятна… Иначе рассказ не проходил».) Видимо, Аркадий Бухов иногда забывал упомянуть, что на солнце тоже есть пятна.К сожалению, последние годы творчества и жизни Аркадия Бухова пришлись на эпоху торжества теории положительной сатиры в литературе. Каждый юморист и тем более сатирик должен был писать с оглядкой: а не заподозрят ли его в очернительстве светлых будней строителей социализма?! Главным конфликтом в произведениях искусства становилась борьба лучшего с хорошим. И только присущее Бухову чувство меры не позволяло ему, переступая себя, добавлять и добавлять патоки в и без того чуть сладковатые сюжеты, герои которых дышат благородством и охвачены любовью к окружающему миру.
Но это его не спасло. Видимо, где-то он проявил неосторожность. А быть может, кто-то из доброжелателей — пишущей братии решил убрать конкурента со страниц сатирической печати?
Такое в России случалось нередко. Да и по сей день практикуется с успехом.
В июне 1937 года он участвовал в одном из писательских диспутов, а 7 октября 1937 года был расстрелян (разумеется, как враг народа). Эту дату приводит литературовед Л. А. Спиридонова, которая хорошо знает историю русской сатиры и юмора первой половины XX века. До обнародования этой даты в различных книгах послевоенного времени, когда имя Бухова вышло из-под запрета, я обнаружил даты совсем другие: 1938-й, 1942, 1944, 1946-й и даже 1953 г. Авторам, которые сообщали эти даты, хотелось, чтобы писатель прожил чуть дольше.
* * *
К сожалению, автобиографии как таковой Бухов не оставил, но в двух рассказах из его сборников — это, конечно же, рассказы, и в них много выдумки — содержатся кое-какие автобиографические детали, и мы их решили поместить вместо автобиографии. В них не только черточки его жизни, но и души. Веселого, милого и умного человека.
* * *
Уже давно, размышляя над судьбами русских юмористов и сатириков — кажется, вскоре после смерти Михаила Михайловича Зощенко, — я написал такой стишок:
Юмористы долго не живут,
Юмористы умирают рано:
Если не настигнет пуля уркагана,
Критика достанет кнут.
Аверченко. Петр Потемкин, Василий Князев, Саша Черный, Борис Левин, Ильф и Петров, Михаил Булгаков, Аркадий Бухов, тот же Михаил Кольцов (который был не только редактором «Правды», «Огонька» и «Крокодила», но и острым фельетонистом, мастером короткого рассказа). Зощенко…
Конечно, были и долгожители. Тэффи, например. Или Корней Иванович Чуковский. Но исключения лишь подчеркивают закономерность…
Ст. Никоненко
Аркадий Бухов
Вместо автобиографии
Канва для биографа
Около тридцати лет я дожидаюсь, что кто-нибудь напишет мою биографию. Срок, по-моему, достаточный, чтобы описать жизнь одного человека. Тем более что умелые люди ухитрялись в какие-нибудь два-три года описать жизнь и историю целых народов.