Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров

Но Гайдар пришел в этот мир с потомственным, генетически закрепленным чувством собственного достоинства. Оно культивировалось в роду Сальковых, в роду его матери, более 300 лет, пять или шесть поколений. Это чувство самоуважения не позволяло ему забывать предательство и хамство. И еще: человек математически точного ума, Гайдар не повторял ошибок.

Когда же бывшая теща сообщила ему об аресте Соломянской, по сути, давно чужой жены, ему в тот же миг вспомнилось все. Недолгие семейные радости и множество страданий. Помимо в быту неизбежных, было много нарочито мстительных, без которых вполне можно было обойтись. Со стороны Соломянской орудием для причинения постоянной боли стал Тимур — главный человек в судьбе Гайдара.

Но когда Аркадий Петрович, ничего теще не обещая, положил трубку и спросил себя: «Что будем делать?», то сам же себе и ответил:

— Спасать!

После звонка Гайдар был не на шутку встревожен: и тем, как сложится судьба бывшей жены, и тем, что будет с Тимуром, который оставался с бабушкой. Кроме того, участь матери — «врага народа» могла искалечить всю дальнейшую судьбу мальчишки.

Гайдар, пока через давних знакомых, начал первые хлопоты.

Но их прервала…

История шестая, прежде неизвестная.

Гайдар в лубянском подвале

(рассказана В. С. и Р. И. Фраерманами)

Я услышал ее от самых осведомленных и верных Аркадию Петровичу людей — от Фраерманов.

Помню славное, незабываемое время, когда раз в неделю, по пятницам, я приезжал к ним на Большую Дмитровку. Здесь, в квартире, где была написана «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви», до войны собирались «Конотопы».

Когда я приходил, Рувим Исаевич усаживался в своем кабинете в старинное кресло. Я включал магнитофон «Весна». И Рувим Исаевич, блестящий собеседник, чуть иронично, посмеиваясь, начинал рассказывать о тех самых тридцатых годах. А Валентина Сергеевна, которая хлопотала на кухне, время от времени что-то добавляла своим громким, решительным голосом [61] .

61

Магнитофонные записи бесед целы. Часть сообщенных сведений я использовал в работе над книгой «Гайдар» в серии ЖЗЛ. А в целом удивительные рассказы Рувима Исаевича и Валентины Сергеевны Фраерманов ждут своего часа.

От них-то я и услышал, что вскоре после гибели Николая Полякова и ареста Соломянской с самим Аркадием Петровичем произошла фантастическая история, достойная пера великого сказочника Гофмана [62] .

Аркадий Петрович шел по Леонтьевскому переулку. Вдруг мимо него проехал шикарный мерседес с красным флажком на крыле. В центре флажка были белый круг и свастика. Лимузин остановился возле германского посольства. Ворота мгновенно распахнулись. Двое служащих в полувоенном вытянулись, провожая глазами автомобиль, в котором ехал посол.

62

Эрнест Теодор Гофман (1776–1822) — немецкий писатель — романтик и фантаст. Один из любимых авторов А. П. Гайдара.

Там, за воротами, находилась чужая территория, частица той страны, с которой в ближайшие годы предстояло воевать. А пока что посол гитлеровского рейха разъезжал по советской столице с фашистским флажком на крыле.

Гайдар остановился у ворот, что встревожило милиционера в будке. Обычно люди спешили пройти мимо посольства как можно быстрее. А этот человек в гимнастерке не только не прошел — остановился.

— Тебе чего здесь надо? — испуганно и грубо спросил милиционер. — Давай проходи.

Аркадий Петрович немало в жизни повидал: бедствовал, бродяжничал, голодал, много раз бывал на волосок от смерти. Но всегда, при любых обстоятельствах, сохранял чувство достоинства, которое ему привили родители. Гайдар терпеть не мог, когда незнакомые люди начинали говорить ему «ты». Или проявляли грубость. Аркадий Петрович мгновенно взрывался. Так взрывается любой из нас, если кто-то начинает скрести ножом по дну тарелки.

Вот почему на грубый, хотя и законный вопрос часового: «Тебе чего здесь надо?», Гайдар с улыбкой ответил:

— Хочу бросить бомбу!

Гайдар полагал: этот неотесанный малый с наганом на поясе сначала от неожиданности дернется, потом рассмеется и уйдет обратно в будку.

А милиционер побледнел, глаза у него выкатились, и он дунул в свисток. Выскочил еще один милиционер. А с ним те двое немцев, что открывали ворота.

У Гайдара хватило выдержки не оказать сопротивления, не расшвырять охрану. Еще никогда в жизни он не был так близок к смерти. Аркадий Петрович с опозданием осознал, какой нелепостью обернулось почти невольное озорство.

Его доставили на Лубянку. Справа от главного здания была неширокая улочка. И Аркадия Петровича под конвоем провели в двухэтажное здание.

В комнате, заставленной мебелью из старинных особняков, он сел перед письменным столом на привинченный к полу табурет. Молчаливый лейтенант взял с полки новую картонную папку с грифом «Наркомат Внутренних Дел СССР» и вывел на обложке: «Гайдар Аркадий Петрович. 1904. Русский. Арзамас».

После этого у Гайдара вытрясли все из карманов. Там оказались: удостоверение члена Союза писателей, ключи от квартиры и немного денег. Больше ничего при нем не обнаружили и отвели в одиночную камеру в подвальном этаже.

Там Аркадий Петрович прожил трое суток. Наконец, за ним явились, долго водили по лестницам и коридорам и привели в светлый кабинет. Отсюда были видны площадь Дзержинского, вход в метро и начало Малого Черкасского переулка, где находился Детиздат.

За столом сидел интеллигентный майор лет сорока, в пенсне.

— Что за шутки, товарищ Гайдар? — сердито спросил майор. — Чем так шутить, лучше бы занялись делом. Детиздат на вас жалуется: у вас два невыполненных договора. И журнал «Пионер» жалуется, что очень давно выплатил вам гонорар за повесть «Бумбараш». А рукописи нет до сих пор. Идите и работайте.

Выйдя на площадь Дзержинского, Гайдар позвонил Фраерманам. Не называя себя, произнес в трубку: «Меня выпустили. Я на свободе».

Что Гайдар арестован, Фраерманы случайно узнали от общего друга, Константина Георгиевича Паустовского. За Аркадием Петровичем к германскому посольству с Лубянки прислали транспорт. Только это была не машина (в 1936 году автомобилей в Москве катастрофически не хватало), а извозчичья пролетка с открытым верхом.

Когда два агента в штатском заботливо усаживали Гайдара, придерживая его с двух сторон, мимо проходил Паустовский. У обоих писателей достало мудрости и выдержки не показать, что они знакомы.

Фраерманы мне потом рассказывали:

— Косту (так друзья звали Константина Георгиевича) поразило: Аркадий садился в пролетку с таким независимым видом, будто это был его личный экипаж и он собирался на приятную прогулку.

Неделю после возвращения Гайдар не выходил из дому, если не считать магазина по соседству. По счастью, оставались деньги. Не нужно было просить у знакомых или в издательстве в долг. Все эти дни он пил. Через неделю сказал себе: «Хватит». И стал заниматься делами Соломянской. Ее-то выпускать на волю никто не собирался.