Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров
Шрифт:
А Владимир Алексеевич вынужден был произвести подобное же харакири своей Главной, самой известной книге. За неимением ритуального кинжала и тупорылого самурайского меча Солоухин вспорол ей брюхо ножницами и вырезал кульминационную главу про утопление на Соленом озере, будто бы совершенное Голиковым.
Это было все равно, как если бы вырезать из «Анны Карениной» несколько страниц про поезд, рельсы и женщину, которая бросилась под колеса.
Или если бы в фильме «Титаник» режиссер вырезал кадры, где громадный пароход натыкается на льдину. И зритель перестал бы понимать: «О чем, собственно, речь? По поводу чего почти сто лет на планете не просыхают слезы?»
А наш Владимир Алексеевич вырезал в своем «романе» главу именно такой значимости.
Это могли быть лучшие страницы в творчестве Солоухина, если бы он писал
Было от чего свихнуться, если ты должен собственной рукой вырезать и выкинуть в корзину лучшее из того, что ты создал за последние годы.
Когда Владимир Солоухин начал заталкивать в свой «роман» хакасский эпос и отчеты о работе советских учреждений в Хакасии за 1920 год, он в прямом смысле слова не отдавал себе отчета, что делает. Что он со своей книжкой творит.
Слегка перефразируя Лермонтова, можно сказать: «и этот лживый ум сегодня изнемог».
А теперь я расскажу вам анекдот. Десятки лжебиографов А. П. Гайдара ссылались на «Соленое озеро» как на «ученейший труд», как на сокровищницу «правдивейших доказательств» злодеяний Аркашки Голикова. И ни один из мнимых гайдароведов не заметил отсутствия самого главного эпизода книги. Никто не обратил внимания на безразмерную сюжетную дыру и не сумел отличить, так сказать, «художественную прозу» Владимира Алексеевича Солоухина от макулатурных текстов, которые сегодня не приняли бы даже в пунктах вторсырья.
Еще раз повторю: объяснений целых два.
Первое: вообще не открывали «исторический роман» «Соленое озеро».
Второе: конечно, открывали, но читать не смогли. Отшвырнули «роман», не прочитав и половины.
Единственное, что могу сказать в защиту этих людей: «Соленое озеро» по своим злодейским целям, по заряду оплаченной ненависти, по своей мертвящей ауре, отсутствию каких-либо признаков нормального литературного произведения (сюжета, образов, характеров и т. д.) оказалось явлением в истории отечественной словесности аномальным. Противоестественным.
Писатель Людмила Жукова заявила на страницах «Экономической газеты», что читать книгу Солоухина «жутко и противно», что «зверства… Аркашки Голикова Солоухин описывает безо всякой опоры на документы» (цитирую по интернет-материалу).
Тем страшнее, что «Соленое озеро», которое на самом деле мало кто читал или хотя бы держал в руках, получило громадный, разрушающий души резонанс — именно такой, какой наниматели заказали Владимиру Солоухину как литературному киллеру.
Население России в середине 1990-х годов насчитывало 160–170 миллионов человек. Примерно 50 миллионов русскоговорящих соотечественников оказалось за рубежом.
Бывший дезертир кремлевского полка, платный осведомитель КГБ СССР и литературный хулиган В. А. Солоухин книгой «Соленое озеро» одурачил около 200 000 000 человек.
Уже выросло два поколения подростков, которые не видели книг Аркадия Гайдара. Многие молодые люди в возрасте 20–30 лет не могут назвать ни одного произведения писателя, включая «Тимура». Но слышали, помнят про «Соленое озеро». Такова сила проникновения и скорость распространения человеконенавистнической информации.
Солоухин вырезал своей рукой главный эпизод, «гвоздь» книги, но это не уменьшило его тревоги.
Готовясь к опубликованию «романа», он был сильно озабочен тем, что с выходом «Соленого озера» даст немало поводов для недовольства и возражений тем, кому известна подлинная история жизни Голикова-Гайдара. А там — совсем близко и до народного суда микрорайона Новопеределкино.
Владимир Алексеевич хорошо запомнил, кто впервые в его многокрасочной жизни связал воедино два слова: «Солоухин» и «суд». Тон моего «Открытого письма» свидетельствовал о серьезности намерений. Я не имел полномочий выступить от имени семьи Аркадия Петровича, но я имел право заступиться за самого себя, если бы Солоухин допустил какую-нибудь кабацкую выходку против меня как биографа Гайдара. Солоухин это понимал и четко разработал две системы защиты… от Камова.
Чтобы стал понятен непростой механизм первой защитной системы, напомню абзац из моего «Открытого письма»:
«…Приведенные
Солоухиным данные (о «преступлениях» А. П. Гайдара. — Б. К.), якобы полученные из первых рук, не соответствуют действительности. Солоухин не располагает ни единым документом, который он мог бы предъявить в подтверждение своей версии, о чем он, кстати, простодушно признался в статье… в "ЛГ"».Далее я писал: «Поскольку Солоухин ввел в заблуждение редакции двух центральных изданий («Огонька» и «Литературной газеты». — Б. К.) и выступил перед многомиллионной аудиторией… как клеветник, я призываю любого члена семьи А. П. Гайдара подать на В. А. Солоухина в суд за клевету в печати».
Сам я этого сделать не мог, поскольку являлся посторонним Гайдару человеком, но обещал родне «предоставить все необходимые документы, опровергающие лживую версию Солоухина» и заочно давал «согласие принять участие в судебном разбирательстве».
Тогда, в 1991-м, Владимир Алексеевич ничего не ответил. Минуло три года. Вышло в свет «Соленое озеро». И Солоухин со страниц своей книги обратился к читателям с такого рода заявлением:
«Не так давно мой коллега, Борис Николаевич Камов, автор двух больших замечательных очерков о смерти Колчака и смерти адмирала Щастного… выступил с новой публикацией об Аркадии Петровиче» [96] .
96
Это заявление Солоухин сделал на с. 120 «Соленого озера».
О Колчаке я писал в очерке «Красноармеец Ваганов: "Адмирала Колчака расстреливал я"» (Совершенно секретно. 1992, № 8).
Солоухину как «биографу» вождя революции здесь понравились две мои мысли. Первая: В. И. Ленин, отдавая тайный приказ о скорейшем расстреле адмирала, нарушал постановление Совета народных комиссаров, подписанное В. И. Лениным, «об отмене высшей меры наказания к врагам народа».
Вторая мысль. Торопя иркутские власти с физическим уничтожением Колчака, Ленин спешил с устранением последнего реального претендента на высшую власть в России. Глава советского государства убирал, прежде всего, личного конкурента.
Второй мой очерк назывался «Щастный против Ленина» (Совершенно секретно. 1993. № 6).
Алексей Михайлович Щастный был капитаном первого ранга. Москва обязала его подготовить к сдаче 200 советских судов, которые зимой 1918 года находились в Гельсингфорсе — в Финляндии. Эту позорную акцию надлежало совершить по так называемому Брестскому миру. Щастный нарушил приказ Совета народных комиссаров и увел 160 отремонтированных судов из Гельсингфорса в Кронштадт, под Петроград. Увел, несмотря на льды и отсутствие ледоколов. Немецкие флотоводцы догнать его не смогли. Щастный не отдал противнику лучшие корабли отечественного флота. Беспримерный подвиг морского офицера привел Ленина, который был по совместительству агентом германской разведки, в бешенство. Через три месяца под другим внешним предлогом гениальный флотоводец был расстрелян.
Что Владимир Алексеевич думал обо мне как биографе Гайдара, значения не имело. Ничего хорошего он думать не мог.
Золотыми в этом абзаце были другие слова: «мой коллега», то есть Владимир Алексеевич ставил меня, скромного литературоведа и журналиста, рядом с собой, человеком известнейшим.
«Борис Николаевич Камов». Имя, отчество, фамилия — полностью. Знак уважения в критическом отзыве крайне редкостный. Но главное: «автор двух больших замечательных очерков». Чтобы не смущать своих читателей щедростью оценки, Солоухин не стал упоминать, что очерки газетные.
Дабы никому не показалось, что отзыв случайный, мимолетный, в другой главе своего «романа» Владимир Алексеевич привел уже цитату из очерка того же Камова о Колчаке. В «Соленом озере» она заняла целых две страницы. Владимиру Алексеевичу так понравился психологический портрет В. И. Ленина, который я дал в очерке, что он пожелал, чтобы читатели тоже оценили незаурядность моего дарования.
Не считайте, что создатель «Соленого озера» сбился с панталыку. На этот раз Владимир Алексеевич совершил четко продуманный психологический маневр в надежде на то, что я окажусь вороной, которая уронит сыр. Тут имелась одна тонкость.