Аркадий Райкин
Шрифт:
Каждая фраза, каждое «откровение» вызывали смех. На этот смех и рассчитывал артист, выставляя на всеобщее осуждение философию лодыря, лишь слегка приукрашенную гротеском. Он не бичует, не резонерствует, а показывает характер, вырастающий в художественный образ. Лишь фраза: «Кровать-то большая, сколько специалистов можно уложить» — содержала намек на то общее, что скрывалось за частным. Персонаж полулежа размышлял: «Вот клоп будет жить вечно, потому что не высовывается...»
В спектаклях «Избранное» начала 1970-х годов, как и в предшествовавших им «Светофоре», «Плюс-минус», Райкин почти вовсе отказался от мелких тем, юмор использовался им теперь лишь как «подстилка» для сатиры. Его миниатюры, посвященные самым важным, самым больным вопросам советской действительности, были построены на выработанном им особом приеме, который сам артист описывал так: «Япоказываю явление, вскрываю его механизм, но
21
Эллипс — здесь: риторический (разговорный или письменный) прием, состоящий в пропуске необходимого элемента высказывания, который в данном контексте легко восстанавливается зрителем или читателем, включающимся в игру, сотворчество.
Периодически его работа прерывается пребыванием в больничной палате. Кроме того, в январе 1975 года добавились тяжелое заболевание Ромы и связанные с этим волнения. Под угрозой оказался сам факт существования театра. Как говорил Аркадий Райкин, об этом тяжелейшем периоде его жизни можно написать отдельную книгу. И все-таки помощь врачей и его собственная железная воля позволили ему в прямом и переносном смысле встать на ноги. Он сам считал, что ему помогла целительница Джуна Давиташвили.
Мне удалось по «наводке» Михаила Жванецкого расспросить Райкина о Джуне. Вот его рассказ, записанный на магнитофон 10 апреля 1987 года:
«Есть такой анекдот. Врач говорит: ну что, будем лечить или пусть живет? Лечение Джуны повредить не может — это, на мой взгляд, нечто вроде биостимулятора. Наша встреча произошла лет десять тому назад. После очередной больницы еду в подмосковный санаторий «Сосны». Один из отдыхающих рассказывает мне о том, как помогла его жене некая Джуна Давиташвили. Пробую ее добиться, что оказывается довольно трудно. Наконец Джуна назначила мне день и час приема. Но первый визит оказался неудачным — ее не было дома, в подъезде и на лестнице ждали люди. Возвращаюсь в санаторий с ощущением неловкости, что зря прогонял человека, любезно предложившего меня подвезти. А главное, теряю надежду на встречу с Джуной.
Что же делает Бог? Неожиданно Джуна сама приезжает в наш санаторий навестить своего больного и садится ужинать за один стол со мной. Мы познакомились. После ужина Джуна зашла ко мне в номер. В чем заключалось ее лечение? Не знаю. Знаю только, что через десять минут я почувствовал себя лет на двадцать моложе. В течение этих десяти минут она, не дотрагиваясь до меня, делала какие-то пассы руками.
После первого сеанса разница в самочувствии была столь ощутимой, что я понял — Джуна действительно сможет мне помочь. Теперь я уже вошел в ее орбиту и стал регулярно приезжать на прием, где пришлось повидать много интересного. Случалось, когда я неважно себя чувствовал, она приезжала и в театр.
Не знаю, многим ли действительно помогла Джуна, но знаю, что она не вредила. Есть ведь такая заповедь: «Не навреди!» А если помогла кому-то, совсем хорошо. Но дело в том, что министр здравоохранения, которым в ту пору был Б. В. Петровский, повел с ней решительную борьбу. К Джуне стали присылать бесчисленные комиссии, проверявшие ее деятельность. Комиссии писали свои заключения, в дальнейшем они претерпевали немало изменений: из них изымалось всё положительное, а отрицательное усиливалось и добавлялось. Делалось всё, чтобы очернить Джуну.
В такой сложной обстановке мне казалось необходимым сделать всё возможное, чтобы поддержать Джуну. Помочь ей остаться в Москве, откуда ее грозились выселить, и продолжать помогать нуждающимся в ней людям. Я написал письмо Л. И. Брежневу, вложив в конверт отзывы врачей. Джуна получила квартиру, прописку и постоянное место работы.
Она продолжала принимать и дома, хотя удовлетворить всех, конечно, не могла. Работала много. Когда вставала, не знаю, но ложилась очень поздно. Нередко, закончив прием около двенадцати ночи, ехала еще к кому-то на дачу. Мне она всегда уделяла много внимания, и я ей очень благодарен.
Кто-то продолжает считать ее шарлатанкой, кто-то не находит в ее работе ничего удивительного. Что касается меня, то я уверен, что такое явление нуждается в изучении, но никак не преследовании. Ведь есть еще немало заболеваний, с которыми медицина не может бороться, нет и соответствующих лекарств. Вдруг она сможет кому-то помочь!»
Добавлю, что Джуна (Евгения Ювашевна) Давиташвили наделена многими талантами — пишет стихи, рассказы, хорошо рисует, в молодости выступала на сцене. Она стала первым в СССР официально зарегистрированным экстрасенсом. Что касается Аркадия Райкина, то возможно, она вкупе
с традиционной медициной продлила ему активную творческую жизнь на десять лет — так, по крайней мере, считал он сам.Глава пятнадцатаяРАЙКИН НА ПЛЕНКЕ
В кино и на телевидении
«Сделать что-то навсегда — естественное желание актера», — писал Аркадий Райкин в статье «Как я снимался в кино». А снимался он на удивление мало. После двух фильмов — «Доктор Калюжный» («Ленфильм») и «Огненные годы» («Беларусьфнльм»), смятых в 1938 году, еще до официального открытия Театраэстрады и миниатюр, — наступил перерыв. В этих фильмах Райкину не приходилось создавать сложных характеров. Режиссерам нужны были его внешность, типаж. Это были молодые положительные герои: один сражался на поприще науки, другой — в партизанском отряде в годы Гражданской войны. Вскоре после съемок работа в театре, выступления на эстраде стали занимать всё время и внимание артиста, кино оказалось забыто.
В октябре 1942 года в опустевшей Москве, когда многие театры были эвакуированы, Ленинградский театр миниатюр работал на сцене Театра им. Ленинского комсомола. Аркадия Райкина пригласили сняться в роли веселого киномеханика, показывающего бойцам запечатленный на пленке концерт. Это было боевое задание, обязательное и одновременно почетное. Это был «двойной фильм», «фильм в фильме»; он так и назывался «Концерт фронту». Программа концерта как бы была составлена по заявкам бойцов, и фильм начинался с эпизода просмотра в солдатской землянке этих заявок, в которых были названы лучшие артисты, представляющие разные жанры: классический балет и эстрадный танец, академический вокал и русские народные и лирические эстрадные песни, патетическую декламацию, цирковые номера и, конечно, джаз-оркестр под руководством Леонида Утесова. Начинался концерт «Священной войной», песней «Вася-Василек» и задорными хореографическими композициями Краснознаменного ансамбля красноармейской песни и пляски СССР под руководством А. В. Александрова, а заканчивался одной из любимых песен бойцов «Одессит Мишка» в исполнении Утесова. Участие в съемках этого фильма не только было свидетельством того, что артист является любимцем публики, но и давало каждому, в том числе и тем, кому не пришлось участвовать во фронтовых бригадах, ощущение, что они внесли посильный вклад в дело борьбы с врагом, в будущую победу.
Картина была снята на Центральной студии документальных фильмов одним из лучших тогдашних режиссеров-документалистов Михаилом Слуцким, он же совместно с широко известным режиссером и киносценаристом Алексеем Каплером написал сценарий фильма. Премьера состоялась накануне празднования 25-й годовщины Октябрьской революции, 6 ноября 1942 года.
Фильм снимался в одном из холодных, неотапливаемых павильонов «Мосфильма», Не знаю, кому принадлежала идея пригласить Аркадия Райкина на роль киномеханика, приехавшего в одну из воинских частей для показа фильма, но она оказалась весьма удачной благодаря обаянию молодого артиста, его умению вести конферанс, который выглядел как беседа с собравшимися в землянке бойцами, как легкий, ненавязчивый комментарий к последующим номерам. Иногда он мог быть бессловесным — лишь мимика и жест. «Песни бывают разными: такими, вот такими и такими», — предварял он выступление Клавдии Шульженко выразительными жестами, и зрителям было понятно, что речь идет о песнях лирических, боевых или юмористических. Солдатская пилотка закрывала его пышную шевелюру, что еще больше привлекало внимание к его необыкновенным глазам, о которых так много написано. Отсвет этих глаз как бы отражался на лицах бойцов, вносил особое, светлое настроение в суровую обстановку землянки.
Собственно говоря, Аркадию Рай кину ничего не нужно было играть. Как на эстраде, он вел конферанс в своей обычной манере, с присущими ему простотой и доверительностью, создавая образ такого же, как и его зрители, фронтовика-киномеханика, любящего свое дело. Чего стоит кадр, когда у входа в землянку он нежно прижимает к себе металлические коробки с пленкой, которая, он верит, порадует бойцов!
«Концерт фронту» в первую очередь показывался в частях с помощью портативных проекционных киноаппаратов. Фильм получил широкую известность, тем более если учесть, что телевизоров еще не было и киноконцерты позволяли увидеть любимых артистов, чьи голоса звучали по радио. Веселый киномеханик был «свой» и в то же время как бы чуть «выше», поскольку знай всех, кого показывал на экране. Дар конферансье позволял неназойливо, незаметно стать соединительным звеном между выступающими знаменитостями и солдатами, возможно, никогда не бывавшими на их концертах. После показа в действующей армии фильм разошелся по всей стране, позволив в самых отдаленных ее уголках воочию увидеть того самого Аркадия Райкина, что пустил в словесный оборот смешной термин «авоська».