Аркадия

Валентайн. А что тут страшного? Ну, ботаник…

Бернард. Это конец! Я же выступал по телевизору! В программе "Во время завтрака"!

Валентайн. Это даже не означает, что Байрон не дрался на дуэли. Просто Чейтер не был убит.

Бернард. Думаешь, меня пригласили бы на «Завтрак», если б Байрон промахнулся?!

Ханна. Успокойся, Бернард. Валентайн прав.

Бернард(хватаясь за соломинку). Ты полагаешь? Ну конечно! Рецензии-то в «Пиккадилли» были! Две абсолютно неизвестные рецензии Байрона! И строки, которые он приписал в "Английских бардов". Я внес весомый вклад!

Ханна(тактично). Возможно. Вполне правдоподобно.

Бернард. Правдоподобно?! К дьяволу! Не правдоподобно, а ясно как дважды два. Я доказал, что Байрон был здесь. Убил зайца. И написал эти строки. Жаль только, сделал основной упор на дуэли и смерти Чейтера. Почему вы меня не остановили?! Это же выплывет… Ошибка… Превратное толкование собственного открытия… Как ты думаешь, неужели какой-нибудь педант-ботаник спустит цепных псов? И когда?

Ханна. Послезавтра. Письмо в "Таймс".

Бернард. Ты?…

Ханна. Работа грязная, но кто-то же должен марать руки.

Бернард. Дорогая. Прости. Ханна…

Ханна. У тебя своё открытие, у меня — своё.

Бернард. Ханна.

Ханна. Бернард.

Бернард. Ханна.

Ханна. Да заткнись ты! Все будет сухо, скромно, без малейшего злорадства. А может, пусть лучше напишет какой-нибудь собрат-байронист?

Бернард(с жаром). Ни в коем случае!!!

Ханна. А потом, в твоем письме в «Таймс», ты…

Бернард. В моем письме?

Ханна. Ну, разумеется. Надо же поздравить коллегу. Достойно, доброжелательно. На языке, принятом в научных кругах.

Бернард. Дерьмо хлебать…

Ханна. Считай, что это шаг вперед в изучении далий.

Из сада вбегает Хлоя.

Хлоя. Почему вы не идете?! Бернард? Ты еще не одет! Давно приехал?

Бернард смотрит на нее, потом на Валентайна и впервые осознает, что Валентайн в необычном костюме.

Бернард. Зачем ты так вырядился?

Хлоя. Быстрее же! (Принимается рыться в корзине, подыскивая одежду для Бернарда.) Надевай что понравится. Нас всех сейчас будут фотографировать. Кроме Ханны.

Ханна. Я приду посмотреть.

Валентайн и Хлоя помогают Бернарду облачиться в камзол, прилаживают кружевной воротник.

Хлоя(Ханне). Мама спрашивает, нет ли у тебя теодолита.

Валентайн. Хлоюшка, а ты-то у нас сегодня кто? Пастушка?

Хлоя. Джейн Остин! [36]

Валентайн. Как же я сразу не понял!

36

Джейн Остин — английская писательница (1775–1817).

Ханна(Хлое). Теодолит? Он в эрмитаже.

Бернард. Разве уже пора? Для чего будут фотографировать?

Хлоя. Как всегда, дл местной газеты. Они всегда приходят к началу бала и хотят, чтоб в кадр влезли все. Гас просто великолепен…

Бернард(с отвращением). В газету! (Выхватывает из корзины подобие епископской митры и натягивает на уши и лицо, закрывая его почти целиком. Приглушенно.) Я готов!

Вслепую идет следом за Валентайном и Хлоей. За ними выходит Ханна.

Освещение меняется. Вечер. На улице зажигаются бумажные фонарики. Из соседней комнаты доносятся звуки рояля.

Входит Септимус с масляной лампой в руках. Еще он несет учебник математики и записи Томасины, сделанные на отдельных листах. Усаживается к столу читать. За окнами, несмотря на фонарики, почти темно.

Входит Томасина со свечой — босиком, в ночной сорочке. Вид у нее таинственный и возбужденный.

Септимус. Миледи! Что случилось!

Томасина. Септимус! Шш-шш! (Тихонько прикрывает дверь.) Ну наконец мы улучили минуту!

Септимус. Господи, для чего?

Она задувает свечу, ставит подсвечник на стол.

Томасина. Не разыгрывай святую невинность. Мне завтра семнадцать лет! (Целует Септимуса в губы.) Ну вот!

Септимус. О Господи!

Томасина. Теперь показывай, я заплатила вперед.

Септимус(поняв наконец в чем дело). Ох!..

Томасина. И князь играет для нас как по заказу! Нельзя не уметь танцевать вальс в семнадцать лет.

Септимус. Но ваша маменька…

Томасина. Упадет в обморок! А мы будем танцевать, пока она не очнется. Весь дом спит. Я сверху услышала музыку. Ну, Септимус, миленький, поучи меня!

Септимус. Тише! Сейчас не могу!

Томасина. Можешь, можешь! Только помни: я босиком, не отдави мне ноги.

Септимус. Не могу, потому что это вовсе не вальс.

Томасина. Разве?

Септимус. И темп не тот.

Томасина. Тогда подождем, пока он заиграет побыстрее.

Септимус. Миледи…

Томасина. Господин Ходж! (Она ставит стул подле него, усаживается и заглядывает ему через плечо.) Ты читаешь мою работу? Здесь? Почему ты так засиделся?