Аркан

Горец оторвал глаза от трупа и увидел спешащего к нему через плац Кая. Почему-то грудь у него была в крови, и бежать бедняге приходилось по косой плоскости, все более и более встававшей дыбом. Тут колени подогнулись, и Токе повалился в бездонный черный провал. Последнее, что он помнил, были летящие за ним во мрак наперегонки пушистые снежинки.

В Церрукан пришла зима.

Часть 3 ОТШЕЛЬНИК

Отшельник, или Искатель, вступил на самый чистый из путей — путь познания.

Глаза его закрыты, ибо для того,

чтобы узреть свет Истины, ему не нужно земное зрение.

Погружаясь в себя, он найдет решение.

Толкователь арканов Эвана

Глава 1 Обитель Милосердия

Настоятель Феофан изучал отчет казначея за уходящий год, когда в дверь его покоев постучали. Преподобный нахмурился и почесал за ухом кончиком пера. У казначея был каллиграфический, но бисерный почерк, от которого стареющие глаза настоятеля в напряжении слезились. Колонки ненавистных цифр прыгали и менялись местами, заставляя Феофана вздыхать и перепроверять расчеты по нескольку раз. А тут еще этот назойливый посетитель. Преподобный надеялся: если не открыть сразу, визитер поймет, что побеспокоил не вовремя, и уйдет восвояси. Но нет! Монах попался недогадливый. Кулак все настойчивей колотил в дубовую дверь, отдаваясь под лысым черепом настоятеля начинающейся головной болью.

— Войди, брат мой! Не заперто, — рявкнул Феофан чуть громче, чем подобало, тут же рассердился на себя за несдержанность и в сердцах захлопнул книгу с бухгалтерией.

Дверь распахнулась. Невысокий тщедушный человечек влетел в помещение, высунул голову обратно в коридор, будто опасался преследователей, снова метнулся внутрь и плотно затворил тяжелую створку.

— Он очнулся, отче! — Брат Макарий, которого среди десятков монахов выделяли длинные всклокоченные волосы и очки на кончике носа, в два шага оказался у письменного стола. Его руки рассекали воздух, широкие рукава рясы хлопали, как крылья. — И сотворил знак розы! Впервые за столько лет…

Феофан прервал возбужденную речь Макария решительным жестом:

— По порядку, брат мой, прошу тебя, все по порядку. Кто очнулся? И что сотворил? И не может ли это подождать до завтра? Я как раз сижу с важным отче… — В этот момент смысл слов посетителя пробился через барьер головной боли, и настоятель замер на полуслове, выпучив испещренные красными прожилками глаза. — Знак розы? Ты уверен?

Монах отчаянно закивал, теребя бороду и без того такую же всклокоченную, как шевелюра:

— Клянусь светлой Лючией, вернувшей силу чреслам короля Лехеля! — И, выпустив бороду, посетитель порывисто начертал в воздухе подобие двойной восьмерки.

Семидесятилетний настоятель взлетел со стула с резвостью юноши и вцепился в коричневый рукав, прижимая ладонь Макария к столешнице:

— Никогда! — прошипел он в удивленные глаза монаха так близко к его лицу, что линзы круглых очков покрылись туманом. — Никогда больше не используй знак! Он все еще полон силы, хотя тех, кто помнит его, остается все меньше и меньше.

— Значит, обитель даст несчастному приют и свое покровительство? — просиял улыбкой Макарий.

В голове настоятеля что-то щелкнуло, боль за лобовой костью усилилась, распространяясь на виски. «Он очнулся», «несчастный»… Феофан неловко опустился на стул, сложив руки на книге, о которой успел позабыть:

— Ты говоришь о том мальчишке, что выловил из реки Ноа?

Монах энергично кивнул, борода обмела рясу на груди:

— Именно, отче, именно! Он очнулся, вот только что. Я как раз был в лазарете, и брат Симеон подозвал меня.

— Утопленник говорил с Симеоном? — Настоятель в тревоге потер висок.

— Нет. Не думаю, — удивленно пробормотал Макарий. — Юноша был слишком слаб. Брат кликнул меня сразу, как только тот подал признаки жизни.

— А с тобой? — Феофан уставился на посетителя, щуря усталые глаза.

Монах печально покачал головой:

— Я сказал, что здесь, в обители, он в безопасности, и братья позаботятся о нем. Но бедняга не произнес ни звука. Только сделал знак, — рука Макария снова взметнулась в воздух, но тут же упала под предостерегающим взглядом настоятеля. — Да, начертал розу, значит, и снова в беспамятство провалился. Но Симеон говорит, теперь пойдет паренек на поправку. Так мы дадим ему покровительство?

Феофан грузно поднялся на ноги, вышел из-за массивного стола и приблизился к окну. В монастырском саду ветер перебирал голые ветви плодовых деревьев, на одном из которых еще висели последние яблоки. Ненасытные галки как раз планировали совершить на них налет, подбираясь ближе и ближе к сочным фруктам, но настоятель остался равнодушен к мародерам. Мысли его были о другом.

— Брат мой, ты помнишь, почему я поручил тебе присматривать за утопленником на случай, если он выживет? — Феофан отвернулся от окна и устремил хмурый взор на посетителя.

— Конечно, отче, — Макарий всплеснул руками. — Вы опасались, как бы паренек не оказался тем, кого разыскивает СОВБЕЗ. Но это же нелепица! То есть, — поспешил добавить монах, когда кустистые седые брови преподобного сошлись на переносице, — я еще могу поверить, что он обрюхатил мельникову дочку и с перепугу дал деру — дело-то молодое. Но двойное убийство! Это уже ни в какие ворота не лезет, особенно когда один из убитых — маг!

— Но ведь приметы сходятся, — поднял скрюченный подагрой палец Феофан. — Возраст, телосложение, темные волосы, голубые глаза.

— Да таких ребят сыщется дюжина в любом селе! — взмахнул руками монах — так энергично, что пара свитков, подхваченных сквозняком, скатилась со стола. Щеки Макария заалели сквозь бороду. Сыпля извинениями, он бросился подбирать упавшее, задел резную ножку и чуть не свернул на себя письменный прибор.

Феофан возвел очи к небу:

— Полно-то полно. Но что-то пока никто из окрестных мужиков не пришел за пропажей. Утопленник может оказаться тем самым, горлицким, — беглым магом и опасным преступником. Если обнаружится, что обитель причастна к его укрывательству, боюсь, последствия будут очень печальными. Даже эти священные стены нас не спасут.

— Но в уставе монастыря записано, что мы должны давать защиту страждущим! — Макарий выпрямился, прижав ладони к груди, борода воинственно встопорщилась. — Знак розы наложил на наши уста печать молчания. Если мы нарушим ее, то не только запятнаем репутацию обители и омрачим Источник Света, но и навлечем на себя гнев Божий. Вспомните летописи, отче! Если бы не милосердие королевской дочери, спасшей на этом самом месте младенца, принесенного рекой, то никаких «священных стен» не было бы и в помине. Возможно, это знак свыше!