Арктические зеркала: Россия и малые народы Севера
Шрифт:
Показательные суды не очень сильно помогали. Вскоре четырнадцать (из 439) тофаларов умерли от алкогольного отравления{1078}.
Комитет Севера оказался в трудном положении. Из всех отчетов явствовало, что малые народы нуждаются в защите, причем в большей степени, чем когда-либо прежде. В который раз формулируя традиционную политику Комитета, Скачко предупреждал, что массовая колонизация и ускоренное промышленное развитие «могут повести к уничтожению народов Севера, этих лучших использователей северной природы»{1079}. Но массовая колонизация и ускоренное промышленное развитие были официальными догматами веры, и их следовало принимать как данность. «Конечно, никто не собирается утверждать принцип “Север для северян”»{1080}.
Налицо было противоречие из числа тех, которые коммунисты любили называть диалектическими: с одной стороны, «бешено-бурное развитие производительных сил крайнего севера», с другой — «крайне отсталые народности, доставшиеся нам от прежнего
Означало ли это, что малые народы Севера «не могут быть немедленно включены в этот процесс», что они «отбрасываются в сторону»?{1083} Скачко и его товарищи из Комитета Севера так не думали. Предложенное ими решение состояло в безотлагательном претворении в жизнь политики национального районирования, старого проекта, осуществление которого постоянно срывалось из-за притока иммигрантов и нехватки топографов{1084}. Повышенный интерес к районированию был в равной степени уступкой неизбежности индустриального развития и попыткой положить ему пределы. Прежде всего это означало конец особого централизованного управления коренными народами Севера. Создание «национальных районов» ставило их в один ряд с прочими официально признанными меньшинствами и предназначало для них стандартное место в федеральной структуре. В терминологии Наркомнаца, проблему отсталости следовало решать путем присвоения северянам статуса полноправных национальностей. По словам Скачко, который одинаково горячо защищал обе части уравнения,
Советская власть ставит своей целью не сохранение народов Севера в их первобытном состоянии, в виде редких этнографических экспонатов, и не содержание их на роли иждивенцев государства на особо резервированных для них и отрезанных от прочего мира территориях, типа зоологических парков, но всесторонне культурно-национальное развитие и вхождение их в качестве равноправных (не только принципиально, но и фактически) членов и активных строителей социалистического хозяйства{1085}.
Создание национальных районов должно было убедить правительство в том, что никто не просит об особом отношении или о снижении «бешеной скорости». Оно должно было, по обещанию Смидовича, привести «к решительному подрыву унаследованного от прошлого отъединения малых народов Севера от остального населения на Севере», связать «эти народы со всеми другими народами СССР в деле социалистического строительства»{1086}.
В то же самое время руководители Комитета явно надеялись на то, что создание новых автономных районов обеспечит народам Севера некоторую степень защиты или хотя бы возможность планирования. Районирование должно было сопровождаться земельной переписью и распределением охотничьих и рыболовецких угодий по этническому принципу. Коренное население следовало отделить от некоренного, а там, «где необходимо», новоприбывшие подлежали выселению{1087}. (Эти меры должны были стать торжеством ленинской национальной политики, а не рецидивом антииндустриального «народничества».) Внутри районов малые народы должны были включаться в экономическое развитие: осторожно, постепенно и в плановом порядке. Главным опасением Скачко была не индустриализация сама по себе, а растущее применение труда некоренного населения. С его точки зрения, овладение новыми навыками было трудаой, но выполнимой задачей; полное выпадение из сферы государственной экономики означало верную смерть. «Развитие промышленности и сельского хозяйства на отсталых окраинах без вовлечения в процесс развития местного населения — представляет не социалистический, но капиталистический метод колонизации»{1088}. Чтобы социалистический метод увенчался успехом, малые народы Севера должны были научиться любить шахты, лесопилки и фабрики, но прежде всего они должны были стать более эффективными производителями продовольствия. Скачко, очевидно, исходил из того, что, поскольку на первых порах промышленных рабочих придется в любом случае привозить издалека, единственным способом предотвратить массовую иммиграцию русских был переход коренного населения на роль крупных поставщиков продовольствия. Чтобы достичь этой цели, хозяйство местных оленеводов должно было стать «рациональным», а это — в который раз — означало, что они должны учиться у «культурных кочевников» Швеции и Финляндии{1089}.
Никто не утверждал, что «крайне отсталые народы» в состоянии добиться всего этого сами. И вновь ключом к успеху были кадры: со временем — туземные, а пока — хорошо подготовленные и добросовестные русские. «Отсутствие организованного пролетариата из туземцев и слабость партийных организаций и советских органов требует хороших руководителей, знающих принципы ленинской национальной политики и имеющих опыт работы в национальных районах»{1090}. Недостаток
таких людей был давней проблемой, но Комитет Севера не знал никакого другого способа справиться с ситуацией. Малые народы нуждались в руководстве, и не было иного выхода, как продолжать поиски хороших руководителей.Наконец, чтобы районирование было эффективным, новые национальные районы нуждались в независимом финансировании{1091}. Это требование было основополагающим для членов Комитета: пока районы не будут напрямую (и щедро) субсидироваться из Москвы, о защите от поселенцев, культурных кочевниках, хороших руководителях и спасении от «разложившихся» местных чиновников не могло быть и речи. Успех всего начинания зависел от того, хватит ли у новых административных единиц денег, чтобы отстаивать интересы коренного населения (как их понимал Комитет Севера). Соответственно Комитет попросил Госплан и все наркоматы, занятые на Севере, о создании специальных северных отделов{1092}. Даже если создание новых административных структур привело бы к закрытию Комитета Севера, оставалась надежда на то, что системы планирования это бы не коснулось. У малых народов по-прежнему были бы высокопоставленные защитники — гораздо более сильные и влиятельные, чем Скачко и Смидович.
Районирование проводилось быстро и без особой предварительной подготовки. Перед лицом растущей иммиграции и промышленной экспансии Комитет действовал по принципу «все или ничего», и к концу 1930 г. на Крайнем Севере было девять национальных округов и восемь национальных районов{1093}. (Селькупы, кеты, саами и часть коренных обитателей низовий Амура были обойдены вниманием «в силу слабой изученности… [их] расселения и экономического тяготения».){1094} Родовые советы, очевидно несовместимые с новым территориальным устройством и насильственной коллективизацией, были тихо распущены и заменены оседлыми или «кочевыми» вариантами стандартных общесоюзных советов{1095}. Новые «Положения» не вступили в силу до 1933 г., но нет оснований полагать, что за их введением последовали перемены в реальной практике формирования административных единиц. В теории между тем перемена была разительной. Во много раз перевыполнив первоначальный план Комитета, малые народы Севера вступили в братскую семью советских народов «как равноправные участники социалистического хозяйства». Равноправные, но исключительные. Комитет по-прежнему существовал, и его руководители делали все, что могли, чтобы облегчить коренным северянам участие в социалистическом хозяйстве.
Впрочем, дело их (и тех и других) было плохо. По словам Смидовича, границы вновь созданных автономных единиц «проведены карандашом на карте, которая часто совсем не соответствует действительности… При отсутствии закрепления угодий за старым населением новые предприятия и группы населения располагаются часто уже на освоенных местах, и тем самым выбивая из колеи хозяйственную жизнь старых групп населения, туземцы часто оказываются в трагическом положении»{1096}.
Комитет продолжал возражать против внепланового вторжения людей и промышленности в места проживания коренного населения и требовал «ограничить ссылку социально опасных элементов в национальные округа» и «допускать отчуждение угодий трудового землепользования… лишь в исключительных случаях особой государственной важности»{1097}. К несчастью для Комитета, в разгар индустриализации все, что имело хотя бы отдаленное отношение к экономическому развитию, было делом особой государственной важности. Насколько московские плановики и провинциальные чиновники могли судить, государство не слишком беспокоилось о туземцах, коль скоро задания пятилетки выполнялись. А в заданиях пятилетки о туземцах ничего не говорилось. Как писал Скачко, «“людям цифр”, привыкшим обращаться с сотнями миллионов душ и миллиардами рублей, очень трудно понять большую политическую значимость мероприятий, относящихся к такой незначительной группе населения, и потому средств для них… обыкновенно не хватает»{1098}. Госплан и наркоматы отказывались создавать особые северные отделы, ссылаясь на то, что они работают не по территориальному принципу; Наркомзем утверждал, что у него нет ни времени, ни средств для того, чтобы заниматься туземными угодьями, и что в любом случае охота не входит в сферу его компетенции; Наркомфин игнорировал распоряжение правительства о повышении зарплаты местным сотрудникам Комитета, а чиновники Госплана ничего не знали о создании национальных районов, пока Скачко — год спустя — не оповестил их об этом{1099}.
В отсутствие финансирования из центра национальные районы и кочевые советы должны были полагаться на областные бюджеты. Результаты были до боли знакомы Комитету Севера. В Николаевске-на-Амуре коренные народы Севера составляли 48% населения, но получали лишь 12% бюджетных средств, а в Березовском и Обдорском районах ни в одном туземном совете не было платного секретаря (из-за нехватки денег и персонала). Государственные органы на уровне национальных районов либо не существовали вовсе, либо формировались по инициативе райисполкомов (а не национальных районов) в рамках заготовительных кампаний. Когда местных чиновников спрашивали о положении коренных народов, они указывали на Комитет Севера как на единственное учреждение, которое занимается этим вопросом. Порочный круг замкнулся. Признавая поражение, Комитет объявил, что единственным источником финансирования туземной администрации являются туземные налоги (на «кулаков»){1100}.