Армада
Шрифт:
Психолог упал в обморок, но ряды даже не шелохнулись.
После этого блестящего, полного экспрессии выступления, командир «Сволочного» удалился в свою роскошную трехкомнатную каюту. Нажав кнопку шкафа, он получил тщательно выглаженную парадную форму и, надев ее, позвякивая и шурша аксельбантами и многочисленными медалями, при кортике и фуражке присел к столу, положив перед собой внушительный револьвер. С фотографии улыбалась ему его многочисленная семья; родственники специально запечатлели себя перед отплытием обреченного корабля. Теперь все они, включая дядюшек, тетушек, сестер, братьев и, наконец, его собственную жену с детьми, строго наблюдали за действиями капитана первого ранга. Тот не спеша докурил сигару, отдал честь семейству и пробормотал:
– Ума не приложу, что теперь будет поделывать старикан со всем этим сбродом. Но не сомневаюсь – впереди веселые деньки.
И залепил себе полноценные девять грамм.
– Трусливая сволочь, – брезгливо откликнулся Адмирал на трюк командира «Сволочного». Он повернулся к дежурному: – Подготовьте новый приказ. Те,
Удивительно, но опасения за умы экипажей оказались напрасны. Подобным фактом был посрамлен скептицизм Главного психолога и Главного корабельного доктора. И тот и другой ожидали наплыва посетителей – его не последовало. То ли сыграла свою роль выданная матросам в тройном объеме водка, то ли никто еще до конца не смог осмыслить всю серьезность положения. Так или иначе, но из ста с лишним тысяч приговоренных на вечное плавание сошел с ума только механик с «Отвратительного», да и то совершенно по другому поводу. Пропустив из-за вахты смотр, он тем же вечером выиграл у сговорившихся товарищей в карты невероятную сумму, которая решительно никому теперь была не нужна. Шутники охотно поддавались – механик в азарте ничего не заметил и в конце концов рехнулся от счастья. С долговыми расписками и деньгами во всех карманах, подобно гашековскому персонажу, он бегал по кораблю в тщетной надежде распорядиться своим внезапно свалившимся на голову богатством.
В тот же самый вечер на резонный вопрос Главного штурмана, куда теперь держать курс, Адмирал впервые не мог дать ответа.
– Бессмыслица, коллега! – заявил на исходе первой недели подобного плавания Главный корабельный доктор Главному психологу. И с грохотом, словно игрок в домино, припечатал к столу две мензурки с толстыми стенками. В своей каюте он угощал собрата сногсшибательным эликсиром. – Космическая, вселенская, я бы даже сказал, Божественная бессмыслица! – продолжил врач. – Главный вопрос ближайшего времени – чем заполнить существование! Всем нам надо поразмышлять об этом. Тем более времени предостаточно и вопросик архисерьезнейший. Прежний смысл потерян, и, судя по всему, бесповоротно. Теперь, как говаривал Пушкин, согласно «силе вещей», для корабельного плебса жизнь неминуемо должна рассыпаться на множество маленьких смыслов. Перед стариком нелегкая задача: прежде всего, нужно дать новую веру всему этому матросскому сброду, сообразить какую-нибудь идею, придумать хоть черта в ступе. В конце концов, можно пообещать Царствие Небесное. Или вообразить, что в океане сохранился хоть какой-нибудь осколочек суши с чудом выжившим там племенем амазонок. Людям нужно заморочить головы – чем быстрее, тем лучше!
Психолог опрокинул мензурку – силы и самообладание изменили ему, он всхлипнул. Главврач по-прежнему держался молодцом и постучал пальцем по клетке с любимой канарейкой. Птичка с готовностью ответила.
– Каждому свое. Разумеется, и я не перестаю утверждать это, мы балансируем на грани безумия. Чтобы пресечь панику и разложение, потребуется жесткая власть. Если старик не дурак, он выстроит иерархию, создаст преторианскую гвардию и будет править кнутом и пряником, бросая толпе хлеб и зрелища. Вплоть до гладиаторских игр. В этом случае нам необходимо немедленно повести свою игру, мой милейший коллега!
– Что вы имеете в виду? – еще раз всхлипнул Психолог.
Главврач ухмыльнулся:
– Прежде всего, я имею в виду то, что нам, как биологическому виду, не привыкать к одиночеству. Человечество, мир его праху, само по себе было вселенски одиноко в своем существовании. И вынуждено было прозябать на ничтожном шарике посреди невообразимой, немыслимой космической пустоты. Но тем не менее оно ведь не сходило с ума от сознания собственного ничтожества и в конце концов всегда находило себе миллионы различных смыслов. Писатели писали, врачи лечили, жестянщики лудили посуду и Македонские то и дело старались захватить лучший из миров. И все как-то спасались! Так в чем же дело, коллега?
– Не понимаю вас, – вздохнул Главный психолог, которому сивуха здорово ударила в голову.
– Что же тут понимать, батенька. Наполните свой мирок, пусть даже ограниченный (а у кого он не ограничен?), хоть каким-нибудь смыслом – и одиночество, этот предвестник помешательства, отступит. И здесь нужно быть хитрее, умнее прочих.
– Нет, не понимаю, – шептал несчастный.
Главврач стоял над ним руки в боки, светясь цинизмом и хладнокровием:
– Подскажите старику, пользуясь своим положением, что делать. Станьте его советником – и тогда вы себе и мне обеспечите место в стае. Хомо хомини люпус эст. Да очнитесь же! Этот дряхлеющий патриарх неизбежно окажется перед выбором: либо он будет сожран более молодыми и честолюбивыми негодяями, либо немедленно возьмет власть в свои руки и покажет сброду, кто здесь хозяин. И именно сейчас я и вы со своими знаниями человеческой природы будем ему просто необходимы. Подскажите ему, как создать тайную полицию и укрепить свое положение, натравливая одного на другого. Как выстроить идеологию, пусть даже высосанную из пальца! Как заморочить головы сказкой про чудом сохранившийся клочок земли. Как найти заменитель женщин – хоть кукол наделать – но ни в коем случае не допустить мужеложства. Не буду вам даже и доказывать, что из-за педерастов рушились целые империи. В муравейнике должен быть свой фараон, коллега. Должно быть все, на чем держится власть – страх, плетка, ложь. Если вы вовремя все это ему не подскажете, вас опередят другие. Кто успел, тот и съел. Так что – немедленно ступайте к нашему бульдогу. Становитесь его советником, союзником, влезайте к нему в доверие. Не гнушайтесь ничем. Вспомните Макиавелли. Идеи правят миром, так дайте ему идею! И тогда ни мне, ни вам не придется ни о чем
жалеть. Мы очутились в идиотском положении, но выход очевиден. Нечего изобретать велосипед… Дерзайте, дерзайте, и не забывайте про меня.– Мы сейчас пьяны, – пробовал было робко возразить Психолог.
– Скифы принимали важные решения во хмелю – и решения, как правило, оказывались самыми верными!
Произнеся эту иезуитскую речь, Главврач тяпнул еще одну мензурку своего огненного пойла и торжественно закурил «Матросскую душу» – он любил, чтобы дым раздирал горло, словно наждачная бумага.
Между тем бульдог метался взад-вперед по огромному пространству командирской рубки. Приступы бешенства не помогали. Временами, натыкаясь на любимое кресло, Адмирал падал в него и ненадолго погружался в ужасный, клееный какими-то клочьями, отрывочный сон. Почивший в Бозе Президент был там, и унылое «драповое пальто» со своим речитативом – тоже. Танковые генералы кричали, что ими опробован новый танк с бездонной пушкой, которому не страшен океан и который заменит все корабли, так как умеет нырять и плавать. Это были кошмары, достойные генерала Хлудова. Иногда, в полной бесповоротной тоске Адмирал посещал мостик. Во все стороны был виден отсюда проклятый океан. Корабли, как утята, послушным выводком выстроились за «Убийцей». Изредка, то один, то другой эсминец вырывался из строя и, форсируя турбины, уходил за горизонт в безнадежный поиск. Кроме этого, каждый день с «Чуда» и «Юда» взлетало по одному разведчику, но доклады не радовали. Время крутилось, словно скрипучее колесо. Изредка зарницы гуляли по небосклону, грозовели облака, без толку проливая свою обильную влагу. Оранжевое солнце выкатывалось из не имеющей дна морской глубины и с такой же неотвратимостью ныряло в нее. По ночам перемешавшиеся звезды тупо пялились на бесполезные корабли.
– Господин Адмирал! – проснулось радио. – К вам рвутся!
Два морпеха на посту тремя ярусами ниже командирской рубки уже готовились выбросить «во тьму египетскую» отчаянно брыкающегося Главного психолога, однако тот продолжал вопить с решимостью обреченного: «Мне нужно к господину Адмиралу! Немедленно! Вопрос жизни и смерти!» Адмирал услышал отчаянные крики по не отключенной ретрансляции и распорядился:
– Пропустите его!
Морпехи с сожалением ослабили хватку и впихнули психолога в адмиральский лифт. Тихо жужжа, лифт унес ввысь столь презираемого настоящими кадровиками корабельного интеллигента. После этого там, наверху, на целые сутки воцарилась царственная тишина.
Тем временем на Армаде продолжали вертеться валы турбин, вовсю руладили боцманские дудки, а в башнях и установках ежедневно проворачивались механизмы. Огромная масса людей принимала в строго отведенные часы пищу, мылась, скреблась, драила кнехты, выставлялась в наряды и отправлялась в судовые лазареты. Атомные часы флагмана отсчитывали тысячные доли секунд. Отрывались календарные листы. Оркестры для поднятия духа исправно играли «Яблочко» и новый марш «Что ты, братец, приуныл, голову повесил». Загнанные в ангары для танков морские пехотинцы рвали на части живых крыс. Пустые бутылки, нескончаемым потоком поставляемые из кают-компаний линкора, разбивались о сверкающие, словно яйца, головы. Морпехи славились боевым духом. Это была та замечательная спартанская среда, в которой даже самые простые размышления карались беспощадным остракизмом. Господа офицеры Особого корпуса забавлялись тем, что беспрерывно кидали навахи в специальные деревянные щиты. Особым шиком считалось выставить у щита рядового и пригвоздить ножом к дереву его берет. Кроме подобных забав, местные вильгельмы телли тешились «русской рулеткой» – удивительно, но еще не было ни одного несчастного случая, хотя для пущего щекотания нервов в револьверные барабаны вкладывалось по два патрона.
Психолог не зря нанес визит в командирскую рубку. Экипажи вновь были согнаны на палубы, и по всем динамикам, словно раскаты грома, прогремела первая часть пятой симфонии Бетховена. Адмирал начал свою знаменитую речь. Потрясенные моряки узнали, что где-то на севере еще осталась земля. Кроме того, рядовые и офицеры зарубили себе на носу – паникеры, которые осмелятся усомниться в этом, моментально отправятся под трибунал. Религиозные службы на кораблях решено было отправлять постоянно и со всей пышностью. Священникам вводилось в обязанность молить небеса о скорейшей встрече с оставшимся клочком суши. Кроме всего прочего, ксендзам строго-настрого приказали не поднимать никаких дискуссий об истинной вере. Раввин предупреждался о недопустимости возвеличивания сынов Израиля в ущерб остальным смертным (однажды он уже был замечен в подобном). За подозрение в педерастии виновные подвергались мучительному килеванию. За малую провинность секли и сажали в карцер, за более грубую – бросали в трюмы. Разумеется, Адмирал брал на себя всю полноту власти. Назначалось Особое ведомство, которое с этой минуты наблюдало за порядком. Армада выслушала старика с убийственным молчанием, без комментариев даже со стороны фрондеров-мичманов, и после свистков «Разойдись» потопала по камбузам и вахтам.
– Курс – Норд! – распорядился Адмирал. – Только Норд и ничего, кроме Норда. Мы дойдем до Северного полюса. Там должны быть хотя бы медведи на льдинах!
Стоящая позади камарилья выслушала приказ с предельным вниманием. Прошел слушок о том, что реорганизация Штаба продолжится. Все уже знали, кто явился при старике серым кардиналом – зависть клубилась над штабными плотным сигаретным облаком. На Главного психолога, высохшего за эти судьбоносные дни, изредка бросали весьма выразительные взгляды. Впрочем, «капразы» и адмиралы башен старались не встречаться глазами с фаворитом – кто знает, что на уме у этого обнаглевшего выскочки. Относясь к взлетевшему интеллигентишке с неизменным презрением, все тем не менее прикусили языки и с опаской поглядывали на листок, который он нервно мял, – Психолог готовился зачитать новые назначения.