Армагеддон. Часть 2

Но в районный центр ушли почти все поселковые. Все молодые и сильные, с семьями, одни к родственникам, старики. Остались несколько особо упрямых лесорубов, оберегающих свои жилища от возможного мародерства и не ищущих «добра на чужбине», семья пекарей Колкиных, с сыном Лешкой, который помогал Гене на пилораме и они четверо. Гена, Иван, Сэм и бармен Анатолич. Была еще загадочная кухарка, которая работала у Анатолича, и которую никто никогда не видел, но каждый, непременно, интересовался её у Анатолича. Кто-то из праздного любопытства, кто-то в желании узнать действительную личность, как лейтенант полиции Парамонов Илья Васильевич, в простонародье участковый. В первое время на настойчивые расспросы Ильи Васильевича, Анатоличу удавалось находить более-менее сносные отговорки, но со временем, ему это давалось все сложнее, и в итоге он уступил. Но всем тем, кому было интересно разрешение этого загадочного вопроса по установлению личности кухарки, всем им пришлось смириться – участковый, вышедший под солнце из трактира, видом своим представлял глубокое удивление и в какой-то мере испуг. На расспросы жителей о новой таинственной соседке он или отмалчивался, или невпопад кивал головой. Так и не выдав тайны Анатолича, первым сгинул во время нашествия абасов.

Они втроем выскочили на улицу, задрали головы вверх и увидели в ультрамарине неба инверсионные следы ракет. Никто не пытался скрыть атаки, не убивали ночью – знали, что сопротивления не будет. В городе почти не осталось людей, а те кто все же был еще человеком и по какой-либо причине не покинул райцентр, уже не мог ручаться за свое будущее, свою человечность и принадлежность к земной цивилизации. Скорее всего, у этих людей уже происходили не обратимые мутации, превращая их во внеземных монстров.

– Гена! – Вновь став самим собой, Иван говорил твердо и уверенно. – Дуй к Анатоличу, бери его и проверяйте все западнее его трактира. Всех, кто еще человек и еще жив, забирайте, даже если придется применять силу! Место сбора пекарня. Мы, с Сэмом, проверяем все, что восточнее. Время на все про все – час! – Иван махнул рукой, давая отсчет времени и схлопывая пространство вокруг них до пятачка вокруг каждого в отдельности. Время словно остановилось и Гене казалось, что все его движения, все движения Ивана и Сэма, стали такими медленными, тягучими, текучими, что ему на время показалось, что они не в атмосфере, на дне океана планеты, а в киселе, который взболтай и смешай – все равно примет исходное состояние.

Столяров бежал по грунтовке их центрального «проспекта» до первого дома. Топоры поскрипывали в ладонях, сапоги раздавливали известняк в пыль. Он знал, что его хозяева уже давно уехали, бросив весь свой скрап и заперев входные двери. Дернул ручку – заперто, обошел дом вокруг, заглядывая в окна – они отвечали ему черно-белым свинцовым отражением. Пусто.

Перебежал дорогу, дернул дверь второго дома, обошел его кругом – то же самое. Пусто. И так еще с пятью домами. Шестой был Николай Николаевича, бывшего главы поселковой администрации, все еще крепкого старика, лет шестидесяти восьми, критиковавшего все подряд, начиная от современной власти и заканчивая молодежными нравами. Будучи перфекционистом во всем, что он не делал лично, ему почти ничего никогда не нравилось. И даже на предложение спастись, уехать из поселка, он ответил тем, что ему не смогут предложить лучше, чем у него есть сейчас, именно теперь. А потому, чаще от него слышали упреки, ворчание и, иногда даже угрозы мистическими судами. Ему хотели помочь, надеялись, что он может одуматься и разум возобладает над старостью. Но нет, старик был непреклонен. Так и бросили его в его одиноком доме. А когда покидающие поселок жители, вереницей проезжали местное кладбище видели его. Старый, разбитый и ссутулившийся, обнимающий деревянный крест. Плечи его вздрагивали. Но не посмели подойти, не нашли слов, кроме необъяснимого чувства вины. Так и уехали. А теперь Гене нужно еще раз попытаться его уговорить спасти себя и сохранить оставшиеся годы.

Столяров дернул дверь, она со скрипом отошла в сторону и тут, за верхушками деревьев бухнула, земля под ним содрогнулась, возвращая в реальность. В городе рванул особо крупный заряд. Волна воздуха на излете качнула кончики сибирского леса, вспугивая налетевшее в последнее время воронье, черным вихрем закружившееся над поселком. Столяров сделал шаг в распахнутый зев полутемного тамбура избы Николая Николаевича.

Громко крикнул в пустоту, качнулась занавеска, заиграв резаным узором на полу, звякнул советский хрусталь в советском шкафу. У главы все было старое, еще доставшееся в наследство от его деда. И даже характер, как он сам про себя говорил, был дедовский – неуступчивый. Гена сделал еще шаг, потом еще один. Дом отзывался пустыми звуками, мертвым эхом. Хозяина не было дома. Столяров расслабился и облегченно выдохнул, смело прошел в середину зала и увидел ЕГО.

Глава сидел на противоположном краю стола, развернутого к выходу, оттого Гена не сразу смог его увидеть. Николай Николаевич был с ног до головы, хотя Столяров этого не видел, но смог представить, синим. Руки вывернуты неестественно и уже не были человеческими, а из пасти, лицом и ртом «это» Гена уже назвать бы не смог, вывалились чудовищного вида синие щупальца. Глава был жив, если судить по нервным подергиваниям щупалец, он сидел и смотрел на гостя. Молчал и не двигался. Столяров тоже замер, ошарашенный таким приемом. Потом, через некоторое время, в течение которого ничего не происходило, Столяров произнес:

– Николай Николаевич. Вы как? – Глупый вопрос, он это прекрасно понимал, но и ситуация была, прямо сказать, из ряда вон. – Ей. – Осторожно пробовал достучаться до существа Гена. – Вы живы? – Еще один глупый вопрос, и снова ничего не произошло. Тогда он стал медленно, обходя справа стол, приближаться к хозяину.

Гена наступил на изрезанный луч, прочертивший свою половицу. В свет попали, блеснувшие серебром, лезвия двух топоров. Зайчиками отразились и запрыгали по глазам существа.

Николай Николаевич, или то, что от него осталось, зажмурился, не стерпев давления света, тряхнул головой, словно сбрасывая оцепенение и осмысленно посмотрел на пришедшего. Зашипел негодующе, поднялся из-за стола и Гена удивился его росту. Глава, не сказать, что был высок, скорее среднего роста, не больше метра семидесяти пяти. А тут, когда существо встало, было никак не меньше двух метров и это по самым скромным оценкам.

– А вдруг это не Николай Николаевич? – Забилась мысль в голове у Столярова. – Вдруг Николая Николаевича уже и нет, а это вовсе не он, а какой-нибудь случайный монстр. – Столяров лучше пригляделся к существу, разглядел остатки одежды. Среди прочего отчетливо проступал левый лацкан пиджака, на котором поблескивал значок принадлежности партии, в которой состоял глава, как администратор. Это точно был Николай Николаевич. Гена задержал дыхание. Существо тоже не двигалось, видимо ожидая реакции человека.

Неожиданно Столяров вспомнил существо, которое раньше было заикой Лешкой, то, что они увидели возле мертвой Насти. Вспомнил, как желание существа они ошибочно приняли за агрессию. Вспомнил, как убили его в слепой ярости, и помнил плачущего Сэма. Вспомнил свое дурацкое состояние, когда хотел пустить слезу, но не мог, когда словно кошки расцарапали душу изнутри, когда вспомнил сироту Лешку, которого всегда хотелось пожалеть. Вспомнил Настю. И вот теперь опять перед ним существо, опять Гена его боится до чертиков, боится своей реакции, и неизвестности что несло само существование абаса.

– Черт! Да как будет правильно? – Закричал он у себя в голове. – Как поступить, чтобы это было правильно? – Ответа он так и не услышал, но вот существо, видимо как-то по-своему прочитав намерения гостя, вышло из-за стола и пошло, как был на задних уже ногах-лапах, неуклюже, прямо, словно проглотив столб, навстречу Столярову. Оно шипело и двигало отвратительными и уродливыми щупальцами. Значок по-дурацки блестел на лацкане, слюни стекали и капали из пасти на дощатый пол, растягиваясь в почти невидимые прозрачные нити. Гена терпел, как мог, хотя в его груди уже набух и дальше наливался страхом и яростью огненный шар. Но он ждал.

Из-за спины существа показались две костяные руки и дернулись в сторону Столярова. Первые две, ранее бывшие человеческими, так и остались безвольно висеть спереди. Гена не выдержал этого необъяснимого действия – трухнул.

– Ааа! – Закричал он истерично, и не помня себя, взмахнул руками. Гена даже не осознавал, что в его руках все так же были два топора, жадно блестевшие свежим серебром. Выставленные вперед костяные руки отлетели отрубленные в стороны. Существо дернулось, видимо не ожидая подобной реакции от гостя, которому, можно было и так подумать, оно проявило симпатию и жадно зачмокало челюстями. А потом облокотилось руками о пол и стало понятно, что это положение более привычно существу.