Армагеддон. Часть 2

Оно яростно зашипело на Столярова, гневно плюясь в пространство вокруг себя, извивающими щупальцами и бросилось вокруг Гены, вокруг стола, по стене, в сторону выхода. Оно бежало и без умолку верещало на своем полу птичьем языке.

– Это точно Николай Николаевич! – Про себя отметил Гена и бросился следом за ним.

Существо, некогда бывшее поселковым главой, очутившись за спиной Столярова, не стало ждать, бросилось сразу к выходу, но там натолкнувшись на дневной жар и яркие солнечные лучи, опешило. Остановилось, привыкая к уличным условиям, после полутени прохлады деревянного дома. Эта задержка сыграла на руку его преследователю. Гена расчетливым ударом рассек гребень на его спинном позвоночнике. Топор с хрустом прошел сквозь короткие иглы, сейчас торчащие, словно дикий подлесок, сквозь синюю ящероподобную кожу, сквозь позвонки и встал только уперевшись щекой и бородкой полотна в теле монстра.

Николай Николаевич, или то, что от него осталось, сделал пару шагов под открытое небо, задрал теперь такую ставшую уродливой голову и заглянул в глубину ультрамарина. Выдохнул и упал мертвым, истекая синим в придорожный известняк. А тот напитывался, раскрывался узорами, словно из уходящей жизни, рождая собственную, придорожную. Но почему-то Гене послышалось выдохе мертвого существа человеческое протяжное «Дааа».

– Нет. – Не соглашаясь с собой, заговорил под нос Столяров. – Такое не мое. Не мое это, слышать всякое от такого рода, – он посмотрел на труп, – существа человеческую речь. Это на сумасшествие похоже. Но я еще не сошел с ума. – Он снова посмотрел на тело. – Хотя черт его знает. – Он почесал голову. – Скажу Сэму и Ивану, а они уж пусть думают потом, что с этим делать! А с меня хватит всех этих мифологий! Я просто человек и я не виноват. – Он подошел к Николаю Николаевичу, выдернул топор, высушил известняком и протер об остатки одежды существа. Перехватил топоры покрепче, до скрипа в ладонях и пошел к следующему дому. Теперь он знал, что будет делать, если ему снова встретится абас и Гена не сомневался.

***

Столяров совсем забыл о том, что должен был зайти за Анатоличем, который, по задумке Ивана, должен был оказывать посильную, в том числе моральную, помощь Гене, в его нелегком труде по борьбе с абасами, существами, переродившимися из людей и прочей нечестью. Хотя все прекрасно понимали, что с любой нечестью Столяров сможет справиться самостоятельно, без чей либо помощи, а вот с абасами способен сладить только Сэм и больше никто и вероятно, что количество не было определяющим фактором к победе. А вот с теми, что раньше были «человеками», а теперь мутировали в этих чудовищ, существ, с такими он легко справлялся. И тут даже ничья помощь не нужна была, ему помагала армейская выучка, заработанная на службе по контракту в «горячих точках». И сегодня он увеличил свой счет поверженных мутантов до пяти.

Час, отведенный Иваном на изучение поселка и поиска живых, давно вышел, а Гена только ввалился в трактир к Анатоличу. Сразу запросил стакан воды, но все также, с легкой руки бармена, получил стакан водки, бутерброд с сыром местного производства и свиной копченой колбаской. Потом, все же под мольбами Столярова, налил тому целый графин ключевой воды. На улице стояла невероятная жара для глубокой октябрьской осени и поэтому ледяная вода была настоящим спасением. Когда Гена со всей едой расправился, они вдвоем вышли в пылающий горизонтом вечер. Хоть и стояла вечерняя духота, но в природе был октябрь и поэтому шесть часов вечера оставались все теми же шестью часами вечера поздней осени. Уже смеркалось. Анатолич захлопнул двери трактира и закрыл на замок, чему сильно удивился Гена:

– А как же твоя помощница? Она тут ночует?– Спросил он Анатолича.

– Нет никакой помощницы. – Недовольно буркнул бармен. – И хватит об этом.

Столяров безразлично пожал огромными плечами. Анатолич поднял за ствол прислоненную к дверному косяку видавшую виды двустволку, опиравшуюся на приклад, ремнем перекинул через плечо.

Выдвинулись вдвоем в сторону пекарни и чем дальше они отходили от трактира, чем отчетливее, Столяров мог в этом поклясться, слышался девичий горький плач. Прямо вот рыдание. Он вопросительно посмотрел на бармена, тот угрюмо шел и молчал, уставившись в одну точку, и всем видом словно бы говорил:

– Не твое это дело, Гена, не твое. Не спрашивай о том, о чем потом узнав, будешь жалеть!

И Столяров не спрашивал – знал на собственном примере, во что может превратиться праздное любопытство.

***

Они, меньше чем за пятнадцать минут, пересекли по диагонали поселок, и вышли к пекарне. На крыльце сидели двое и вид их вовсе не радостный. В этих двоих они узнали Ивана и Сэма. Гена помахал им издалека рукой, чтобы их приближение не стало неожиданным. В ответ Иван махнул рукой, приглашая подойти.

Последние пятнадцать метров укрепили веру Гены в то, что произошло что-то серьезное. Приблизились. Он посмотрел на Ивана, потом на Сэма и не решался спросить. Молчал и Анатолич. А потом Сэм, вроде как только увидел пришедших, сфокусировался на них взглядом, молча кивнул, поприветствовав, а потом как-то не свойственно ему, безжизненно произнес:

– Там. – Кивков головы показал на дверь в пекарню.

Гена почувствовал, как его накрывает черной волной. Притяжение земли стало таким, что он согнулся под его тяжестью. Стало трудно дышать, а слюна стало настолько вязкой, что не проглотить. Он, преодолевая сопротивление, подошел к деревянной двери, толкнул. Внутри темно, свет никто не включал и он не стал искать выключатель. Сделал шаг вовнутрь, в нос ударил головокружительный аромат свежеиспеченного хлеба. И еще чего-то. Чего-то такого знакомого, что он чувствовал совсем недавно, но никак не мог узнать.

Он не стал тянуть неизбежное – быстрым шагом прошел вперед, по следу знакомого запаха и его отбросило на пол. Столярова скрутили дичайшие спазмы, которых у него никогда не было. Ощущение было такое, словно ударили в поддых, выбили воздух и желание сопротивляться. Выбили силу воли. Гена судорожно исторгнул из себя зеленое, зловонно пахнущее и зло отметил про себя, что цвет блевотина имела вполне себе земной, и никакой отвратительной синеты.

Он еще раз посмотрел на них, и это далось проще, хоть и плыли круги перед глазами. В центре, на вертикальном мельничном круге был распят Лешка, который уже, к слову сказать, стал мутировать, превращаться в одного из тех монстров. Горло его было перерезано, а из зияющей раны все еще тянулась густая голубовато-розовая жидкость. Грудь вскрыта ребрами наружу, сердца нет. Как и внутренностей. Гена почувствовал, как навернулась горячая слеза и задрожала челюсть.

– За что?! За что?! – Запричитал он, размазывая слезы по лицу. – Леша! Лешка! За что!

Это был тот самый Лешка, который всегда, при случае, сбегал к нему на пилораму, что бы послушать новых историй и помочь. Это тот Лешка, который был ему как сын!

Столяров упал на пол головой с открытыми глазами, и не понятно было, толи он потерял сознание, толи просто застыл в такой нелепой позе. Но прежде он увидел два тела, одно мужское, другое женское, лежащие неподвижно под распятым Лешкой.

***

Сколько времени прошло, никто из них не мог сказать с уверенностью, но когда Гена пришел в себя, была уже глубокая ночь. Он встал с крыльца, где видимо впав в прострацию, просидел остаток дня, потянулся, растягивая затекшие мышцы, и посмотрел вверх. А там звезда и млечный путь перемигивались, сияли, тонули в бескрайнем просторе, доказывая им, неучам на дне земной атмосферы, что это еще не конец.

Конец ознакомительного фрагмента.