Армагеддон
Шрифт:
Вокруг стола, мятая клеенка, литровая бутылка бельгийской водки, стаканы — и никакой закуски. Обычный набор: знакомый художник, полузнакомый художник, незнакомый бородатый — неизвестно кто, несколько миловидных девушек и довольно известный киноактер, как ни странно, я его знал по компании питерских поэтов. Учитель Жизни, обняв тоненькую в кудряшках, ерничал и был, как говорится, в ударе.
Вдруг хозяин скинул с себя розовую футболку и вышел на середину комнаты. Бронзовая лепка мышц в разворот плеч вызвала общий ах. Учитель жизни поиграл желваками мускулов и застыл в
— Девушки, топчите меня!
Я уже видел этот номер неоднократно.
Здесь я пропущу сцену попирания хозяина девичьими стопами и последовавший затем скандальчик, надеюсь, читатель помнит, и перейду непосредственно к интересующему меня разговору.
Я вышел из комнаты в другую — аппендикс без окон, пенал, как его называли посвященные.
Здесь уже сидел и курил довольно известный актер. Нет, он просто курил MARLBORO lights. Пачка сигарет и блестящая плоская зажигалка лежали рядом на журнальном столике. Надев очки, он просматривал пачку листков на машинке, видимо, свою роль.
— Мир — балаган, как говорит наш Учитель Жизни, — усмехнулся он мне. И на мгновение превратился в «фонарщика».
— Но смотреть одно и то же, хоть бы пластинку сменил, — в тон ему ответил я. Мы поняли друг друга.
Я тоже закурил, хоть делаю это редко. Я ощутил доверие к большим роговым очкам и рассказал ему все. Про Сингапур. Как ведро выплеснул.
— Верю, — сказали роговые очки. — Убедительно.
— В том-то и дело, — протянул я.
— Она там осталась, вас выкинуло, другого слова подобрать не могу, сюда. И дверца захлопнулась. А здесь никто ничего — комар носа не подточит, — полуквадратные очки в раздумье посмотрели на меня.
— Верно изложили.
— Пьеса может получиться — настоящее кино! Пишите, не раздумывая, — произнес решительный герой со светящегося экрана в зал.
— Но правда ли это? Или мне приснилось? Вот что мне жить мешает.
И тут на пиджаке появились узоры, как на кимоно. И японец глянул сквозь очки раскосым взглядом.
— А не все ли равно, явь или сон. Еще древние японцы это знали: снится ли мне желтая бабочка, за которой я гоняюсь с сачком, или желтой бабочке снится сачок, с которым я гоняюсь за нею, — продекламировал он, — это я приблизительно процитировал, не ручаюсь, что верно.
— Но сачок все-таки снится и бабочке, и вам.
— Я, верно, что-то перепутал…
— Нет, сачок снится обоим, и он же есть на самом деле.
— Я бы на вашем месте в парилку сходил, выпарил бы все это с водочкой, а потом по русскому обычаю — в храм, — и молодой купец в духе Островского потряс передо мной своим основательным кулаком.
— Вообще-то я верующий…
— Понятно, по праздникам.
Перед собой я увидел книгу «Н. О. Лосский. ИНТУИТИВИЗМ» — уже во второй раз, по-моему.
— Нет, я крещеный, но уж очень там все нереально. Царствие небесное, например. Кто же в него войдет с таким дремучим сознанием? Из миллионов единицы. Но если цепочка жизней…
— Просветление? Вы верите в эволюцию? — спросил мой собеседник,
уже кутаясь в рясу иезуита.— Иначе зачем все это.
— Не нашего ума дело.
— Гордыня? Понятно.
— Наоборот, разумный эгоизм. Надо принимать все как есть, — продолжал изворотливый последователь Лойолы.
— А если Сингапур появился, от него так просто не отмахнешься.
Окуляры врача блеснули:
— Тогда в баню или к психиатру. Пусть он разложит по полочкам ваш Сингапур.
— Нет уж, извините, рай превратить в лягушку под микроскопом! — и прямо из детства мне явилась распятая лягушка с веснушчатым вспоротым животом.
— Простите, у вас, по-моему, в семье неблагополучно, — продолжал напористый адвокат.
— А у вас благополучно? — вместо лягушки появилась Алла, млеющая на пляже под южным солнцем. И поманила меня рукой.
— Я развелся, — извинил сам себя мой собеседник.
— И я разведусь. Разве это решит мою проблему? Разве я не буду искать параллельной жизни?
— Верно. Идеальная любовь и есть ваша другая жизнь, — заключил актер словами финала какой-то пьесы, видимо, из той, которую сейчас просматривал.
— Но такой любви нет и быть не может.
— Вот я и говорю, вы ищете не свою женщину, а свой утраченный рай.
Было очевидно, он видит перед собой напряженно притихший зал, ожидающей его реплики, которая разразится, как гром, и поднимет зрителей шумной волной аплодисментов.
Так я с ним и не познакомился. По правде говоря, мне было бы напряженно продолжать общение на том же уровне и о том же предмете. Но я думаю, может быть, актер был прав в обоих вариантах. Ведь в обоих случаях он говорил почти одно и то же.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
После посещения «фонарщика» я решил навестить музей Восточных Культур: может быть, там я найду ответ на свои сомнения. Какой-нибудь глупый экспонат возьмет и прояснит, что же со мной случилось. И вовсе не нужно ученых разговоров.
На душе у меня была полная неразбериха, можно сказать, городская свалка. Там, погребенные под грудами прожитых и позабытых реалий памяти, лежали странные и будто бы ненужные воспоминания. Как, например, вот это.
Экскурсия по городу. Я и Тамара вместе с армянами и русскими киношниками. Так получилось. Едем мимо белых небоскребов, мимо банков, фирм, золотых букв, иероглифов, гигантских реклам, пестрых магазинчиков — ссать мне хочется нестерпимо.
Между тем, гида со шкиперской седой бородкой осаждают туристы, и по-русски, и по-английски, где туалет, не спросить.
— Здесь свои местные архитекторы? — интересуется ноздреватый нос. — Или приглашают из Европы?
— Я видела такое только в Бразилии, — кокетничают губы нашлепкой.
— Конечно, приглашают. И едут. Хорошие деньги дают, — говорит армянин по имени Рафик.
Шкипер ведет нас сквозь ряды китайского рынка. Кругом рушат дома (о милое Замоскворечье!). Торчат кучки штукатурки, целые стены, картон. Над всем эти развалом спокойно разворачиваются бетонные домины, как раскрытые книги. Поссать негде.