Армия генерала Власова 1944-1945

В группе Сахарова в то время произошли некоторые изменения: командование одним из взводов принял капитан Ламсдорф, так как поручик Анихимовский получил травму на учебных стрельбах из «панцерфауст», а сам Сахаров заболел ангиной и не мог выйти с отрядом непосредственно на позицию. Не желая рисковать всем отрядом. Сахаров выделил для участия в операции один ударный взвод (22 человека), жребий командира которого вытянул поручик А. Высоцкий.

План операции, составленный вместе с командиром штурмового батальона Вермахта, выглядел так: на рассвете взвод Высоцкого вместе с взводом немецкой пехоты должен был ворваться в Ней-Левин, открыть стрельбу из фаустпатронов, внести переполох и выкриками на русском языке создать иллюзию атаки русскими ротами. После начала операции под прикрытием артиллерии в прорыв планировалось ввести штурмовой батальон. Власовским связистам предписывалось при обнаружении кабеля связи противника подключиться к нему и прослушивать переговоры. Штурмовой взвод разделился на две группы: большую, под командованием Высоцкого, и меньшую, 143

под командованием фельдфебеля Дьяченко. Власовцам придали один тяжелый МО 42 с немецким расчетом. Операции предшествовала, по воспоминаниям участников, «рискованная разведка в тылу противника». Непосредственно перед атакой, около 4.30 утра, немцы «заправились хорошенько водочкой», но из власовцев водку в этот раз почти никто не пил, и свои порции они отдали союзникам.

Боевое донесение №017 штаба 230-й дивизии в штаб 9-го стрелкового корпуса показывает, что решающая атака Ней-Левина началась на рассвете 8 февраля. В демонстрационной атаке власовцы выстрелами из «панцерфауст» и огнем из личного оружия вызвали смятение у обороняющихся красноармейцев 990-го стрелкового полка, а также подавили огонь батареи ПТО, обстреливавшей дорогу подхода штурмового батальона Вермахта. Один из бойцов отряда так описал его начало: «Был дан залп “панцерфаустами”, и казак Кубанского войска хорунжий Е. выскочил наверх и, падая под пулями, еще успел крикнуть: “Не стреляй - свои, русские, идут”, после чего стрельба была прекращена, и ближайшие стали сдаваться».

В деревне власовцы захватили шестерых пленных, двое из которых добровольно вступили в отряд Сахарова. Начатая власовцами атака успешно развивалась... К 12 часам дня в Ней-Левине немецкой пехотой, одним танком и тремя самоходными орудиями был окружен первый батальон 990-го стрелкового полка капитана Ф. Ф. Чепурина, долгое время оборонявшийся в окружении, а позднее был окружен и второй батальон майора М. Н. Саранчука. Эти батальоны понесли значительные потери. В боях за Ней-Левин взвод Высоцкого принимал активное участие, и населенный пункт был окончательно занят немцами 9 февраля. Благодаря этому обстоятельству к вечеру 9 февраля два батальона германской пехоты атаковали Карлс-бизе, прочно овладев важным населенным пунктом к двум часам ночи 10 февраля.

Война есть война. Но на войне обычные человеческие эмоции чаще всего превалируют над любыми идеологическими стереотипами противоборствующих сторон. В советском кинематографе и в художественной литературе, в наибольшей сте-144

пени повлиявших в нашей стране на общественное восприятие событий Второй мировой войны, даже военнослужащих Вермахта в большинстве случаев нам представляли какими-то звероподобными монстрами, не говоря уже о власовцах, которым вообще отказывали в праве на человеческую сущность. Поэтому нижеследующее искреннее, непритязательное описание боя одним из его рядовых участников нам показалось и в высшей степени любопытным, и естественным⁵⁵.

«Глубокой ночью, двинулись с проводником, куда-то в темноту, по направлению взвивающихся, освещая все и вся, ракет. Через некоторое время дошли до какого-то строения, в подвале которого горели свечки-плошки, освещая много сидящих у стен, уставших немецких солдат. Строение было как бы на половину расстояния до передовой. Пункт, приготовления к утренней атаке. Об отдыхе не могло быть и речи. Сняряды, нет, да нет, свистели над домом. Усталое войско, в желтом свете подвала, не было веселое. Измучеиые люди старались не думать, закрыв глаза, о предыдущих часах. Если кто переговаривался между собой, то в пол-голоса, или шепотом. Иногда, становилась жуткая тишина. Я же имел чувство какого-то отупения. Поставив моих пару сундучков, с лентами, подсел к моему пулеметчику. Он тоже, наверное, как и я, думал, будь, что будет.

Вскоре послышались шаги по лестнице в погреб. Нам передали вызов. Время пришло двигаться. Разводящий, который знал линию передовой, своей и советской, предупредив нас не шуметь ни чем, шепотом передавая указания один другому, гуськом тихо двинулись, останавливаясь, замерев, не двигаясь, когда взлетали белые ракеты. Ожидая их падение и неожиданной, потом вспышке на земле. Малейший шорох или движение под освещением ракет, мог возбудить огонь оттуда, подай рукой впереди, советской позиции. Пропели где-то петухи. Значит, было уже за три часа утра. Шепотом приказали залечь и не двигаться. Про обязанность не вызывать недоразумение в начале атаки, нам не напоминали. Так мы и лежали, нос к носу с нашими же, только красного цвета, братьями. Никто из нас, да и я из Югославии, еще не были в положении такого тупика. Не знаю как наши отцы, те или другие, во времена революции, могли гвоздить на смерть один другого. Лежа ждали чего-то. Взвилась одна, другая и т.д. красные ракеты. Ну, подумал я, сейчас начнется. Сзади нас по всей линии раздался грохот начинающейся артилерийской подготовки. Рев, свис!, шуршание летящих ливнем снарядов, разразился впереди и под по-

сом. осыпая нас в темноте, землей и всяким барахлом. Ошибись они на пятьдесят метров, так от нас остался бы одни пух. Спрятав голову Между моими сундуками с двумя пулеметными лентами, в голове был “шурум-бурум”.

Боже! Не дай исчезнуть, не поцеловав девочки! Если мы еще живы и можем кое-как соображать, кто же напротив нас мог уцелеть в такой ураган, валявшийся на них. Неожиданно, почувствовал удаление артогня от нас на пару сотен метров, может быть и больше, в тыл советской линии. С нашей стороны, от правого до конца левого фланга взвились зеленые ракеты. Раздалась команда: ”Форвертс!” (“Вперед!”). Со всех сторон воскресли из земли сотни теней, ринувшихся на рассвет горизонта. Здраво рассуждая, отпора, с советской стороны не должно было быть. Какой дьявол помогал им, мне было не понятно. Станковые пулеметы, наверное, тачанки. Скорее назвал бы их швейными машинками. Начали резать тьму, по пояс высотой. Следить за их движением можно только было по приближавшимся н уходившим вправо и влево огневым вспышкам. Минометы тоже не молчали. Русская гречиха и германское масло смешалось. Было очень все разнообразно. В тот момент выполнять задание, по-русски делать выкрики, сотворяя недоумение, напротив, было невозможно. Человек сам себя не слышал. Да и воздуха в легких не хватало. Мой пулеметчик дал куда-то очередь, а пулемет заел. Кинул он этот новый “МО”, я тоже бросил ящики и, сняв автоматы, побежали за темными духами воставших. На бегу наступал в темноте на трупы, головы мертвых, валяющие деревья, не было времени для разбора. Нажал курок пару раз, куда-то повыше, чтобы не поразить в спину бегущих впереди. Попадать в кого-нибудь и не думал. Артподготовка делала это не первый раз.

Позже по беспроволочному телеграфу услышал, что потеря была утром из 9-ти батальонов больше 125 человек. В нашей группе меньше стало на одного убитого и пару раненых. Правее меня, спешно обошла часть немецких солдат, нагруженных чем-то на спинах, по направлению, недалеко лупившей огнем тачанки за сараем. Каждый раз по приближению огня, валился целовать землю. Не прошло пяти минут, как длинные языки пламени начали облизывать гнездо пулемета, который моментально заглох. Тени обогнавшие меня были огнеметным отделением. Уже почти был рассвет. Добрались с задних дворов до домов, по окраине проселочной дороги, шедшей полукругом. Дома были пустые. Очевидно, Советы отошли временно через дорогу и пустырь посередине, на другой конец села. Влетев в довольно солидное строение, за нами проскользнула часть немецких офицеров, с радистом, который нес радиопередатчик вместо ранца. Был это штаб наступающих 146

частей. Командный пункт был основан в погребе. Дисциплина и организация высшего качества. Приказы летели один за другим. Радист едва успевал лавировать между своим начальством. Советская сторона отстаивалась, крепко держа под огнем пустырь и дорогу перед нами. С тылу к нам подползли танки... Один встал прямо у входа к нам в дом. Изредка давал залп по той стороне пустыря. Выходя из погреба, опасались окон из-за снайпера, с той стороны. Однажды сунув нос, посмотреть танк, что-то громко щелкнуло, один солдат заметил, что это противотанковая советская винтовка⁵⁶. [...]

Этот первый значительный день в начале данного нам спецзадания, подходил к концу. Часа в четыре после обеда, немецкое начальство, под которым мы были в этот день, решило продвинуться вперед, от своей небольшой занятой территории. Двинули несколько танков, ударив елевого фланга по улице вокруг пустыря. Каким-то образом рослый парень из группы капитана Ламсдорфа и я. попали идти боковой охраной первого танка, абсолютно не помню. Наверное, л остальным из нас, выпала такая же доля. Расскажу только о нас двоих. Наступление началось вдоль вереницы домов, с левой стороны по дороге. По бокам деревья, с правой стороны пустырь. Впереди ждали незваыных гостей, т.е. нас, укрепившаяся Красная армия, одерская десантная сила. Части немецкой пехоты тоже перебегала, наступая. Бронемашины шли на расстоянии, друг за другом. Огонь начал усиливаться. Впереди налево уходила еще одна проселочная дорога. Продвигались очень медленно. Сопротивление усилилось еще больше. Дошло до того, что я и Вася, назовем его так, бросили охрану танка, переходя из дома в дом параллельно. Однажды, когда танк остановился, мы заскочили в какой-то погреб. Получили сюрприз. Эвакуированное население оставило там много варенья в банках. Долго не думая, набросился лопать сладости. Не успел насладиться, как влетел какой-то сержант и заорал: ‘’Раус”-вои к танку! Ничего не поделаешь, не подчинишься, застрелит. Приказ есть приказ. Подскочили обратно к танку'. Не успев сказать песенку «га», услышал шуршание летящих облаком мин. Мне только удалось броситься между двумя немецкими трупами. Помню еще, один был простой солдат, а другой в форме матроса речного флота. Уткнув нос в землю, остался жив. Мины взрывались везде вокруг. Танкистам было легче, просто закрыли башни. Васька тоже остался жив»,

В бою выстрелами из «панцерфауст» добровольцы Сахарова уничтожили две советские противотанковые пушки. Кадет Ю. Иванов, участвовавший в операции во взводе Ламсдорфа вторым номером пулеметного расчета, вспоминал, что на попавших в плен красноармейцев сильное впечатление произвел факт штурма Ней-Левина русскими. Один из раненых красноармейцев, которого двое власовцев с риском вытащили на себе из зоны обстрела, прошептал: «Братцы, если бы мы знали, что вы здесь». Трех захваченных раненых советских солдат саха-ровцы перевязали и, по словам Иванова, «в петлицы повесили картонные записи по-немецки “Маззо^-ЬеШе”⁵⁷. Позже вечером, погрузив их на танки, отправили в тыл. Эта картонка предохраняла их доставку в госпиталь живыми».