Ароматы

— Надеюсь, не поражены ужасом? — поддразнила она, тоже не сводя с него глаз.

— Я потрясен, потому что мне кажется, что я знал вас всегда.

Оба молчали, не зная, как продолжить разговор. «И я тоже, — хотелось крикнуть Ви, — и я тоже всю жизнь вас знала». Но она опустила ресницы и мягко напомнила: — Вы пришли по делу.

Он потряс головой, словно желая освободиться от наваждения. На лоб упал блестящий черный локон; Ви захотелось его потрогать.

— Да, — согласился он грустно, — по делу. Мы отметили успехи фирмы «Джолэй» и восхищены качеством ваших духов и изяществом упаковки.

— Мы?

— Я имею в виду нашу фирму, но предложение, которое я хочу вам сделать, — моя идея.

Она покраснела.

— Дом Монтальмон, — продолжал он, — как вы, конечно, знаете — одна из старейших парфюмерий Европы. Мы занимались парфюмерным делом несколько веков…

— Да, и вашими соперниками были Жолонэй…

— Вы об этом знаете?

— От моего отца. Он когда-то работал на Жолонэй.

Юбер нахмурился. — Говорят, этот Жолонэй был коллаборационистом. Отец что-то говорил мне об этом.

— А я ничего не слышала. Может быть, у вас длится родовая вражда с этими Жолонэй, как в «Ромео и Джульетте». Как звались враждующие семьи?

— Монтекки и Капулетти. Монтекки похоже на мое имя, — так я буду Ромео, а вы — Джульетта.

— Там печальный конец!

— Но они — самые знаменитые любовники во всемирной истории! — он многозначительно посмотрел на нее. Ви предпочла вернуться к разговору о бизнесе.

— Вы приехали, чтобы сделать мне деловое предложение?

— Да. Дом Монтальмон хотел бы сделать «Джолэй» своим американским филиалом.

— Так. — Она склонила головку к плечу, как бы обдумывая его предложение. Его длинные, красиво изогнутые губы слегка раздвинулись. «Ни к чему, — решила Ви, — давать ему ответ сразу». — Сколько времени вы пробудете в Нью-Йорке? — спросила она.

— Неделю или дольше, в зависимости… — произнес он со значением.

— Ну, тогда у нас есть время обсудить вопрос. — Так мы и сделаем, и начнем сегодня же. Приглашаю вас пообедать в «Ла Фоли», это ресторан рядом с моим отелем.

— А если я откажусь?

— Я вынужден буду принять чрезвычайные меры.

— Вы подожжете мой магазин?

Он посмотрел на нее пристально и сказал: — Нет… не там бы я хотел зажечь огонь…

У Ви загорелись щеки и ярко заалели губы.

— Ну, видно придется дать согласие, — сверкнув улыбкой, уступила она.

— Значит, я жду вас в восемь часов вечера.

Юбер был мастером фехтования. Он был чемпионом, и его мастерство в этом древнем искусстве было известно во Франции и в Америке.

Он рассказывал ей о фехтовальных приемах, наклоняясь над блюдом улиток в восхитительном чесночном соусе: — Выпад надо делать мгновенно, не то противник атакует вас.

Ви была в голубом платье от Ива Сен-Лорана, в ожерелье-воротничке из опалов и бриллиантов. Глаза ее блестели.

— Вы должны научить меня фехтовать.

— Непременно, — ответил он, глядя на ее губы. — Я научу вас парировать мои выпады.

— Вы фехтуете ради удовольствия?

— Фехтование — старинное искусство. Величайшее из военных искусств, — объяснял он ей своим спокойным звучным голосом. — Оно принадлежит Марсу, богу войны, но Марсом владеет богиня любви Венера, его возлюбленная. Фехтовать с вами — это значит вести битву, в которой противник может пронзить твое сердце.

Она сделала гримаску: — Но ведь мы фехтуем словами, а слова не ранят.

— Сначала — словами, потом — более опасным оружием.

— Опасным — для кого?

— Для нас обоих. Мы можем забыть весь мир.

— И бизнес тоже? — с вызовом спросила Ви.

— Кто знает? — Он слегка пожал плечами — чисто французский жест, жест отца Ви. — Может быть. Ведь Ромео и Джульетта забыли о своих враждующих семьях.

— Ненадолго. «Что бы ни произошло между нами, — сказала себе Ви, — «Джолэй» я сохраню». — Но сейчас ей хотелось все забыть ради этого мужчины, и Ви надеялась, что он ее покорит.

Юбер приказал официантам подавать; принесли седло теленка с картофельными тефтелями и салатом. Официант разлил по бокалам «Поммар» 1959 года — густое вино с ароматом подлеска. Вкус, нежность и аромат мяса сливались в такую симфонию, что Ви не могла есть — словно улитка, вынутая из раковины, она сейчас слишком чутко воспринимала воздействие на ее трепещущие обнаженные чувства.

Она извинилась. Ее состояние его удивило и позабавило. Он взял ее руку и, перебирая один за другим тонкие белые пальцы, с улыбкой сказал: — Так вы будете жить только «любовью и свежим воздухом»? — Последние слова он произнес по-французски.

— Не понимаю?

— Извините, я забыл, что вы не знаете языка своих предков. — Он перевел ей.

— Неплохая идея, — сказала она, — а это возможно?

— Попробуем.

Он подозвал официанта и заказал водку. — Вы пробовали? — спросил он и объяснил: — Это «вода жизни», по-французски «о-де ви», то есть «вода Ви». Это ваш напиток, вы должны его попробовать.

— О! — удивленно воскликнула Ви, сделав глоток прозрачной ледяной жидкости с отдаленным ароматом малины. Она быстро выпила, и Юбер заплатил по счету.

— Теперь, — шептал он ей на ухо, когда они шли к дверям, — первая часть эксперимента: свежий воздух.

— Чудесно! — отозвалась она.

Официант хотел вызвать им такси, но Юбер наклонился к Ви и спросил: — Может быть, пойдем пешком? Куда вы хотите прогуляться?

— С вами — куда угодно! — выпалила она. У нее не было любовного опыта, и она не умела выражать спои чувства, но ей хотелось быть с этим мужчиной и она была готова пойти на что угодно, лишь бы добиться этого.

Юбер удивленно посмотрел на нее, крепко взял под руку и повел по улице. На углу Третьей Авеню он остановился и обнял ее; она сразу прильнула к нему.

— Вы самая прекрасная женщина на свете!

— Пожалуйста, замолчите!

Ви, встав на цыпочки, обвила руками его шею и притянула его голову, пока их губы не встретились. Потом губы разжались, и языки стали исследовать горячую, нежную полость рта. Она отпустила его на миг, чтобы перевести дыхание, и снова привлекла к себе. Время остановилось. Она забыла, кто она, где она, чувствуя, как горячий язык скользит у нее во рту и открывая его все шире. Она словно утопала в глубинах моря и вздымалась на гребне волны, или скользила в небе, как воздушный змей. Они были нигде, они существовали в этом мире сами по себе, двое, сплавленные единой страстью. Прохожие на Третьей Авеню обтекали этот островок любви, сочувственно улыбающиеся или раздраженные зрелищем утраченного или неведомого им счастья.