Арсен

Из-за того, что перед глазами была полная темень и я не мог пошевелиться мне начало казаться что я плыву в темноте по воздуху. Мой мозг стал настоятельно меня убеждать, что это нормально и так и должно быть. Я уже собралась еще раз попробовать закричать, но тут в нигде раздался голос.

— Назовитесь! — Проскрежетал беззвучный металлический голос.

«Интересно кто это говорит» — подумал я.

— С вами разговаривает пропускной контроллер центрального транспортировочного комплекса в данном сегменте мироздания.

— Это вы мне? Но я с вами не разговаривал.

— Мыслеречь тоже является неотъемлемой частью общения разумных существ. Назовитесь!

— Я Тимофей Никитич, Арсененко. Москвич.

«Странно, я не чувствую тревоги или страха. Такое ощущение, что так и должно быть», — подумал я.

— Произвожу сканирование мыслеобраза в подпространстве. Такой тип образа не обнаружен. Вы являетесь «контрсубобразным» объектом или деймоном. А значит подлежите уничтожению.

— Подождите, какому уничтожению!? Я человек. Я не какой-то там деймон! — Начал я кричать.

— Вы будете заморожены до дальнейшего выяснения вашей личности.

— Я не хочу замораживаться. Я Арсененко Тимофей Никитич. Друзья зовут меня Арсен.

— Произвожу сканирование мыслеобраза в подпространстве. Информструктура «Арсен» — объект опознан. Вы являетесь существом, подходящим под описание. Прошу запрос на присвоение вам должности главного конструкта.

«Пусть делает, что хочешь лишь бы это все закончилось» — подумал я.

— Согласие принято!

— Эй, эй! Подожди, я не соглашался, я только подумал!

— Этого достаточно. Я считываю ваш мыслеобраз.

— А! Черт с тобой присваивай мне, хоть черта на завалинке, только быстрее верни, все как было.

— Слушаюсь. Приступаю к процедуре присвоения. Внимание! Опасность! Обнаружена попытка внешнего воздействия на главного конструкта. Устраняю угрозу!

— Там же где-то Бочка! Черт! Ты железяка долбанная. Я тебе все платы повыдергаю, если ты что-то с Бочкой сделал.

— Главный конструктор в приоритете над другими живыми существами. Объект устранён от воздействия, но существует.

4. Воспоминания

Говорят, перед смертью пролетает вся жизнь. Больше всего меня страшило остаться в этой черной пустоте одному, и я в панике начал пытаться придумать все возможные варианты спасения. Но в подсознании вместо ответов начали всплывать бесполезные воспоминания студенческой жизни. Видимо, именно это сейчас было необходимо мне для преодоления страха, а может это коварные проделки невидимого противника, засевшего в моей голове, но я не стал сдерживать себя и погрузился полностью в омут воспоминаний:

— «Археология, институт, работа. Зачем я сделал этот агрегат?! Где я повернул ни туда? Может трудоустройство? Я уже забыл, как попал на эту работу!» — А в голове возник один из ярких моментов моей жизни:

— Предложение на трудоустройство поступило оттуда, откуда я ожидал его меньше всего. От Мирошникова Аркадия Николаевича — всеми не любимого человека и по совместительству профессора и заведующего кафедрой прикладного программирования и кибернетики моего института. Среди студентов, да и среди преподавателей он имел, мягко говоря, не самую высокую популярность, а точнее сказать вызывал сплошной негатив — его все боялись и за это ненавидели. А все благодаря своему склочному, сварливому характеру и как некоторые выражались старческому маразму. А Дедугану, Старому Хрычу, и Маразматику (так за глаза называли его студенты) на тот момент, уже стукнуло больше семидесяти лет. Почему его держали и не отпускали на пенсию, для всех оставалось загадкой. Да и вообще личность он был загадочная.

Еще на третьем курсе в тяге за знаниями я имел неосторожность в лаборатории показаться на глаза профессору и проявить, как он тогда выражался, проблески ума. Изначально, как он потом мне сам признался, ему просто нужен был парень на побегушках, который бы выполнял за него всю грязную работу. Грязной работой профессор называл написание диссертаций, лабораторных работ, курсовых и прочей писанины, требующей знаний оператора компьютерного набора. Мирошников на дух не переносил всю эту бумажную волокиту, поэтому ей занимались пойманные и выпотрошенные студенты. Коим стал и я.

Возможно, из-за этого, профессор и не стал программистом с мировым именем. Он был прожжённым практиком. За это многие преподаватели и коллеги его недолюбливали, а некоторые и призирали. Но если стоял вопрос, о том, как правильно смонтировать робота или настроит ЧПУ станок, лучшего специалиста, чем Мирошников не найти. Все сильные мира сего бежали к Мирошникову, если необходимо, было что-то сделать руками, а не написать проект и испортить кучу бумаги.

И этот старикан, в приказном порядке, велел мне ходить теперь на все его лекции и семинары. Конечно, это было ужасно, но зато, огромное удовольствие я получал при работе с профессором в лаборатории. Не знаю, что он во мне такого увидел, ведь я был далеко не отличником. Единственное что отличало меня от более успешных программистов, так это то, что я, как говорило большинство преподавателей, был студентом с фантазией. Мы могли до позднего вечера, засидеться в лаборатории, программируя и монтируя очередной шедевр кибернетической науки, где я мог дать волю своим идеям, фантазиям и замыслам. И вот, уже в конце пятого курса, в один из таких поздних вечеров профессор завел разговор, о том, что было бы не плохо, если бы я поступил на магистратуру и остался преподавать в институте. Мы тогда с ним очень сильно поругались. Я пытался объяснить ему, что на такое бюджетное финансирование и крохи в заработной плате, я не готов был потрать всю свою жизнь. Он обозвал меня «малолеткой» и циником, а я его старым маразматиком. После этого я долго думал, что больше не увижу ни профессора, ни лаборатории. Но скоро мне позвонил сам профессор и попросил приехать к нему домой, вечером, в выходной день.

— «ВЕЧЕРОМ в ВЫХОДНОЙ ДЕНЬ!»

Это было, что-то вообще из ряда вон выходящее. Про место обитания профессора ходили целые легенды. Ночевал профессор в основном в институте у себя в кабинете. Многие говорили, что квартиру у него отобрали и ему негде жить. Кто — то говорил, что он живет далеко за городом на заброшенном промышленном предприятии и совершает там свои страшные эксперименты.

Я стал, наверное, единственным в институте человеком, который узнал адрес Мирошникова. А учитывая, что еще и домой меня пригласили, то стоило задуматься, о целесообразности похода к нему и, что это может быть, извращенная месть профессора. Некоторые твердили, что он боится, что кто-то обнаружит его шикарную квартиру и обворует старого затворника и скупердяя. К слову сказать, второй вариант оказался не так далек от истины. Потому что когда я пришел по адресу, то даже сразу не смог попасть к подъезду, а точнее сказать к парадному входу в элитные апартаменты фешенебельного «пентхауса», с охраной на въезде, с гаражом на весь первый этаж и бассейном во дворе. Как сейчас помню тот вечер:

Я с трудом объяснил охране, что мне к Мирошникову. Только через полчаса блужданий по коридорам я наконец-то смог подняться на второй этаж, где дверь в квартиру была уже открыта. Я постучал по лутке дверного проема и в конце огромного блестящего коридора показался силуэт профессора:

— А Тимофей проходи я сейчас, — как-то вежливо сказал профессор. Кстати, это был единственный преподаватель нашей кафедры, который называл меня по имени.

Я прошел в зал. Нет не в зал, а в «ЗАЛИЩЕ». С окнами от пола до потолка и кучей навороченной мебели.

Свет был слегка притушен. Возле одного из окон в конце зала стоял мужчина в строгом черном костюме. Даже галстук и рубашка были черными. Вроде бы обычный мужик, но даже под толстыми складками пиджака угадывались мощное подтянутое тело бойца. От мужика сразу пахнуло опасностью. Я в судорожном спазме ног остановился и стал думать, что делать дальше. Ощущения были сродни тем, которые я испытывал, смотря на нашего тренера по боевому самбо. Но там — это был восторг, восхищение, а здесь — такая, же мощь, но ощущение никчёмности и безнадёги.