Артефакт. Ритуал на крови

Решившись, я открыл дверь шире и протиснулся в щель, тут же вернув всё на положенные им места так, чтобы моего отсутствия не было заметно. Но стоило только сделать несколько шагов по направлению к выходу во двор, как за спиной раздался шёпот:

— Вы куда, господин?

Я обернулся. Белобрысый стоял у окна и тёр глаза, напрягшись от усилия, чтобы не зевнуть.

— Погулять.

— Так ночь же, ночью спать положено.

— Кем?

— Господом.

— А почему тогда твои братья не спят?

— Братья?

— Братья.

— У них ночная месса.

— Колдуют?

— Не смейте говорить слов таких в доме Господа нашего!

Мы перешёптывались, а время шло. Возможно, важное, то, которое нельзя было упустить.

— Ладно, — кивнул я, решившись, подошёл к белобрысому, взял его за запястье и потянул за собой, — пошли со мной.

— Зачем?

— Посмотрим, что там за месса такая.

— Но отец Этельверд запрещает! Только избранным можно.

— Скоро я тут буду аббатом, и считай, я тебя избрал.

— Но…

— Молчи, не привлекай к нам внимание, а то оба получим. Ты — розги и как оно там у вас? Покаяние? А я… В общем, тоже что-то получу.

Почти неслышно мы пробрались по коридорам, спустились вниз и вышли наружу. Я тут же поёжился. Здесь было почти так же прохладно, как и внутри, но внезапно поднявшийся ветер, который я не заметил в окно, пробрал почти до костей.

— Куда? — Белобрысый огляделся.

— Туда, где мессу проводят, куда ещё-то? — Я махнул в сторону церкви. — Только давай спрячемся, а то заметят не дай бог!

— Не богохульствуйте!

— Да я понял уже.

Пробираться через кусты орешника, растущие вдоль дорожки к церкви, оказалось тем ещё квестом. Я ободрал руки — не догадался накинуть балахон, выйдя в рубахе и жилете — и пару раз схлопотал по лицу ветками. Белобрысому досталось меньше — ещё и потому, что он пристроился позади меня и только что-то почти бесшумно шептал себе под нос.

— Что ты там шепчешь постоянно? — спросил я его, как только мы добрались до места, с которого было довольно хорошо видно вход в пристройку.

— Молюсь, чтобы нас не поймали.

— Правильно, — похвалил я, — молись. Можешь тут постоять помолиться, а я пойду гляну.

Не дожидаясь его согласия или отказа, я пригнулся, протиснувшись между двумя кустами, пробежал к задней стенке пристройки и прислушался. Вокруг было тихо, только шелестели листвой дубы и осины, где-то вдалеке пару раз ухнула сова.

Окна здесь располагались высоко, так что дотянуться до них не вышло бы без дополнительных приспособлений вроде лестницы или чего-то подобного, поэтому пришлось пойти на крайность — заглянуть в дверь. В притворе было пусто и темно, и я без колебаний вошёл, продолжая слушать. И вот здесь уже было понятно, что внутри кто-то есть, и этот кто-то явно не заклинание читает.

— … в самый последний момент! — донеслось до меня. — Я не могу больше откладывать. И жертвы — ещё день, и придётся искать новых. Где вы это сделаете? Этих-то привезли из Кента.

Голос был глухой, но я узнал в нём Этельверда. Так они тут сейчас точно не ритуал проводят, и не мессу. Собрание у них. Партийное. Я зажал рот рукой, чтобы не рассмеяться.

Значит, ритуал должен быть завтра, но что-то случилось, и всё на грани срыва. Интересно, что?

— А если вместо брата Бартоломью будет брат Дамиан? — раздался другой голос.

— Брат Дамиан слишком набожен. И слишком молод ещё, — ответил Этельверд. — Нужен тот, кто пойдёт на всё и не будет после болтать. Или на чью пропажу после никто не обратит внимание. Но я подумаю… — Он замолк. Наступила тишина, продлившаяся минуты две, после чего Этельверд продолжил: — Ладно, время идёт, менять что-то поздно, поэтому помолимся, братья, чтобы завтра нам никто и ничто не помешали.

Поняв, что дальше не произойдёт ничего интересного, я осторожно вышел наружу и вернулся в кусы к белобрысому.

— Всё молишься?

— Молюсь.

— А кто такой Бартоломью?

— Брат Бартоломью?

— Да.

— Тоже послушник. Он сегодня во время общих работ упал и ногу сломал. Хотели оставить здесь, но приехал доктор из города и велел везти к нему.

— Но ведь на всё воля Господа — вылечился бы или нет. Почему не оставили?

— Брат Люк так решил, он второй после отца Этельверда. Они братья. По матери.

— С аббатом?

— Нет, с Бартоломью.

— Понятно. А Дамиан?

— Что?

— И снова понятно. Считай, что я тебе жизнь спасаю. Значит так, если тебя завтра… — Я посмотрел на небо, в котором луна уже сдвинулась ближе к рассвету, и поправился: — Сегодня позовут на ночную мессу, делай что угодно, но не иди. Руку сломай, ногу, голову себе проломи, но не смей!

— А…

— Мне нет резона тебя обманывать, так что просто поверь. Клянусь Господом, я не желаю тебе зла.

— Да, хорошо, — белобрысый закивал так, что капюшон свалился с его головы. — А вы, господин?

— А я пойду вместо тебя. А сейчас я пойду спать. И ты пойдёшь — меня караулить, тебя же за этим оставили? — Белобрысый не ответил, только опустил взгляд. — За этим. Вот и вернёмся на свои места, будто никуда не уходили.

* * *

Утро пришло стуком в дверь и упавшим на пол подносом с едой.

— Что? — с трудом разлепил я никак не хотевшие открываться веки и посмотрел на стоявшего в дверях послушника. Того самого, который вчера принёс мне ужин. У его ног лежал, как я понимаю, мой сегодняшний завтрак: разбитая бутыль с вытекшей из него жидкостью, каравай хлеба и снова кусок мяса. И поднос.

— Вы…

— Что? — повторил я, спуская босые ноги на холодный пол и садясь.

— Живы?

— А что, должно быть иначе?

— Нет-нет, — тут же запричитал послушник, собирая еду и осколки, — я не то имел в виду. Вы… Я сейчас принесу другое, только вы не говорите отцу Этельверду.

— Не скажу. Лучше принеси мне с едой ещё воды и таз — умыться нужно сначала.

— Конечно. Я скажу брату Дамиану, и он всё принесёт. И унесёт, — послушник посмотрел под мою кровать, и я понял, что там обнаружу скорее всего горшок. Ну, средневековье — оно везде такое. Не во всех постройках тут есть возможность сделать нужник.