Артемидора

– Вот за такое тебя, помимо прочего, и выдрали, хотя никому не хотелось. А теперь поверь ещё в кое-что. Отвернись от меня и гляди на табурет.

Там лежала аккуратно свёрнутая стопка одежды тех же тонов, что и время года за окном.

Монашеская.

– Мы сочли, что испытание порога ты прошла, - продолжала Бельгарда.
– Главное для женщины, какова она по своей природе, - не умело действовать, но действовать вопреки всему. Не правильно поступать, но уметь брать на себя ответственность за поступок. Мудрость, опыт и умение приходят, отвага есть свойство прирождённое. Ты отважна.

– Постригаясь, надо ведь отречься от мира, - пробормотала её собеседница, ясно чувствуя, что говорит не то.

– Зачем отрекаться, если вот он, наш мир, - стоит кругом? И никто не называет посвящение вот этим словом. Хочешь сохранить долгий волос - сохрани, только вне стен его убирай. Да и внутри по большей части будет мешать и лезть куда не надо - завязывать придётся. Вон у тебя какие косы роскошные отросли.

– И я не соглашалась, - вывернула Арта на правильный путь.
– Может быть, я хотела перебиться эти десять лет и уйти?

– Что там снаружи есть, чего не будет у тебя в обители?
– возразила Бельгарда.
– Всё, кроме замужества.

– Дети, - Арта приподнялась на локтях, поморщившись от приступа телесного нытья.

– Ах да, дети, - усмехнулась подруга. - Ну, если тебе недостанет здешних уховёрток, можно будет легко поправить дело. В конце концов, в лице юной Зигрид мы спасли обильное чадородие. Слишком даровита для использования в простоте, мы с тобой ей в подмётки не годимся, но что поделаешь. Назначение у неё такое.

Последние две фразы Арта пропустила мимо ушей, потому что...

– Ой. Она ведь, наверное, с ума сходит теперь.

– Нимало. Матушка ушла в запределье, теперь там и батюшка оказался. Тоскует, разумеется, да только насильник остаётся насильником, что бы он на земле ни делал. Но его дочку, в какой-то мере в награду, сделали послушницей с особенными правами, так что пока дурные и благие впечатления слегка перепутались. Так что, берёшь предложенное?

Арта подумала, что разлучаться с любимыми людьми и привычным образом жизни будет совсем некстати. И согласилась.

VII

Церемонии, которая заключается в том, что послушница простирается на земле и её как бы отпевают и хоронят, а потом обряжают в иноческий наряд, здесь не проводили: и простиралась-то уже Арта, и умирала частичной смертью, и воскресла в блеске.

Поэтому, едва унялись нытьё в мускулах и жжение, которое причиняла коже целебная мазь, женщина решила пройтись по саду. Разделась, извернувшись глянула в зеркало умывальника: в самом деле поджило так, что одни тени на коже останутся. Накинула новый наряд. Вопреки опасениям, там не было множества громоздких деталей, а покрой оказался традиционно свободным и не стеснял движений. Полюбовалась в окно на безлюдный двор, вышла из дверей и спустилась с крыльца.

Сад был удивительный: не то чтобы слишком ухожен и прилизан листик к листику, травинка к травинке, как господские регулярные парки. Он был буен и голосист, как южные тропики, хоть ядро его составляли листопадные деревья. Только и уход их в сон казался красив: на виду - ничего пожухшего, только яркие краски, багрянец, киноварь, шафран и чистое золото. Те существа, которые приветствовали её ночью, оказались небольшими собачками и обезьянками, в ожидании зимы обросшими плотным серо-белым мехом. Тыкались носом в руки они явно в ожидании лакомств, а снежные макаки (о них, живущих на дальнем севере, близ горячих источников, Арте рассказывали учителя) при этом ещё и теребили пальчиками одежду. На малышей, несмотря на размер и на пословицу "Малая собачка до старости щенок", они никак не походили: слишком умными были глазки, что смотрели с заросших волосом мордах.

– Они не ручные, а такими от рождения сделаны, - проговорил знакомый голосок. - А ты первый раз? Сестрица Артемидора, прости, я от радости приветствовать тебя забыла. Хаски и якушимы. Мне сказали, что не хотелось тебя останавливать, но я могу пойти тоже.

То была Зигрид - как всегда растрёпанная, но без следа уныния на обветренном лице. И наряжена как прежде, в холст и ряднину, хотя браслет...

– Тусклое серебро, - пояснила она, проследив за взглядом Арты.
– Не прежнее золото. Что делать! Любое знание достойно своей платы.

А что это значило, не понять. Либо золотом заплачено за продвижение, либо хитрей: чем ты выше по чину, тем украсы проще и металл обыденнее.

Ушлая Зигги мигом схватилась водить недавнюю пленницу под локоток да вдоль ограды - хвалиться не своим. Хотя она вроде как мигом своей стала...

Даже не выходя за пределы, видели они со всей несомненностью: внешняя белокаменная стена - ограда перед оградой. Внутри неё высился стройный пятиугольник, собственно монастырское общежитие с зарешеченными арками, ведущими внутрь. На него пошёл кирпич необычного розовато-красного цвета.

– Госпиталь и приют, сестринские дормитории и малые кельи, мастерские и трапезная, библиотека и часовня, гостевое крыло, - перечислила Зигрид. - Оно самое нарядное, госпиталь - самое чистое место.

– А в закрытом дворике что - большой храм? - спросила Арта, притворяясь более наивной, чем была.

– В известной мере. Только без трезвона. Такое знание - лепить наследственное вещество как глину - надо держать за двойной стеной, - с важностью провещала Зигги.
– Когда король-дитя и его матушка по бедности казны уступили нашей обители выморочную пустошь, из глины слепили кирпичи, известняк выломали в каменоломне и вытащили из той же глины, когда её переворачивали. И возвели обитель. Не робей: меня уже везде пускают, скоро и тебя приставят к делу.

Так Арта и поняла: до сей поры учили её открытому знанию, а теперь обязаны были - потаённому. Опасному.

Самым первым, что ей пришлось уяснить, - решётки в святая святых не были так уж непроницаемы, во всяком случае, для своих. Рядом с ними стояли "боевые сёстры" в коричневом, вопреки привычному правилу, вооружённые и явно натренированные. Но своих они быстро запоминали в лицо и не чинили им препон.

Вторым следовало то, что кларинды почти все вышли из знати, истинной, коренной, а не "привенчанной". Чтобы удачно выдать замуж, девицу обучали зачаткам наук, копили приданое, сводили с достойными молодыми мужчинами, - но весь груз знаний, богатства и связей был потрачен на вклад в облюбованную обитель. К тому же ради того, чтобы настоять на своём вопреки родительской воле, девице надобно было выработать незаурядный характер и силу воли: так и происходило, это также можно было счесть вкладом в общее дело.

– И, заметь себе, мы не из младших отпрысков в семье и не из потомства вторых сыновей, - объяснял Арте кое-кто из них, - те идут в обители попроще. Где можно не тратить постельные и кормовые деньги на микроскоп, микротом, центрифугу и прочие греховные рутенские штучки, приведенные с помощью рутинной кровяной магии к состоянию живых, хотя не слишком разумных.

В самом деле: держали сёстры себя в сугубой бедности. Постели и в самом деле походили на сеновал, укрытый холстиной, на простую работу ставили простой и народ, хотя и сами её вовсе не гнушались, но лаборатории (не те, что от слова "лаборанта") были обставлены так, что новая сестра немела от изумления.