Артемка в цирке

– Это глюпа, это очень, очень глюпа!
– услышал Артемка позади себя.

Когда Самарин поклонился и под аплодисменты подошел к портьере, у Артемки внутри все похолодело. И сейчас же он услышал громкий шепот:

– Этли, Джон, на арену!

Портьера приоткрылась, и Артемка мгновенно оказался на виду у всех. Прямо на него смотрело тысячеликое существо и молча ждало. Артемка охнул и схватился руками за край портьеры, но сзади прямо в ухо ему вонзился свистящий шепот:

– Ты что это делаешь, сссс... Брось занавес! На арену!

Артемка оглянулся. Перекосив от злобы лицо, сзади стоит Самарин, шипит и указательным пальцем хочет ткнуть Артемку прямо в глаз.

Вдруг между Артемкой и Самариным мелькнула ракетка. Взвизгнув, Самарин отдернул палец. Артемка еще не успел сообразить, что случилось, как Ляся схватила его за руку и стремительно повлекла на арену. И странное дело, у Артемки будто пропал вес. С необычайной легкостью, не чувствуя тела, он выбежал вслед за Лясей и стал па свое место.

Пантомима началась

Впоследствии Артемка не раз вспоминал эти минуты и всегда удивлялся, куда ушел тогда его страх. С момента, как он оказался на залитой светом арене, под тысячей устремленных на него глаз, в нем все необычайно обострилось внимание, зрение, память. Даже торопливость, за которую его на репетиции ругал Самарин, исчезла и сменилась сдержанностью движений. И при всем этом у Артемки гудело в ушах и было такое чувство, точно он не сам все это проделывает, а движет им какая-то неведомая сила.

Самарин, высунув нос из-за портьеры, бормотал:

– Гм... Вполне... Даже удивительно.

Но этого Артемка не слыхал. Он продолжал лететь в каком-то светлом гудящем пространстве и только тогда опомнился, когда Дик Бычий Глаз накинул на него мешок и перебросил через забор. Там, за портьерой, был уже не Дик Бычий Глаз, а Чемберс Пепс. Он сдернул с Артемки мешок, поставил дебютанта па ноги и восторженно сказал:

– О, ти очень хорошо делал свой роль! Ти есть очень хороший артист.

Подошел и Самарин. Он похлопал Артемку по плечу и похвалил:

– Молодец! Вполне!

Артемка слушал и растерянно улыбался. Ему казалось, будто он переплыл через глубокую реку, а до этого и не знал, что умеет плавать.

Ляся стояла тут же. Она не отходила от Артемки. У нее был гордый вид.

Артемке хотелось сказать ей что-нибудь хорошее, душевное, но он не находил подходящих слов.

Во второй картине Пепс, Артемка и Ляся не участвовали. Они стояли у портьеры и смотрели в дырочки. Теперь играли Гуль и Иван Кречет. Гуль лазил по арене и искал следы; при этом он все, что ни попадало, разглядывал в лупу, а Кречет ходил за ним и хватался руками за голову, изображая горе отца.

Когда началась третья картина и Артемка опять выбежал па арену, у него уже не гудело в ушах и не было прежнего чувства, будто им движет какая-то посторонняя сила. В этой картине Джон и Этли, запертые в сарае па ферме, пытаются освободиться, и Артемка с такой непосредственной живостью изображал сметливость мальчика, что со скамей не раз срывались трескучие хлопки. Правда, это все-таки не был сын миллионера, это был просто попавший в беду мальчишка, трогательный и занимательный. Но это как раз и подкупало публику.

Нравилась и Ляся, хотя игра этой изящной девочки была совсем в другом роде.

Больше всех, кажется, нравился Гуль. Ему удалось изобразить Ната Пинкертона таким, каким его и представляла себе публика по бесконечным выпускам "Похождений знаменитого сыщика".

Что касается Пепса, то он добросовестно старался делать свирепое лицо, как учил Самарин, но в общих сценах с ребятами часто забывал об этом, и вместо свирепого лицо его делалось наивно-добродушным. Он спохватывался, хмурил лоб и сжимал плотно губы, а минуту спустя, в самом неподходящем месте, лицо его опять озарялось улыбкой. Публика, ожидавшая увидеть злое страшилище, недоумевала и посмеивалась.

В общем, пантомима шла оживленно, публика часто аплодировала, и Самарин уже мысленно составлял афишу о новом представлении "по требованию публики", как неожиданно для всех разыгрался скандал.

До девятой картины пантомима шла, как ей и полагалось. Благодаря сметливости Джона ребятам удается бежать. Дик Бычий Глаз бросается в погоню за ними. Обессиленная Этли падает в изнеможении. Джон подхватывает ее на руки, но уже не может бежать так быстро. И тут, в поле, заросшем маисом, их настигает страшный негр. Он набрасывается на детей и жестоко избивает их. И Пепс действительно страшно размахивал палкой и делал вид, что изо всех сил бьет Джона и Этли. Но вдруг он положил палку и как ни в чем не бывало обратился к публике.

– Уважаемий публик, - сказал он, - один маленький минутка внимания!

После девяти картин, шедших без единого слова, вдруг прозвучавший с арены человеческий голос так всех и приподнял с мест.

– Уважаемий публик, - продолжал Пепс улыбаясь, - это очень плёхой пантомим. В этот пантомим очень много белий человек, а черний только один. Все белий человек хороший, а черний плёхой, хуже самий злой черт. Уважаемый публик, это не есть правда.

Но тут по цирку пронесся свистящий шепот:

– Пепс! На место!

Пепс обернулся и взглянул на искаженное лицо Самарина.

– Один минутка, - сказал Пепс и опять обратился к публике: - Черний очень любит детей. Черний не любит, когда бьют маленький человек. Я очень люблю Артиомка, я очень люблю Ляся. Я люблю, как свой син, так свой дочь. Я...

Самарин выскочил из-за портьеры и, заглушая Пепса, прокричал:

– Пантомима продолжается. Не помогло и это.

– Один минутка, - сказал ему Пепс и продолжал: - Уважаемий публик, я очень хотел иметь свой мальчик...

– Да замолчишь ли ты?!
– взревел Самарин, потеряв терпение.

Тут сверху кто-то спокойно сказал:

– Пусть говорит. Может, у него накипело.

– Не перебивать! Нехай говорит! Говори, Пепс, высказывайся! Самарин, отойди в сторону!
– раздались голоса с галерки.

Пепс благодарно приложил руку к сердцу, но не успел он и рот открыть, как из ложи полицмейстера раздались отрывистые выкрики:

– Не раз-го-варивать!.. Не раз-говаривать! Не разговаривать с публикой!.. Молчать!..