Артур Пеппер и загадочный браслет

— Хорошо.

— У вас новый рюкзак, — констатировала она.

— Да. Еще я купил сандалии.

— Вы стали похожи на заправского путешественника.

— Я ездил в Лондон.

Натан поднял на Артура глаза, с явным интересом ожидая продолжения. Но тот молчал. Рассказывать про де Шофана не хотелось.

— Какие у вас планы на завтра? — спросила Бернадетт. — Я собираюсь приготовить тряпичный пудинг. Он так называется, потому что его готовят в белых хлопковых салфетках.

Звучало соблазнительно, но планы на завтра у Артура были другие.

— Я собираюсь в гости к дочери, — сказал он. — Мы давно не виделись. — Он не хотел, чтобы Люси исчезла из его жизни, как Мириам — из жизни Пирл Кемпстер.

— Отлично. Что ж, рада была повидаться. Может быть, в другой раз?

— Непременно. Пока!

Артур достал телефон и набрал номер дочери. Она не отвечала, и Артур повесил трубку. Но потом позвонил еще раз и оставил сообщение: «Люси, это папа. Я был в Лондоне. И звоню тебе, чтобы сказать, что нам надо быть ближе друг к другу. Я по тебе соскучился, и мне жаль, что мы стали друг другу как чужие. Мне надо с тобой кое-что обсудить. Это связано с твоей матерью. Собираюсь зайти к тебе завтра в половине одиннадцатого. Надеюсь, увидимся».

Артур сложил покупки в рюкзак и направился домой. Теперь он знал, почему Мириам отправилась в свои путешествия. Но почему она никогда не рассказывала ему о них?

Зеленые побеги

Следующим утром, проснувшись, Артур понял, что в его жизни произошли серьезные перемены. Прежде всего, он проспал. Будильник встал на трех утра. Артур ему не поверил: было совсем светло и вовсю стрекотала газонокосилка Терри. Наручные часы показывали девять утра. Раньше это привело бы Артура в панику: он уже на час опоздал с завтраком. А сегодня продолжал лежать, предвкушая, что сегодня увидит Люси.

Поднявшись, Артур спустился вниз прямо в пижаме. Вместо того чтобы одиноко сидеть за столом на кухне, он взял миску с хлопьями в гостиную и позавтракал перед телевизором. Нарушить заведенный порядок оказалось даже приятно.

Он вышел из дому без четверти десять, чтобы спокойно пройтись. Терри помахал ему, когда Артур поравнялся с его домом:

— Артур! Вы вернулись. А ваша дочь позавчера искала вас.

— Я так и думал.

— По-моему, она волновалась. Ну, вы же не так часто выходите из дому.

— Не совсем так. — Артур уже собрался продолжить свой путь, но передумал и подошел поближе, чтобы поговорить с соседом. — Я ездил в имение Грейсток в Бате, а еще побывал в Лондоне. Осмотрел достопримечательности и все такое.

— Здорово. — Терри оперся на газонокосилку. — Я серьезно. Когда отец умер, мама просто сломалась. Ушла в себя и ничего не хотела. Это правильно, что вы выбираетесь из дому… и вообще.

— Спасибо.

— Вы заглядывайте, если чем-то надо помочь или просто поболтать захочется. Я живу один, и всегда рад гостям. Тяжеловато, когда рядом никого нет, верно?

— Да уж.

— А что вас не видно на собраниях «Пещерных мужчин»?

— Бобби там по-прежнему всеми командует?

— Ну да. И у меня получается такая же жуть, как и раньше. Черепахи, похожие на автомобили.

Артур встал на цыпочки.

— Раз уж речь о… — Он прищурился, заметив какое-то движение в подстриженной траве.

Терри театрально вздохнул:

— Ну вот, опять. — Он сделал несколько шагов и поднял беглую черепаху. — Что рептилиям так нравится в моем саду?

— Может быть, это лично вы вызываете у нее симпатию?

— Возможно. А может быть, просто тяга к путешествиям. Ну не сидится ей на месте.

По дороге к Люси Артур наслаждался видами и звуками, которых раньше даже не замечал. Иногда он останавливался, просто чтобы порадоваться тому, в каком замечательном месте живет. Вдали зеленели пятна полей. Сквозь трещины в асфальте пробивались маргаритки. Каждый шаг отзывался фонтаном ощущений — от ноющей боли в лодыжке до волнующего чувства, что он все ближе и ближе к Люси.

Шпиль Йоркского собора горел золотом на солнце, и Артур поймал себя на мысли, что не может вспомнить, когда в последний раз заходил туда. Он никогда в жизни не составлял себе списка «что я хочу сделать», а просто делал то, что нужно Мириам и детям. Похоже, пора составить такой список?

Добравшись до дома Люси, Артур вдруг осознал, что не заходил к ней уже несколько месяцев. Раньше Люси сама их навещала — каждую неделю плюс на Рождество и на дни рождений, но после смерти Мириам эти визиты прекратились. Артур даже не был уверен, что она прослушала его сообщение.

Дверь была недавно покрашена в алый цвет, оконные рамы сияли белизной. Когда Люси открыла, Артур чуть не кинулся обнимать ее, как прежде Майка, но сдержался, не зная, как дочь к этому отнесется. Он уже не был уверен, что понимает ее чувства.

— Заходи, — сказала Люси и приоткрыла дверь шире. На ней был белый передник, на руках — зеленые рабочие перчатки. Щека была испачкана землей.

Когда Люси повернулась, у Артура перехватило дыхание — так похожа она была на мать. Такой же вздернутый нос, такие же зеленовато-голубые глаза, то же спокойствие во взгляде.

— Папа, — спросила Люси, — с тобой все в порядке?

— Да… ну… просто ты мне сейчас напомнила маму.

Люси поспешно отвернулась.

— Заходи, — повторила она. — Мы можем посидеть в саду. Погода отличная.

Артур помнил, что раньше в гостиной лежал бежевый ковер, но теперь там были голые доски. Высокие мужские кожаные ботинки стояли у двери. Остались от Энтони? Или появился новый мужчина? Артур даже не знал, встречается Люси с кем-нибудь или все еще оплакивает свой брак.

Люси как будто прочитала его мысли.

— Они мне велики, но я их надеваю, когда работаю в саду. Возвращать их Энтони я не собираюсь, но и выбрасывать жалко. Несколько пар толстых носков — и они мне как раз.

— Правильно. Они еще послужат. Мне, кстати, нужны новые ботинки. Старые уже прохудились.

— Это десятый размер.

— Да, раньше у меня был десятый. Теперь — восемь с половиной.

— Возьми их себе.

— Нет, ты же их носишь…

— Они мне велики. — Люси подняла ботинки и протянула Артуру: — Возьми, пожалуйста.

Он собрался возразить, но увидел в ее глазах решимость. И боль. Артур не стал спорить.

— Спасибо. Как раз то, что мне надо. Может быть, тебе что-то подойдет из маминой обуви?

— У нее был четвертый, а у меня шестой.

— Значит, нет…