Артуриана

Но он безутешно покачал головой, он оттолкнул мою любовь. И тогда я протянула руки, отняла ладони от его лица и коснулась губами его губ — то был отравленный поцелуй, колдовской поцелуй, лишающий жертву ее воли. Отныне, очарованный, он видел перед собой только меня, и покуда будет действовать зелье, не вспомнит он ни Камелот, ни свой долг рыцаря, ни свою даму сердца, отныне его душа безраздельно принадлежит мне, лишь я была теперь полновластной хозяйкой его дум и стремлений.

Так сэр Ланселот остался со мной, а я получила, наконец, ту любовь, о которой мечтала.

Теперь он был весел и счастлив, он улыбался мне, беспрестанно заключал меня в объятия, каждый миг обращал ко мне восхищенные взоры, но время шло, и чем счастливее и веселее становился мой любимый, тем сильнее печалилась я, и тем мрачнее было у меня на душе.

Великий учитель Мерлин прав, я так и не смогла забыть, что эта любовь — лишь иллюзия, и она создается бокалом зелья, которое я выпивала каждое утро. Едва его действие закончится, как исчезнут и чувства рыцаря ко мне.

И я сердилась на своего возлюбленного, с каждым днем все сильнее хотелось мне, чтобы полюбил он меня саму, такой, какая я есть, чтобы желал остаться здесь, в Броселианде, по доброй воле.

Долго не могла я решиться и все же однажды поняла: время пришло. Иллюзии прекрасны, но настоящая жизнь обходит эту долину стороной, а потому нам нужно возвращаться.

И в то утро я не выпила чудесное зелье и предстала пред Ланселотом такой, какой была на самом деле, его разум и его воля вернулись, и в тот же миг увидела я, как погасла в глазах рыцаря любовь, и на ее месте возникла тревога.

— Прошу тебя, госпожа, — сказал он, наконец, в его голосе звучала мольба, — Отпусти меня! Знаю, что был я под действием твоих чар, а сейчас разум вернулся ко мне. Если ты снова нашлешь на меня чары, я останусь твоим пленником навеки и буду жить в прекрасной мечте, но это будет не моя жизнь. Позволь же мне остаться собой!

— Именно этого я и хочу, — ласково улыбнулась я и взяла его за руки. — Хочу, чтобы ты был собой. Чтобы остался со мной по доброй воле. Чтобы любил меня по-настоящему, а не из-за чар, владеющих тобой. Скажи, что так и будет, что мы будем счастливы, ведь я люблю тебя так сильно, как только может любить женщина!

Рыцарь надолго задумался над услышанным, а потом крепко прижал мои руки к груди и посмотрел в глаза.

— Моя прекрасная госпожа, — произнес он, — Твоя красота не знает равных, как и другие твои достоинства. Но не могу я изменить той, кому навеки отдал свое сердце, не могу заставить его любить по моему приказу, ведь голос любви неподвластен нашей воле. Жить здесь и обманывать тебя не могу тоже. Так позволь мне уйти и сохранить глубокую привязанность к тебе в моей душе и глубокую благодарность!

Это был Ланселот, он не мог ответить иначе, душа рыцаря была верной и, раз избрав объект любви, он бы уже не отступился. Я знала, конечно, знала, что именно так он и ответит, и все равно, его ответ погрузил меня в бездну отчаяния. Разве я не достойна любви? Чем хуже я других женщин, чем хуже той же леди Гвиневеры? Гнев заполнил мое сердце, и я с досадой вырвала руки и отошла к окну. Долго-долго стояла, а потом с горящими глазами обернулась к Ланселоту.

— Что ж, да будет так! — воскликнула я. — Ты хочешь, чтобы сохранила я тебе твою волю и твой разум? Я дарила тебе свою любовь, но ты отверг меня, ты предпочел другую, которая и знать тебя не хочет! Чужую жену, жену твоего господина! Разве таким должен быть благородный рыцарь? Ты знаешь, что нет. И потому свое наказание ты заслужил! Я не стану накладывать на тебя чары, но и свободы ты не получишь. И в Камелот не вернешься! Знаешь ли, где ты находишься, сэр Ланселот? Думаешь, ты в чудесном дворце, посреди Броселианда? Так знай, что в Броселианде нет дворцов! Эту долину создала я. И назвала ее «Долина без возврата», ибо нет отсюда обратной дороги! Каждый выход заколдован, никогда тебе ее не покинуть.

И любой рыцарь или просто мужчина, чья нога ступит сюда, не сможет найти выход и останется здесь навеки, а попытавшись выйти, обратиться в камень и будет стоять недвижимо, как те скалы, что окружают долину. И здесь вы будете жить в иллюзии до тех пор, пока это угодно мне. Я все сказала, да будет так!

Я взмахнула руками и вспыхнул воздух, создав магическую стену, отгородившую отныне Долину без возврата от всего мира. И я покинула дворец и ушла, оставив Ланселота одного.

Вернулась обратно, в хижину Нинианы, к своим юным воспитанницам. И каждый раз, когда шел через Долину без возврата мужчина, он оставался там, и напрасно искали его родные и близкие, напрасно думали, что эльфы или разбойники похитили его. Он становился навеки моим пленником, вместе с прекрасным рыцарем, по которому так тосковал весь Камелот.

Сама я иногда наведывалась в долину, очаровывала красивых рыцарей, что попадались в мои сети, но больше скучала и приходила все реже. Ланселот избегал меня, я видела, что он походил на тень, становясь печальнее и бледнее день ото дня. Жизнь постепенно покидала его, а некогда могучие силы лучшего рыцаря Камелота подходили к концу.

Так бы и остались Ланселот и другие рыцари пленниками Долины без возврата на веки вечные, потому что сердце мое отныне не знало жалости, если бы не Мерлин и Ниниана. До Мерлина дошли слухи, что Ланселот так и не возвратился к королю Артуру, ничего не знал о нем и матушка. Вспомнил тогда старый волшебник, как настойчиво спрашивала я рецепт зелья и быстро догадался, что к чему. Заметил он также, что я стала надолго отлучаться и пропадать, иногда меня не было от луны до луны. Мерлин решил проследить за мной и нашел путь в Долину без возврата и увидел призрачный дворец, в котором томились мои пленники.

Но так как он не был молодым мужчиной, да к тому же был волшебником, ему удалось преодолеть притяжение долины, а в его сердце возникла жалость к узникам, что томились там. Мудрый друид понимал, что бесполезно говорить со мной и просить меня выпустить пленников. Потому попытался снять чары с помощью своего колдовства и впервые узнал, что отныне мои силы превосходят его могущество. Снова и снова пытался волшебник разрушить чары — и лишь только устал понапрасну, ничего не вышло.

Тогда призвал он на помощь Владычицу озера, Ниниану, некогда самую могущественную волшебницу в мире, хозяйку лесов Броселианда, и попыталась Ниниана разрушить магическую стену, но, как и старый чародей, потерпела поражение.

Ничего не оставалось им, кроме как объединить усилия, что они и сделали, в сердцах их теплилась надежда, что, хотя бы вдвоем, они превосходят меня, — так и вышло. Рухнула магическая стена, рыцари были освобождены и, радостные, вернулись в родные дома. А сэр Ланселот быстрее вихря помчался туда, куда стремилось его сердце, — в Логрес, ко двору короля Артура.

Мерлин и Ниниана побранили меня за содеянное, я же чувствовала досаду: моя чудесная долина разрушена, ее не восстановить, чертовы колдуны поставили заклятья на каждом шагу! Пленники разбежались, и Ланселот ускользнул от меня! Но еще сильнее, чем потеря возлюбленного, беспокоило меня, что другие, пусть и объединившись, все же смогли превзойти мою магию. Мне же нужна была великая сила, большая, чем была у меня теперь, и чтобы получить ее, я готовилась пойти на многое. Я хотела стать самой сильной волшебницей в мире. И со временем случай помог мне добиться желаемого.

Глава 9. Ведьмина лестница

Я не сдалась, и когда моя «Долина без возврата» была разрушена объединившимися против меня чародеями, удалилась в чащу, забралась на пригорок и села вязать ведьмину лестницу.

Вязала ее из темных ниток, заливая воском черных свечей. Вплетала птичьи перья, нанизывала каменные бусины и золотые монеты. Вязала узлы крепко-крепко, и все спорилось в моих руках, работа шла хорошо. Закрывая глаза, представляла то, что желала получить, наговаривала на каждый узел заклинание, и не добрыми были те слова, — желала себе могущества, власти абсолютной над сердцами людей. Хотела быть королевой сердец, как Гвиневера, но не знала тогда, что иначе сбываются наши слова. Боги слышат, но пройдя через сумеречное зеркало, наша просьба уже не та, что послали мы, ответ же их и вовсе может вернуться измененным до неузнаваемости.

Это люди хитры и коварны, боги же прямолинейны и чисты, и потому, случается, воспринимают просьбы слишком буквально. Вот и мою просьбу о власти над сердцами людей, восприняли они иначе, чем виделось мне.

Много дней и ночей, не прерываясь даже на сон, находясь в колдовском экстазе, плела я свою лестницу и успокоилась, лишь когда она была готова, а последний узел завязан. Тогда встала я, спустилась с пригорка, потирая затекшие руки, разминая ноги, что почти не слушались меня.

Но сумела дойти до главного тракта Броселианда, потому что сегодня было полнолуние, потому что сегодня на перекрестке мне нужно закопать то, что я сплела. Мрачным получилось мое заклятие, пугающе выглядела и лестница. Никогда, думаю, ни одна ведьма до меня не создавала ничего, что обладало бы такой могучей темной силой. Стоя на перекрестке, вытащила из складок платья серебряный нож, провела острым лезвием по ладони, и вытекли капли крови ведьмы, чтобы завершить ритуал и усилить магический амулет.