Аспект белее смерти

— Ты куда пошёл?! — взвыл толстячок. — Кабан, ну-ка, покажи ему, что такое честная драка!

Кабан был чуть выше меня и заметно шире в плечах, к тому же получал за охрану сынка скупщика немалые деньги, поэтому шагнул вперёд без сомнений и колебаний. Да что там! С превеликой охотой шагнул! А я не побежал. Раз побежишь — всю жизнь бегать придётся.

Черти драные!

Не в этом дело было! Если после разговора с Рыжулей меня лишь потряхивало, то сейчас прямо-таки лютая злоба накатила.

Честная драка, да?

И я врезал, как врезал Чумазому. Быстро, жёстко, на толчке вперёд. Вложился всем корпусом, ещё и попытался хватануть небесной силы, толкнулся ею вперёд. Мир зашуршал, расслаиваясь от моего стремительного движения, на миг выцвел и побелел.

Лови!

Кабан чуть качнулся в сторону, кулак прошёлся впритирку с его скулой, и тут же мне прилетело под дых. Разом вышибло воздух, а только начал сгибаться и получил правой в висок — сам не заметил, как очутился на земле.

Ох ты ж…

— Ты видел это?! — взвыл от восторга Клоп. — Ясен, ты это видел? Крысёныш совсем страх потерял! В драку кинулся! Эй, братва! Только поглядите на это!

В глазах у меня плыло и двоилось, но презрительную гримасу толстячка разглядел и так. Перекорёжило его, будто в рожу харкнули.

— Кабан! — аж взвизгнул он, пустив петуха. — Обломай-ка ему бока!

Громила ухмыльнулся и потянул из-за пояса дубинку. Та — дубовая с медными стяжками и свинцовой заливкой. Такой разок получить — калекой остаться.

И ничего им за это не будет. До смерти не забьют, а милостыню клянчить и с перебитыми руками-ногами можно, ещё больше подавать станут. Бажен только плечами пожмёт: мол, сам виноват.

Тут бы сжаться, подтянуть к животу колени, закрыться и начать молить о пощаде, но меня чуть от бешенства не разорвало. Аж горячей волной всего так и ошпарило изнутри, в глаза ровно жидким пурпуром плеснули, фиолетовые прожилки прорезали мир и… погасли, сгинули без следа. Но вот лютая злоба никуда не делась.

— Врежь ему! — начал подзуживать охранника Ясен, будто в этом была хоть какая-то нужда. — Врежь посильнее!

Кабан подступил вплотную и лишь после этого неторопливо замахнулся, словно желал сполна насладиться страхом жертвы. Но я пугаться не стал. Носком левого башмака подцепил лодыжку громилы, а каблуком правого, ничуть не сдерживаясь, приложил по колену. Распрямил ногу так быстро, как только смог, и радостно оскалился, заслышав мерзкий хруст сломанной кости!

Да! Выкуси, сволочь!

Взвыв, Кабан рухнул на землю, я ухватил оброненную бугаём дубинку, поднялся и шагнул к опешившей от неожиданной развязки парочке. Босяк метнулся в сторону, а вот лавочник не испугался и подался ко мне, ещё и рот для крика раззявил, но враз заткнулся, стоило только несильно ткнуть его в солнечное сплетение дубинкой.

— Братва! — взвыл Клоп, на его крик из харчевни выскочила троица подпевал.

Самый здоровый попёр на меня буром и потребовал:

— Брось, сука!

Получить дубинкой он нисколько не опасался и потому едва успел прикрыть голову рукой. И вновь я сдерживаться не стал, ударил в полную силу. Босяк взвыл и зажал перебитое предплечье. Следующим замахом я отогнал его приятеля и лишь после этого попятился.

— Это что ещё за дела?! — рявкнули от соседней лавки. — Совсем страх потеряли, черти?!

И тут же кто-то из ватаги Клопа крикнул:

— Шухер, братва!

Они бросились врассыпную, а я так и вовсе шмыгнул в боковой проход раньше всех.

Вот сукины дети!

Поубивал бы!

Но хоть всего так и корёжило от злости, здравый смысл оказался сильнее. Кое-как отряхнув одёжку и отдышавшись, я двинулся прямиком в «Золотую рыбку».

Я ж не сам по себе! Ещё не хватало, чтобы из-за меня мелким прилетело!

Левую скулу припекало и ломило, но дело ограничилось ссадиной, синяк сполз под глаз. Из-за духоты было нечем дышать, шёл и обливался потом.

Неуверенности — нет, неуверенности не испытывал.

В кабаке попросил о встрече с Баженом, и Баламут кликнул Волче. Тот вышел из задней комнаты, оглядел меня с ног до головы и спросил:

— Чего надо?

— На меня сынок Первуши-выжиги охранника натравил.

Хмурый плечистый дядька, в бороде которого виднелась ранняя седина, протянул руку, а когда я вложил в его лапищу дубинку, указал на лестницу.

— Шагай!

Прежде в помещениях над кабаком бывать ещё не доводилось, поэтому глазел по сторонам с превеликим интересом, но смотреть оказалось особо не на что. Бажен сидел за письменным столом и разбирал бумаги, будто какой-то лавочник. Разве что время от времени прикладывался к оловянной кружке с вином.

— Чего опять стряслось? — потребовал он объяснений, отерев губы тыльной стороной ладони.

Волче легонько пихнул меня в спину, и я повторил:

— Сынок Первуши-выжиги охранника натравил.

Бажен презрительно осклабился.

— И что с того? Первый раз по морде получил, что ли?

Я покачал головой.

— Не, он меня покалечить велел. Дубинкой отходить.

— И?

— Наоборот вышло.

Волче хмыкнул, Бажен вздохнул.

— Молодец! — объявил он. — Уродца жирного не поколотил? Нет? Снова молодец! Чего пришёл тогда? Похвастаться?

— Да просто за них Клоп с корешами впрягся, пришлось отмахиваться.

— Клоп — это младший брат Дани Сиплого? — озадачился Волче.

— Ага, — подтвердил я. — В том-то всё и дело.

— Интересно девки пляшут!.. — протянул Бажен, отодвигая от себя бумажки. — А чего это босяк за лавочника впрягся?

— Так дружат они. Не разлей вода.

Старший поджал губы, потом вдруг спросил:

— «Три листка» пойдёшь для меня раскидывать?

Видел я и самого Бажена, и предложенную им работу в гробу и белых тапочках, но соврал и глазом не моргнув:

— А чего не пойти, если об условиях столкуемся?

— Да уж не обижу! — Бажен откинулся на спинку стула, подумал недолго и сказал: — Волче, найди Сиплого и передай, что драка дракой, но если его младшой бучу затеет, то я с него спрошу. Ну и пусть щегла своего вразумит: не дело босяку с лавочником водиться. Гусь свинье не товарищ. Позорище какое!