Ассистент
Шрифт:
Я представил все это, и мне стало тошно. Алексееву, напротив, было хорошо. Это закономерно. Один теряет, другой находит. Одному суп жидок, другому жемчуг мелок… Кажется, не то я несу, из другой оперы… И еще мне показалось, что я слегка опьянел, и меня этот факт не порадовал. С этими господами ушки надо держать на макушке, а палец — на спусковом крючке… Теперь мне не показалось, теперь я был уверен: опьянел я не слегка, а изрядно…
Алексеев успокоился, сел за стол и продолжил уже без пиетета:
— Я тут недавно в закрытых архивах НКВД интересную историю откопал. Тот, с чьих слов она записана, хоть и проверенный чекист, видимо, рассудком тронулся. Товарищей его, само собой, басмачи перестреляли, а может, семеновцы недобитые на острове прятались… Ты, Андрей, перескажи ее переводчикам.
Случилось это в конце 20-х — начале 30-х годов прошлого века, во времена воинствующего атеизма. Священников мировых религий империи — христиан и мусульман — советская власть беззастенчиво купила (не всех, столько, сколько нужно), а служителей менее традиционных культов пускала в расход или заключала в концентрационные лагеря.
Бурятских шаманов было решено свыше искоренить как класс, причем с привлечением местных чекистских кадров. Желающих поучаствовать в мероприятиях хватало. Под видом служителя культа в расход частенько пускали зажиточного соседа-кредитора. Лес рубят — щепки летят.
Шаманы, что поумней, на Ольхон сбежались. В те времена остров совсем диким был и леса много, не повырубали еще. Попрятались там шаманы, но и ЧК не дремало. Как на материке контрреволюции не осталось, руки до острова дотянулись. Снарядили отряд — роту отборных чекистов, кровь с молоком…
Что там случилось, на самом деле не ясно. Тот единственный, что в живых остался, чушь какую-то нес, мракобесию потакал. По его словам, расстреляли они у деревни Хужир всех ольхонских шаманов скопом — и черных и белых, один только и ушел — черно-белый. По бурятским поверьям, он вроде и с Западом в сговоре был, и с Востоком.
Пошли чекисты по следу и стали один за другим гибнуть. Первый со скалы свалился, второго и третьего медведь задрал, четвертый сам случайно из винтовки застрелиться ухитрился… Их уже человек десять оставалось, когда командир решил возвращаться. Но тут ни с того ни с сего обвалились над ними скалы. Из-под завала сумел выбраться единственный чекист — комиссар отряда. И говорил он потом в закрытой больнице, будто бы увидел на самой вершине скалы Последнего Шамана. Тот помахал ему рукой приветливо и ушел неторопливо по воздуху в сторону мыса Покойников. И якобы по волнам Малого моря Последний Шаман шел аки посуху…
ГЛАВА 15
Взбесившаяся физиология
Изрядно навеселе, я шел домой от мастерской Стаса по ночному городу. А может, и по вечернему. Плевать мне было на время суток. От транспорта я не зависел — неспешным шагом до дома минут пятнадцать ходьбы.
Шел и думал, что решил наконец финансовую проблему. Не слишком приятным способом, но решил. Впрочем, зарабатывание денег лично мне никогда удовольствия не доставляло. Тратить, да, всегда приятно, а зарабатывать — сплошная морока, потная спина и кровавые мозоли. Все ж таки не зря русский народ придумал сказку про Емелю. Тот, не шибко напрягаясь, волшебную Щуку ведром в полынье выловил и решил все проблемы. Скажет: «По щучьему велению, по моему хотению», и пожалуйста тебе — хочешь, мороженое, хочешь, пирожное, хочешь — царевну-целку и полцарства в придачу…
И еще я думал, что домой мне совсем не хочется, а хочется в кабак с какой-нибудь милой женщиной. С переводчицей Катериной, например, или продюсером Жоан… Доллары в кармане приятно согревали ляжку… Какие они все-таки во всем разные, эти женщины, и как одинаково мне желанны… Катенька… Жоанушка… Эх, обеих бы в одну постель… Я представил, и это было восхитительно.
В голове моей, закружившейся от маловероятно исполнимого желания, заиграла вдруг мелодия, а слова сами собой возникли, будто их ангельский хор цыган пел под гитарные переборы: «Без женщин жить нельзя на свете, нет!» И не сразу я осознал, что не в голове моей заиграло, а у самого сердца, в левом внутреннем кармане куртки. Я ж, идиот, сам на днях эту мелодию на сотик скачал!
Достал мобильник, ответил. Звонил Гриша Сергеев. Выяснял, как прошла у меня встреча с продюсером и почему Боря Кикин не берет
трубку.Я ответил, что продюсер, очаровательная Жоан, выдала мне деньги и завтра с утра я еду на строительный рынок за материалом. О Борисе тоже все рассказал — и о гипсовых слепках с головы, и о разрубленной ноге, и о покалеченном Бурхане. Гриша поохал, сказал, что утром к нему зайдет проведать, посетовал, что, кроме Кикина, никто в городе выполнить эту работу качественно не сможет.
Я отключился, осмотрелся и обнаружил, что стою в двух шагах от Борькиного дома. Решил зайти, посмотреть, как он там…
Уходя отсюда, дверь на задвижку закрыть я никак не мог, а когда вернулся и толкнул, она оказалась заперта. Странно. Не Буратина же безголовый за мной закрыл! Хотя Борис мог проснуться и, добираясь вприпрыжку на одной ноге до сортира, по дороге заложить засов.
Я решил не стучать, не тревожить раненого. Пусть спит, завтра зайду. Развернулся и пошел к лестнице.
Все, как всегда, объяснилось без привлечения средневекового мракобесия. Принцип «бритвы Оккама» гласит, что…
Я не успел додумать про мудрого англичанина с почти японской фамилией, не успел спуститься по лестнице, положил только ладонь на ее закругленные угловые перила, когда услышал за спиной скрежет отодвигаемого засова. Замер на месте с занесенной ногой.
— Боря? — пробормотал охрипшим вдруг голосом. — Боря, ты?
Ответа не было. И не могло быть.
Я подошел, рывком распахнул дверь. В проеме — никого. Да и звука шагов я не слышал. Нельзя подойти беззвучно по рассохшемуся, скрипучему полу. Нельзя.
Я прошел в прихожую, щелкнул выключателем — свет не загорелся. И кто бы, интересно, его наладил? Там не только лампочки напрочь погорели, по всей видимости, и пробки вылетели. Отметил автоматически, что завтра при свете посмотрю счетчик…
Увидел в пяти метрах перед собой колеблющееся свечение дверного проема проходной комнаты, в которой, я надеялся, спал Борис… или не спал? Кто-то же мне открыл! Кто?
Сделал два шага вперед, посмотрел налево. Глаза, не знаю почему, отлично видели в темноте.
Кухня. В углу у батареи недвижимая фигура псевдоитальянской куклы. На столе среди хлама гипсовая голова. Глаза ее слабо светились зеленоватым фосфорическим светом…
Я зажмурился, потом посмотрел еще раз — никакого свечения не было в помине.
Тяжело вздохнул. Руки дрожали. Ноги тоже, точнее — колени.
Пошел в комнату, где стоял диван, на котором…
Мне и без того было здесь неуютно с того момента, как я услышал металлический скрежет задвижки, а тут я совсем приуныл, решил почему-то, что Бориса на диване нет. Просто нет, и все. Исчез из запертого изнутри помещения. Сюжет английского классического детектива. Вот только никаким детективом здесь и не пахло, это я точно знал. Другой жанр… А пахло здесь паленой резиной. Я догадался почему — это вонь сгоревшей электропроводки. И еще пахло зажженной стеариновой свечой. Но это и подавно понятно — я шел на ее мерцающее пламя у Бори, как я помнил, в ногах…
Борис никуда не делся, спал на спине, но вид его был страшен. Голова запрокинута, полураскрытый рот обнажал гнилые редкие зубы, белки глаз просматривались из-под неплотного прищура. Раненая нога покоилась на подушке. Простыня, заменившая бинт, пропиталась кровью насквозь. Но кровотечение остановилось — верх простыни подсох и застыл коркой, как коростой.
В полной тишине Кикин вдруг всхрапнул, как вскрикнул. Я вздрогнул.
Постоял с минуту, решил не будить.
Не захватив свечи, заглянул зачем-то в смежную комнату-мастерскую. Видел в темноте я теперь, как кошка. К чему бы это?
Безносый псевдо-Бурхан лежал на полу в опилках бревно бревном.
Неначатое бревно у стены светилось тусклым неживым светом, как светится в темноте гнилое дерево. Оно не было гнилым, я это знал. Оно было живым, и это было страшно…
Я автоматически перекрестился, но действие мое никакой реакции не вызвало. Я подумал, что силы, дремавшие до поры в дереве, древнее всех теперешних мировых религий. Древнее и, возможно, могущественней…
Я задрожал всем телом, будто ток вместо крови потек по венам и артериям. Меня словно обожгло изнутри электрическим разрядом…