Ассортир

– Не вполне удачно, – усмехнулся Талия, подняв свой хвост, – как исследовал это Михаил Булгаков в «Собачьем сердце».

– Атавизм, – развёл руки Ганеша, подражая профессору Преображенскому. – Они постепенно снова стали бесами. В силу своей изначальной природы. А из-за того что это были совершенно разные виды разумных существ, их тело приняло тут формы различных рас и подрас.

– Но для чего ты пытался дать им тело ангела?

– Чтобы все они стали равными. Не столько физически (понимая, что это невозможно – мутации из-за неизбежных скрещиваний и радиации на планете всё равно будут), сколько – перед законом. Я таким образом ввел правовое поле. Ведь когда-то я был Судьей. Чтобы одни расы не имели бы уже права делать с другими то, что им заблагорассудится делать с иноплеменниками. Что досконально описано в одном из Учений. Которым пользовались до Потопа гигантские полутораметровые тараканы, вставшие в результате эволюции на задние лапы. А вовсе не те, кто обнаружил эти Учения после Потопа в их старых храмах, откопал и зачем-то присвоил их себе.

– Чтобы подчеркнуть свой, якобы, самый древний род! – усмехнулась Талия.

– Тогда как самыми древними были и до сих пор остаются крокодилы, которые оказались недостаточно разумны даже для того, чтобы принять тут тело беса. И ведут свой род от динозавров, некоторые виды которых – небольшие с подвижными передними конечностями в виде пальцев – стали вполне разумны. Большинство которых и сейчас, приняв тело ангела (страна которых и до сих пор именно так и называется), всё ещё рвутся во власть. И устраивают войны. Уничтожая всех остальных руками друг друга. Как они когда-то стравливали друг с другом индийские племена чтобы превратить эту территорию в свою колонию, затем – императорскую Японию и царскую Россию.

– Поставляя Японии самый современный на тот момент флот?

– Чтобы ввести в России Троцкизм – их подлинное Учение, на основе которого они жили в вечном сумраке. И так далее до наших дней. Наглядно доказывая всем остальным, что это именно их планета. Под старым проверенным лозунгом: «Разделяй, стравливай и властвуй!»

– Так и для чего же ты всё-таки ввёл Время? – вернула его Талия «с небес» на землю.

– Все дело в том, что одну и ту же работу разные существа выполняют с разной длительностью. Это заметили ещё на звездах. Это и было решающим аргументом в спорах, которые и разделили их мнения. А затем – и их самих.

– Так и сейчас так. Одни холерики, другие – меланхолики.

– И их пословицей было «семь раз отмерь, один раз отрежь». Ведь спешить было некуда, впереди – вечность. Ангел слишком много думал, взвешивая все «за и против», а потому-то и мало чего производил.

– Да, но если он что-то и производил, то – на века! Так что это не могло стать решающей причиной.

– В основном, замыслами всё и оканчивалось. Постепенно ангелы стали много думать и мало делать. Развилась лень. И как следствие – большое желание эксплуатировать других, ещё одержимых деланием, всё ещё искренне увлеченных идеей созидания, взаимопомощи, сострадания и желания помочь ближнему. Повторилась та же история, что и на звёздах.

– Но ведь таких сразу же изгоняли за стену. К таким же, как и они. Ведь – так? – неуверенно посмотрела Талия ему в глаза.

– Так.

– Так что же стало решающим?

– Решающим стало наблюдение, что чем быстрее ты что-либо делаешь, тем быстрее ты при этом думаешь. Ты можешь думать сколь угодно долго и ничего не делать. Но ты не можешь делать, не думая. И если просто думая, ты можешь долго заблуждаться, бесконечно спорить с другими и с самим собой, выясняя истину, то действие ошибок не прощает. Делая что-то, ты должен постоянно контролировать, анализировать свои действия. И чем быстрее ты начинаешь делать, тем быстрее ты начинаешь думать. На языке навыков тела. И эффективнее их контролировать. А если ты начинаешь делать на пределе своих возможностей определенный период, то начинаешь эволюционировать.

– А ты-то откуда это знаешь?

– Я ощутил это много веков назад в первом рейсе, когда перед Пробуждением на Тормансе, как до преобразования в планету-тюрьму называли Ассортир, работал в море на пределе возможного, так как выполнял работу за двоих из-за нехватки матросов. Наотрез пальцев отказавшись стоять «на ноже» – циркулярной пиле, отрезавшей рыбам головы, – вспомнил Ганеша, как мастер обработки навязывал ему более высокооплачиваемую работу палача и замолчал.

А потом, играючи, спросил:

– А как ещё можно заставить бесов повысить эффективность своего труда?

– Заставить их ценить время! – дошло до Талии. – Прости, длительность трудового процесса.

– Да, – улыбнулся он. – Всё гениальное просто. Вот для этого-то время и было создано мною наглядно. Как день и ночь, лето и зима.

– Чтобы бес всё наиболее важное успевал за день, а ещё более важное – за лето?

– Посвящая освободившееся от трудовой активности зимнее время подведению итогов. И обмену опытом долгими зимними вечерами. Теоретической подготовке.

– А как ещё можно сократить период эволюционирования?

– Работать ещё лучше и быстрее!

– Откуда ты знаешь?

– Из собственного опыта. Чем быстрее я работал тогда в рейсе, укладывая рыбу на ленте головой вперед для того чтобы облегчить работу палача, успевая ещё и подавать её из бункера, тем лучше у меня это получалось.

– А почему ты решил, что это как-то связано с мыслительными процессами?

– Потому что чем интенсивнее я работал, тем лучше у меня получалось писать моё Учение. В котором я и создавал свой проект «Время». И я меньше времени тратил для вхождения в «рабочее состояние». Ведь поначалу в голову лезут одни банальности. И только потом в ней появляются стоящие мысли, которые можно применить в творческом процессе. Что и позволило мне затем трансформировать планету.

– А когда ты успевал писать? Там ведь время только на то чтобы работать, спать и снова работать.

– Работая интенсивно, я начал раньше просыпаться, а потому и начал позже ложиться. А то и вовсе спать через раз, если удавалось как следует потрудится над книгой. Или над чтением книг других. А потом и вовсе перестал спать. Достаточно было посидеть несколько минут во время перерыва на чай, полу прикрыв глаза до эффекта «жалюзи» и наблюдая за тем бредом, что самопроизвольно возникал в голове, постоянно одергивая себя чтобы не ускользнуть в этот бред и не уснуть. И желание спать пропадало на несколько часов. А потом, приходя в каюту, я повторял эту процедурость. И начинал работать. Над собой.

– И что, спать не хотелось?

– Хотелось. Но только когда я начинал опираться спиной о спинку дивана в каюте или закрывал глаза. Тут же вовлекаясь в бред из слов и телодвижений возникающих как на экране бесов, что-то там мне показывающих и рассказывающих, заставляя меня адекватно им отвечать словами и поступками. Тем более что меня забавляло это «пограничное состояние» между сном и бодрствованием и я охотно наблюдал за ним сквозь жалюзи почти что сомкнутых век. И иногда я, наблюдая за оживающим в голове бредом, всё же ускользал в сон. Но так как я делал это сидя за столом, держа спину прямо, то и сон был не долгим. Один цикл сна – полтора часа. А то и – минут двадцать. И я чувствовал себя очень выспавшимся. И мог продолжить работу.

– А зачем ты держал спину прямо?

– Потому что иначе я сразу же превращался в кисель и тут же уплывал в сон. Но по-настоящему я просыпался, чувствуя абсолютную бодрость, лишь тогда, когда интенсивно двигал руками во время работы. Даже если перед этим всё же и давал телу как следует выспаться. И я понял, что настоящую бодрость дает вовсе не сон, а интенсивное движение конечностями. И чем более быстро я работал, тем больше у меня появлялось бодрости. Иногда я специально так быстро шевелил руками, так «разгонял» себя, что хотелось просто заорать!