Астроном

– Посмотрим, – сказал Лилье, – ведь кольцо осады затягивается и завтра может наступить голод. Как ты будешь приспосабливать себя к отсутствию пищи? Ты все равно захочешь есть, что бы твой разум тебе не нашептывал!

А наши раненые солдатики в госпиталях? Им ты тоже скажешь приспособиться к боли и мучениям? Они страдают от тяжелых ран, а ты хочешь отобрать современную медицину, последнюю надежду на спасение. И чем потчевать их взамен? Разговорами о всезнающем Моисее на горе Синай?

– Михаил Иванович! – сказал я. – В любых условиях человек может остаться человеком, а может превратиться в животное. Вы гордо именуете себя «гомо сапиенс», человек разумный, человек разума, говоря тем самым, что главное в человеке – это разум. Почему же малейшая перемена в условиях существования вашего тела немедленно отбрасывает вас назад. Выходит, что ученость, искусство, литература, нежные душевные качества существуют единственно, когда человек сыт? А если условия исчезнут, кем вы останетесь? Получается, холод и желудок диктуют ваше поведение, а не восхваляемый разум?

– Благодарю тебя, Абрам, – сказал Лилье. – Ты ответил на мой вопрос.

15 мая

Сегодня Михаил Иванович вручил мне листок бумаги.

– Прочитай. И запиши в дневник. Пусть память о славных деяниях русских солдат сохранится и на твоем языке.

Я пробежал глазами листок и, повинуясь распоряжению командира, аккуратно переписал в свою тетрадку.

ПРИКАЗ № 82

по Квантунскому укрепленному району

12 мая 1904 года

Во время 1-й бомбардировки крепости Порт-Артур, бывшей 27 января сего года, из неприятельских снарядов один упал около батареи № 17 и не разорвался. Стоявший вблизи запасный канонир Квантунской крепостной артиллерии – Придик Муликас при падении снаряда был повален на землю силой воздуха, но, несмотря на это, не растерялся, подбежал к снаряду и совместно с рядовым 12-й роты 25-го В.-С. стр. полка Дегтяренко, находившимся вблизи, вынули из снаряда донно-ударную трубку и скатили его за насыпь. За столь самоотверженный поступок благодарю запасного канонира Квантунской крепостной артиллерии Придика Муликаса и рядового 12-й роты 25-го В.-С. стр. полка Дегтяренко.

Приказ этот прочесть во всех батареях и сотнях.

Командир 3-го Сибирского армейского корпуса

генерал-лейтенант Стессель

Насколько же не совпадает тон приказа с общим отношением к нижним чинам! Недавно в дневнике осады, регулярно печатаемом артурской газетой «Новый край», я прочитал следующую заметку:

«Во время очередной японской бомбардировки Артура несколько снарядов упало в город. Серьезных потерь нет. Ранены две лошади и пятеро солдат».

Нижние чины в русской армии не более, чем пушечное мясо войны. Зачем знать их имена? Берегите лошадей, солдат бабы нарожают. Приказ, конечно, умиляет, но человеку знакомому с обстановкой в крепости, он кажется по меньшей мере странным.

Я поделился своими соображениями с Лилье. Тот лишь усмехнулся и дал мне еще один листок.

ПРИКАЗ № 237

по войскам Квантунского укрепленного района

10 мая 1904 года

Всякий день почти я получаю глупые анонимные письма, большей частью даже неграмотные; письма эти наполнены всякими вздорными советами; советы эти вызваны трусостью и боязнью за свою шкуру; мне и времени-то нет читать подобные глупости. Если мне удастся хотя одного подобного писаку узнать и точно установить, что писано им, я объявляю, что выселю его вон из области за Цзиньчжоу и пусть несет свои советы японцам. Заявление, прямо обращенное ко мне, а не аноним, я всегда выслушиваю; за глупое заявление, разумеется, прогоню; за аноним же, если, повторяю, узнаю, буду поступать, как выше указано.

Генерал-лейтенант Стессель

Этот документ привел меня в полное недоумение. Разве так должен выглядеть приказ по гарнизону осажденной крепости? На такие глупости может тратить время ее комендант?

Михаил Иванович снова усмехнулся в усы и ушел к себе в комнату. Видимо вести разговоры о начальстве с нижним чином не позволяет офицерское достоинство. Что ж, спасибо и на этом.

Несколько дней назад над Порт-Артуром померкло солнце. Затмение длилось недолго, меньше минуты, и многие его даже не заметили. День стоял ветреный, тучи то и дело закрывали собой светило. А сегодня, повторяя Учение, я попал на отрывок говорящий о затмениях. Есть ли в этом совпадении намек на судьбу крепости, на мою судьбу? Впрочем, пока речь не идет об ущербах Луны, я относительно спокоен. Это наше, а то их.

«Солнечное затмение – плохой знак для народов мира, потому, что они ведут свой счет по солнцу и подчиняются его власти. Лунное затмение – дурной знак для евреев, потому, что их время отсчитывается по Луне. Затмение с восточной стороны – дурной знак для жителей Востока, с западной – для жителей Запада, посредине небосвода – дурной знак для всего мира. Если во время затмения Луна похожа на человеческое лицо, гонитель приходит в мир, если лик Луны красного цвета – меч, если черного – голод, если черного и красного – меч и голод. Если в начале ночи, то бедствие задерживается, если же в конце, то оно на подходе».

10 июня

Сегодня наша эскадра пыталась прорвать блокаду и уйти во Владивосток. Около двух часов дня, после продолжительного молебна, корабли вышли из гавани, построились кильватерной колонной и, отчаянно дымя трубами, двинулись в открытое море. Тут же подлетели японские миноноски и принялись обстреливать эскадру. Идущий впереди крейсер «Новик» отвечал им беспрерывным огнем, ему помогали «Диана» и «Аскольд». Под грохот канонады, окутанные дымом от выстрелов, корабли скрылись за линией горизонта.

В начале восьмого, я сидел в своей комнате, изучая чертежи, выданные Михаилом Ивановичем. Мы с ним уже третью неделю все время проводим на капонирах Высокой горы, ключевой точке обороны. Японцы приблизились к нашим позициям километров на шесть-семь, и укрепления возводятся полным ходом. Ход, честно говоря, весьма средний, потому, что основная рабочая сила, китайцы, или не являются вовсе, или работают спустя рукава. Платят им расписками комендатуры, которые ничего не стоят, а на работу гонят силой, под штыками часовых. В общем, толку от их возни немного.

Вдруг с моря донеслась невообразимая канонада. Михаил Иванович вбежал ко мне в комнату чрезвычайно взволнованный и крикнул:

– Абрам, бежим на Электрический Утес. Что-то в море неладное творится.

Мы припустились, что было сил. С вершины утеса уже вела огонь наша батарея. Мы поспешили к брустверу и, закрыв руками уши, чтобы не оглохнуть от страшной пальбы, уставились на море.

Солнце уже село, но темнота еще не опустилась на волны. Вода была глубокого зеленого цвета, небо розовое, покрытое тонкими мазками сиреневых облаков. Наши корабли нестройной колонной возвращались к берегу, за ними на всех парах неслись японские миноноски. Входить вечером в гавань эскадра не решилась, наверное, из-за затопленных у фарватера брандеров. Корабли бросили якорь у подножия Золотой горы и японцы, не снижая хода, бросились в лихую атаку.

Заревели орудия главного калибра броненосцев, им вторили береговые батареи. Фонтаны пены взмывали то слева, то справа от миноносок, но они, отчаянно маневрируя, каким-то чудом ускользали от убийственного действия снарядов. Из их труб летели искры, уголь не успевал полностью сгорать на такой скорости и эти факелы, помогали нашим артиллеристам вести огонь. Задача миноносок была подобраться как можно ближе к эскадре и выпустить мины Уайтхеда.

Прибрежные сопки и море буквально ревели от нескончаемой пальбы, Наконец, нервы у японцев сдали, они повернули свои корабли и на такой же скорости, будто прыгая между разрывов, ушли в море.