Асы шпионажа. Закулисная история израильской разведки
Шрифт:
После стычки со своим директором он исчез. Объяснение, впрочем, само собой напрашивалось. Как-то, в одну из суббот, встретившись с Фрауенкнехтом в баре, он не отреагировал на его приветствие, видимо, просто потому, что был в этот день не настроен куда-либо ехать. В результате получилось, что у него всегда теперь одна коробка оставалась неотправленной.
Неудачи в работе детективов нередко бывают следствием свойственных человеческой природе слабостей. Так было и на этот раз.
Израильтяне, которые все время внимательно наблюдали за действиями Штрекера, сразу обнаружили, что операция провалилась. Они предупредили Фрауенкнехта по телефону — как было условлено, словами: «цветы увяли». Это должно было дать ему возможность скрыться. Но он со свойственным ему упорством решил остаться и встретить опасность лицом к лицу.
На
Пока следователи пытались определить масштаб ущерба, Фрауенкнехт пробыл год в тюрьме. Задача для следствия была непростая. В конце концов оно пришло к выводу, что Фрауенкнехт передал Израилю примерно две тысячи чертежей частей двигателя, от восьмидесяти до ста тысяч чертежей рабочих деталей, от восьмидесяти до ста — самого самолета и еще пятнадцать тысяч различных спецификаций на запасные части, а также инструкции по обслуживанию самолетов.
23 апреля 1971 г. Альфред Фрауенкнехт был присужден к четырем с половиной годам тюрьмы и тяжелых физических работ. Ему засчитали срок, который он отсидел в тюрьме до суда. Кроме того, за хорошее поведение его освободили досрочно. Альфред Фрауенкнехт вышел из тюрьмы 21 сентября 1972 г. Через два с половиной года, 29 апреля 1975 г., он вместе с женой приехал в Израиль, чтобы присутствовать на демонстрации первого «Кфира», израильского бомбардировщика, построенного на основе модели «Мираж-3», которую Израиль получил с помощью этого удивительного человека.
В настоящее время «Кфиры» — рабочая лошадка военно-воздушных сил Израиля, а сам Израиль — одна из немногих в мире стран, производящих свои собственные сверхзвуковые самолеты. В создании «Кфира» принимали участие очень многие ученые и инженеры, но роль, сыгранная Альфредом Фрауенкнехтом, остается особенной. Нельзя упускать из вида и заслуги в этом деле Меира Амита и Аарона Ярива, которые так блистательно разработали эту операцию.
Недаром, наблюдая за первым полетом «Кфира», Ал Швиммер заметил, что де Голль, не желая того, оказал Израилю незабываемую услугу.
Глава двадцатая
21 октября 1967 г. в 5.20 вечера капитан второго ранга Алекс Аргов сверял по карте местонахождение своего корабля «Эйлат». До Порт-Саида было примерно 14 миль. «Эйлат» был одним из самых больших судов израильского морского флота. Во время второй мировой войны это был британский эскадренный миноносец. Сейчас же, в той войне на истощение, которая последовала за Шестидневной, «Эйлат» стал для израильтян важнейшей боевой единицей.
Вдруг в небе что-то промелькнуло. Капитан всмотрелся. Два огненных шара, на мгновение остановившись в зените на горизонте, начали медленно опускаться в море.
С ужасом осознав, что происходит, Аргов нажал кнопку общей тревоги. Сто девяносто девять человек — офицеры и матросы — заняли свои места по приказу капитана и открыли беспорядочную стрельбу по быстро приближающимся к ним огневым шарам. Это было бесполезное занятие. Уже через несколько секунд две ракеты типа «Стикс», запущенные с двух катеров-ракетоносцев «Осса», стоящих на якоре в Порт-Саиде, поразили «Эйлат».
В течение всего этого дня египетские суда, оборудованные сложными электронными устройствами, с русскими советниками на борту, следили за «Эйлатом». Только убедившись, что «Эйлат» находится в радиусе действия ракет и прицел выбран точно, русские разрешили египтянам нажать кнопку «огонь». Ракеты ударили по котельной «Эйлата», фактически расколов судно пополам. Начался пожар. Команда делала отчаянные попытки сохранить «Эйлат» на плаву. Коммуникационные линии внутренней и наружной связи были уничтожены взрывом, так что никто в Штабе военно-морских сил не услышал сигнала
бедствия с «Эйлата», хотя запасной радиопередатчик был введен в действие. Но в 7.20 сигнал был услышан израильской бронетанковой колонной в Синае и передан в Тель-Авив.Спасательные суда и геликоптеры немедленно направились к месту бедствия. «Эйлат» лежал боком на воде. В течение еще двух часов все на корабле, кто был в состоянии действовать, пытались его спасти. Ничего из этого не вышло. В 7.30 третья ракета, которая хороша была видна в ночном небе, поразила цель и вызвала оглушительный взрыв в помещении оружейного склада.
Капитан Аргов отдал наконец приказ покинуть корабль. Все, кто мог, попрыгали в холодную маслянистую воду. Через несколько минут четвертая, и на этот раз последняя ракета с силой шлепнулась в воду. Сорок семь человек было убито, а из оставшихся в живых ста пятидесяти двух сорок семь тяжело ранены.
Для Израиля это было катастрофой. Можно с полным основанием считать день 21 октября 1967 г. поворотным в истории израильского флота. Впервые в морском сражении корабль был потоплен ракетами дальнего действия.
По соображениям политического характера в печати этот вопрос широко не обсуждался. Тем не менее Генеральный штаб в Израиле убедился, наконец, в правоте тех, кто утверждал, что израильский морской флот устарел и совершенно не приспособлен к войне, которую ему предстоит вести в Средиземном море.
Таким образом, в этот день пришел конец не только «Эйлату», но в известном смысле и всему израильскому флоту.
Во время второй мировой войны «Эйлат», успешно действовал в Северной Атлантике. За истекшие пятьдесят лет многое в мире изменилось. Бывшие союзники стали врагами. То самое судно, которое сейчас лежало на дне моря, потопленное русскими ракетами, доставляло в Россию жизненно для нее важное вооружение. Оно шло к России под прикрытием британского конвоя по самым опасным водным путям, чтобы обеспечить русским возможность выстоять в борьбе с общим противником. По тем временам «Эйлат» был солидным современным кораблем. Скорость его составляла 35 узлов в час, водоизмещение 1710 тонн, на борту его было четыре орудийных батареи. В 60-х годах на Средиземном море он уже казался тихоходным и неповоротливым.
Потопление «Эйлата» разом прекратило ожесточенные споры между начальниками Штаба армии и командирами морского флота, которые утверждали, что корабли израильского флота, в большинстве своем устаревшие, совершенно неспособны противостоять египтянам, получающим из России военное оборудование, в том числе катера-ракетоносцы с ракетами «море — море» на борту.
За два года до потопления «Эйлата» израильское правительство с явным неудовольствием, но все же разрешило строить новые суда, отвечающие современным требованиям. Запад ничего интересного в этом смысле предложить не мог, так как очень отстал от Советского Союза. Израиль начал сам проектировать свои суда. Небольшие по объему, они должны были быть быстроходными и обладать высокой маневренной способностью. Предполагалось, что строить их будут в Германии, но в 1965 г. в результате настойчивого давления со стороны арабов Германия прекратила снабжение Израиля военными материалами, и заказ был передан во Францию. Здесь, в Шербуре, где была одна из крупнейших верфей страны, уровень безработицы был очень высок, и израильский заказ оказался весьма кстати. У верфи, получившей этот заказ, не было собственного опыта в постройке судов такого типа, но она располагала информацией об опыте немцев, чертежами израильских проектов и консультантами из Израиля. Тут же, на месте, было организовано техническое бюро. Все это вселяло в Фелика Амио — управляющего верфью — уверенность в выполнении заказа.
В это же время в Израиле военные заводы проектировали и начинали производить ракеты «Габриель» с тем, чтобы установить их на судах как только они прибудут из Франции.
Сложные электронные приборы, которые монтировались на катерах, должны были обойтись гораздо дороже, чем сами эти катера.
Эмбарго, наложенное де Голлем на поставки оружия Израилю, на первых порах не коснулось изготовления торпедных катеров. Была сделана лишь оговорка, что никакого военного оборудования на них не будет. На самом деле это была риторика в чистом виде. Ситуация с безработицей в Шербуре была настолько острой, что рассуждения де Голля о морали в международных отношениях должны были отступить на задний план.