Атаман Платов
Шрифт:
— В атаку, марш-марш! — скомандовал старшина и первым бросился на французских кавалеристов…
Как стойко ни бились русские солдаты, но силы врага превосходили, и их медленно теснили с позиций.
На помощь пришли артиллеристы. Двадцатитрехлетний генерал Кутайсов, командовавший артиллерией правого крыла, увидев опасность на левом фланге, не теряя времени приказал перебросить три батареи на угрожаемое направление. Тридцать шесть орудий ударили по врагу. Французы рвались вперед, порой подступали к самим орудиям, но картечь косила их боевые цепи. А когда неприятелю удавалось пробиться к артиллерии, в ход
В том большом и кровопролитном сражении Наполеон вплотную столкнулся с казачьей конницей. Ранее он слышал о казаках и предводителе их атамане Платове. «О-о, казаки — это сила! Это — осы, которые жалят наповал», — говорили ему. Но он не очень верил.
Наполеон наблюдал за сражением с возвышенности, где находилось кладбище. На его плечах тяжелая шуба, на лоб надвинута треуголка, лицо каменное. Вездесущие адъютанты вырастали перед ними, докладывали и уносились к боевой линии, чтобы передать его волю.
— Император! Корпус Ожеро разбит! — прискакал адъютант. — Он сбился с дороги и напоролся на русскую батарею. Они ударили разом, все семьдесят орудий. Картечью! В упор! Маршал Ожеро ранен, погибли дивизионные генералы Дежарден и Геделе. Потом русские бросились на нас в штыки. Мы дрались врукопашную у самых орудий… Знамена потеряны.
Вырос новый адъютант, от гвардии:
— Мой император! Гвардия прорвалась сквозь строй русских, опрокинула их, но подоспела русская конница и эти казаки. Мы отступили. Погиб начальник кирасирской дивизии Гопульт, командир гвардейских егерей Дельман, ваш генерал-адъютант Корбино…
Вблизи кладбища вдруг вспыхнула ружейная пальба, донеслись крики. В снежной мути обозначились всадники, высокие шапки, пики.
— Казаки! Казаки! — послышались из свиты голоса. Всадники, как призраки, проносились совсем близко от Наполеона. За ними бежали с ружьями солдаты.
— Мой император, — появился Ожеро, — я остался без войск, все они там.
— Подите, маршал, прочь…
В тот день французская армия потеряла двадцать пять тысяч солдат. Потери русских были такими же. Но ночью русская армия неожиданно отступила к Кенигсбергу. Узнав об этом, Наполеон был шокирован: ведь он сам готов был это сделать.
— Богом суждено назвать меня победителем. Беннигсен опередил меня! — воскликнул он.
В преследование Наполеон направил лишь один корпус — герцога Бергского. Вся же армия не в состоянии была тронуться с места. Словно истерзанный зверь, она осталась у Прейсиш-Эйлау, залечивать раны.
Отход русских войск прикрывал арьергард, который возглавил Платов. Умело отражали казачьи полки все неприятельские попытки прорваться к главным силам. И не только отражали, но и наносили врагу чувствительный урон, завершавшийся чаще всего уничтожением и пленением неприятеля.
31 января отряженный из полков Андронова и Сысоева отряд в две сотни казаков напал близ селения Будбуждорф на неприятельский эскадрон и полностью уничтожил его.
На следующий день полк Андронова нанес поражение трем вражеским эскадронам, а еще три рассеял. Два других полка — Грекова и Ефремова — схватились с неприятельским конным отрядом, возглавляемым генералом. Генералу чудом удалось избежать пленения.
2 февраля полки Сысоева и Андронова выбили неприятеля с большими для него потерями из селения
Фридрихштейн.На следующий день большой отряд из двенадцати эскадронов кавалерии под командованием генерала Тилье пытался прорваться к главным силам русских. Враг был уничтожен полностью. При этом взято в плен одиннадцать офицеров и около ста восьмидесяти рядовых.
5 февраля главнокомандующий русской армией направил Платову письмо. Он писал: «Прибытие Вашего превосходительства в армию есть истинная гибель наших неприятелей; я не успеваю благодарить Вас за хорошие известия, которые Вы мне сообщаете; продолжайте поражать общего врага, заставьте его бдеть день и ночь о своем спасении, и совсем тем не избегнуть гибели своей полками Вашими».
Потеряв почти весь брошенный в преследование русских корпус, Наполеон дал команду на отход к реке Пассарге. Казачьи полки немедленно бросились за ними, и 7 февраля ворвались в Прейсиш-Эйлау.
Вечером, докладывая Наполеону о дневных событиях, Бертье упомянул о казачьих налетах и протянул донесение о потерях.
— Опять казаки? — вскипел Наполеон и посмотрел на Бертье тяжелым взглядом.
— Они самые, ваше величество.
Тонкие губы императора скривились, пальцы сжались в кулак.
— Дьявол бы взял их! — Он разорвал смятый лист и швырнул под ноги. — Это не люди! Это посрамление рода человеческого! Они не соблюдают никаких военных правил!
На берегах Лавы
Все же русской армии пришлось отойти от Прейсиш-Эйлау к реке Лава и там закрепиться. Французы оставались на западном берегу, не осмеливаясь наступать, да и сделать это было почти невозможно. Снег занес все дороги и продолжал идти, образуя сугробы. Часто с Балтики налетал острый, обжигающий ветер, и тогда все тонуло в снежном вихре, деревья от мороза скрипели, и казалось, зиме не будет конца.
А потом наступила оттепель, и пошли дожди. Вода залила низины, сделала их непроходимыми. Река и каналы еще не вскрылись, и по ним двигались с опаской: лед предательски трещал и не раз обламывался под тяжестью смельчаков.
Войска остановились, но казаки продолжали действовать. Они забирались в глубокий тыл неприятеля, нападали там, где их совсем не ждали.
В конце мая половодье пошло на убыль, и армии зашевелились.
В ночь на 24 мая 1807 года казачьи отряды Платова сосредоточились в лесу, неподалеку от реки. Из предписания Платову стало известно, что Наполеон замыслил в ближайшие дни начать наступать, а прежде того соединить два разрозненных корпуса. Лазутчики даже донесли, что французские полки уже начали движение: корпус маршала Даву — с юга, через Алленштейн, а маршала Нея — с запада, через Гутштадт.
Русское командование решило упредить сей неприятельский замысел и внезапно переправить через Лаву целый корпус генерала Багратиона с казачьими полками Платова впереди.
Штаб атамана расположился в затерявшейся мызе с кирпичным домом и островерхой крышей. Когда сгустились сумерки, в доме собрались командиры отрядов и полков, чтобы выслушать последнее напутствие начальника. Они теснились у стола, на котором лежал лист плотной бумаги с вычерченным планом предстоящего дела.
Горели свечи в медных шандалах, и свет падал на бумагу и склоненного над ней Матвея Ивановича.