Атаман

Казаки заинтересовались, подались вперед.

— Родители этих козликов пожаловались? — попробовал угадать Самогон.

— Да нет. Говорю, же, не угадаете. Грамоту нам завтра приедут вручать. За отличную помощь органам внутренних дел и большой вклад в дело наведения порядка в станице.

Виктор Викторович присвистнул.

— Вот уж никогда не мечтал стать отличником-дружинником.

Василий Иванович с ним не согласился:

— А что такого? Когда по станице дружинники ходили, такого бардака не было. Хоть и заставляли почти насильно повязки цеплять, но раз уж надевали, то смотрели. Разве такие драки, как сегодня в станице были? А наркотики? — Чапай огорченно махнул рукой и замолчал.

— Тогда по всей стране такого бардака не было, — Виктор Викторович откинулся на спинку и тоже затих.

— Это точно, — поддакнул Самогон.

До старинной двухэтажки, где и размещалась служба наркоконтроля, еще недавно называвшаяся налоговой полицией, добрались за час с небольшим.

Их ждали. На проходной Никита Егорович назвал свою фамилию худому высокому охраннику в черной форме. Тот не стал копаться в записях журнала и живо разблокировал турникет, поинтересовавшись:

— Идти знаете куда?

— Нет, — казаки остановились.

— По лестнице на второй этаж. Там «Приемная».

Атаман кивнул, и процессия зашагала по коридору.

Миловидная секретарша, показалось, с трудом оторвалась от документа, который тщательно изучала.

— Вы к кому?

— Мы из Курской, Станислав Юрьевич нас ждет.

Секретарша показала подбородком с ямочкой на оббитую дорогой кожей дверь кабинета и снова склонилась над бумагами.

— Ничего себе, дверка! — Не смолчал Калашников.

Атаман шагнул первым, за ним по очереди вошли казаки. За шикарной дверью казаки увидели неожиданно скромную комнату. Из мебели в ней присутствовали только пара простеньких столов, такие обычно живут в учительских, и около десятка недорогих офисных стульев. У стены возвышался двустворчатый старенький шкаф, заваленный бумагами. В углу стоял тяжеловесный, украшенный изразцами сейф — единственная дорогая вещь в кабинете.

Навстречу казакам поднялся начальник — высокий, подвижный, с густой седой шевелюрой и усами. По выправке, которую организм запоминает на уровне костного мозга, Атаман сразу определил, что перед ними бывший офицер. Он легко выскочил из-за стола и сразу протянул руку.

— Добрый день. Станислав Юрьевич. — Представился он.

Казаки по очереди стиснули крепкую ладонь начальника. Назвались.

Он показал на стулья, а сам отправился на свое место.

— Слушаю вас внимательно.

Атаман оглянулся на серьезного Самогона и сложил кулаки на столе.

— Я Атаман казачьего войска станицы Курской. Две недели как избрали. Это наши бойцы. С тех пор как, — он помолчал, выбирая слова, — мне выпала честь стать Атаманом, мы решили навести порядок в станице, ну и первым делом объявили войну местным наркоторговцам. А то ведь до чего дошло — уже на школьных переменах почти в открытую траву продавали. — Он прокашлялся, — и вот в результате нашей оперативной разработки мы кое-что узнали о канале, по которому в станицу приходят наркотики.

— Цыгане?! — не то спросил, не то уже знал Камарин.

Атаман кивнул:

— Цыгане. А точнее их главный, что-то вроде барона — Гуталиев. Вот наш… оперативник сейчас вам расскажет, что ему удалось узнать.

Все дружно посмотрели на Самогона. Он не стушевался. Только уселся поудобнее и коротко повторил все то, что утром уже докладывал Атаману.

По мере того, как Николай выкладывал факты, Станислав Юрьевич веселел лицом, щеки его покрывались легким румянцем, глаза зажили: то вскидывались вверх, то прицеливались в Самогона, словно в мишень. Он уже определенно что-то обдумывал. Атаману приходилось встречать азартных игроков во время забегов на ипподроме, который еще несколько лет назад действовал в Курской, и теперь он не сомневался, что и Камарин принадлежал к их числу.

Когда Самогон закончил, Станислав Юрьевич подскочил и не в силах усидеть на месте, короткими шагами, словно на плацу (в этот момент Атаман еще раз удостоверился в его офицерском прошлом), начал мерить кабинет шагами от стены до окна.

— Ну, вы, казаки, даете. Две недели не прошло, а вы уже на канал вышли, о котором оперативники в крае только слышали. Ну, конечно, если бы они сильно хотели, то наверняка вычислили бы его давно, но это уже другая история. И курьера завербовали! Тут, правда, еще бабушка на двое сказала — кому он правду будет говорить, а кому лапшу вешать, но в этом деле определенный риск всегда присутствует. Человеку в душу не залезешь, — он остановился спиной к окну и уперся руками в подоконник. — А могу я спросить, господа казаки, каким способом вы эти сведения получили? — он невинно моргнул и склонил голову набок, — ну, не поверю, что курьер сам к вам пришел и все вот так вот добровольно выложил. А?

Казаки переглянулись и свели взгляды на Атамане. Самогон слегка покраснел. Никита Егорович пожевал губами, опустил глаза и постучал пальцами по столу:

— Ну, как Вам сказать…

Камарин терпеливо ждал, не меняя выражения лица. Атаман решился.

— Конечно, не пришел. Такие сами не приходят, а если и приходят, то не к нам — казакам. Знают — у нас разговор короткий, не гуманный. Пару раз под воду курьера сунули, вот он и выложил все. А что, неправильно? — Он поднял пристальный взгляд на начальника наркоконтроля.

Тот оттолкнулся от окна и медленно подошел к столу. Уселся на свое место, подпер большим пальцем подбородок и только тогда рубанул той же рукой:

— Правильно! До каких пор с этими скотами нянчиться. Это же не люди, правильнее будет — нелюди! Причем, оборзели до предела. Ничего и никого не боятся. Везде у них дорожки, ходы проложены, как у червяков. Я тут уже два месяца, такого насмотрелся, тошно жить становится. Сам себя не узнаю. Я же в прошлом боевой офицер, Афган прошел, в Чечне батальоном командовал. Там гады не приживались, про штабы я не говорю. А здесь, такое ощущение: они все такие, до одного, причем на всех этажах, и чем выше, тем хуже. Пытаешься что-то сделать, а поддержки никакой. По плечу хлопают, в глаза улыбаются, а как за дело что спросишь, у них сразу зевота начинается, не интересно им, видите ли, — Станислав Юрьевич сжал кулаки и пригнулся, словно для прыжка.

И в этот момент что-то произошло, казаки даже не сразу сообразили — что. Камарин будто маску сбросил, моментально превратившись в дикую рассерженную кошку — барса. Усы топорщатся, скулы ходуном ходят, зрачки расширены. Он тяжело придавил кулаками столешницу и поднялся.

— Так, казаки. — Он обвел казаков сосредоточенным взглядом, в котором мерцали, скорей угадываемые искры ненависти, где-то глубоко-глубоко, за гранью радужной оболочки зрачка. Атаману пришла в голову мысль, что на этой необъявленной нарковойне у начальника, похоже, есть личные потери. — Дальше действуем только под моим контролем. Пока еще дров не наломали. Для вас я всегда на телефоне. Ваша задача — выяснить, когда к цыганам придет следующая партия наркоты. Эту мы уже упустили, ее теперь можно отловить только у распространителей. Брать надо с поличным. Повторяю, только с поличным, на месте и во время продажи. Желательно снимать на камеру саму реализацию. Камеру найдете? — Атаман посмотрел на Василия Ивановича. Тот кивнул. — Хорошо. Изымать наркотики из кармана реализатора нужно только с понятыми. И сразу же сообщать мне. Стоп. Не так. Прежде чем брать, желательно сообщить мне, а я вышлю группу на задержание. Они все сделают правильно. Ребята опытные. Впрочем, я не настаиваю, тут уж как получится. Получится нас вызвать — хорошо, не получится, и ладно. Но, сами понимаете, для этих, — он брезгливо сморщился и махнул головой куда-то за стену кабинета, — проституток главное не результат, а процедура, сам процесс получения обвиняемого или информации. Казаки, не в обиду вам будет сказано, но с точки зрения нашего, блин, государства и его юридических установок, все, что вы сейчас узнали, не представляет судебной ценности. Если его — Гуталиева этого — взять сейчас и даже, если повезет, найти у него наркотики, то завтра он все равно выйдет на свободу. Подтвердит ваш курьер на суде все, что сказал, так сказать, при личной беседе? — Казаки пожали плечами. — А я вам скажу — не подтвердит, а скорее сего, просто до суда не доживет. Да даже если и доживет, педики-адвокаты сразу ухватятся за то, как вы эти сведения получили, и вас же еще и обвинят, — он хмыкнул, — в нарушении прав человека. Тут же правые либерасты подхватят. Возмущенное начальство сверху прилетит, не ваше, так мое — обязательно. И закатают вас, господа, на вполне определенный срок. Это я вам без шуток говорю. Так что, казаки, — он выпрямился и покрутил шеей до хруста позвонков, — хочешь-не хочешь, а придется учитывать, что сейчас мы живем в несвободном и отчаянно несправедливом к коренной нации государстве, с правительством, основу которого составляют воры и агенты влияния некоторых всем известных спецслужб, что, собственно, одно и то же. И действовать надо исходя из этого неприятного, но, к сожалению, объективного постулата. Фактически, по-партизански, словно в тылу врага. Осторожненько-осторожненько, но при этом предельно жестко в той части, которую не обязательно доводить до суда. Иначе, что мы за хозяева земли русской? Прав я?

Атаман поднял глаза, за ним все взглянули на начальника наркоконтроля.

— Да все правильно, — за всех ответил Атаман, — что ж мы, ничего не видим?

— В следующий раз я его — п…ра гнойного утоплю и все, и никакие адвокаты не узнают. — Колька сжал кулак и погрозил неизвестно кому в окне.

Виктор Викторович положил ему руку на плечо:

— Нет, Колечка, нельзя исполнителей топить, а то кто нам сведения о главных злодеях расскажет? То-то.

— Станислав Юрьевич, вопрос можно? — Атаман склонил голову на плечо.